Январский гром
Шрифт:
Глава 28
— Проломили фронт, товарищ командующий, как есть проломили — мощным ударом, одним напором. Вскрыли, как консервную банку ударом топора — теперь поспешаем в Волосово!
Командир 1-й тяжелой танковой «группы» полковник Орленко не скрывал торжества — он сам не ожидал такого ошеломляющего успеха. Назначение получил всего за три недели до наступления, маршал Кулик сразу ввел его в курс дела лично, и не только поговорил, два раза присутствовал на учениях у Петергофа. Там фактически вот уже два месяца формировались две тяжелых танковых «дивизии» КВ, о существовании которых никто и не подозревал. Дело в том, что их вроде как не было таковых, хотя все части и подразделения имелись в наличии, и давно хорошо подготовлены. Но только с середины декабря «дивизия» появилась формально, но опять же — в приказах о том не объявлялось, говорилось о «группах» полковников Орленко и Полубоярова —
О таком никто даже не помышлял раньше — все тяжелые танковые полки Северного фронта свели по три в две «группы», по семь десятков КВ в каждой. «Климы» должны были наносить удар на узком участке фронта, при мощнейшей артиллерийской поддержке — прорыв его тяжелых танков поддерживало четыре дивизиона гаубиц-пушек МЛ-20 и 122 мм пушек А-19, Полубоярову досталось больше на корпусной артполк из пяти батарей 152 мм гаубиц М-10. Да и сами танковые «группы» пока именовались отдельными, почти по шесть с половиной тысячи бойцов и командиров в каждой, двойной штат для любой бригады — а потому фактически дивизии, пусть в несколько «урезанном» виде.
В состав ввели мотострелковый полк, который передали из 7-й армии, в два стрелковых батальона с ротой автоматчиков и батальоном БА-10М. Для артиллерийской поддержки имелся самоходный полк из четырех батарей — две с СУ-152, на шасси КВ, с гаубицей М-10Т, но не в башне, а в лобовом листе корпуса. И две батареи СУ-26 с 76 мм пушками УСВ — теперь все снимаемые с фронта «двадцать шестые» вооружали именно ими, для чего снимали подбашенную коробку. Придали и моторизованный минометный полк из двух десятков 120 мм стволов. Включили в «группу» также саперный батальон на автотранспорте, что должен был поддерживать танки в наступлении. Да и сами полки КВ были дополнительно усилены второй ротой автоматчиков «танкового десанта» и отдельной ротой из десятка Т-60. Так что под его командованием оказалась внушительная сила, о которой прежде не помышляли — полторы сотни танков, самоходок и бронеавтомобилей, и «чертова дюжина» стрелковых рот, фактически четыре батальона. И это не считая полнокровного разведывательного батальона с легкими танками Т-50, и всевозможных подразделений обеспечения — медиков, интендантов, ремонтников, связистов и прочих, без которых в поле сильно не повоюешь…
— Просто немцы от нас такого не ожидали, что сосредоточим артиллерию на фронте в двадцать верст, и все «пропашем» в глубину, Давно это надо научиться делать — мы благодаря маршалу умеем, а вот на других фронтах вряд ли освоили это искусство, вот и несут потери.
Командующий 8-й армией генерал-лейтенант Щербаков с самого начала войны действовал лучше, чем другие генералы Северного фронта, под его командованием летом находился 50-й стрелковый корпус, управление которого стало 42-й армией, а он сам командармом. Но чем-то заинтересовал маршала Кулика — генерал от многих отличался тем, что высказывал свое мнение откровенно, не стесняясь пару раз указал на ошибки, сделанные самим командующим фронтом. Все ожидали грома и молний, и за меньшее с должностей снимают, но маршал поступил неожиданно — признал свои ошибки и стал продвигать генерала по службе, даже аттестовал на новое звание. И теперь Щербаков командовал самой сильной армией фронта, 8-й, что в августе сражалась в Эстонии, обороняя Таллинн. В ней были сформированы управления двух стрелковых корпусов, с точно такими же довоенными номерами — штабных работников «выдергивали» по приказу маршала на старое место службы. Кроме стрелковых корпусов в армии имелась КМГ из 3-го мехкорпуса и 11-го кавалерийского корпусов, две отдельные стрелковые дивизии и пара их танковых «групп» — фактически 8-я армия являлась «ударной», сильнее двух других армий — 42-й и 48-й вместе взятых…
— Волосово надо брать с ходу, Тимофей Семенович, пока немцы не опомнились. Хорошо бы завтра, или крайний срок послезавтра. И мы их вскроем как створки раковины, — командарм сделал характерное движение, разводя в стороны сложенные ладони. — А там все просто — 10-й корпус с танками Полубоярова зажимает противника на Копорском плато, а 11-й и твоя дивизия отбрасываете врага на Войсковицы. В то время как КМГ Баранова рвет весь тыл 18-й армия, идя на Кингисепп и Нарву. Мы ей пробиваем дорогу в Эстонию, а немцев надо теснить к Лужскому рубежу — главный удар у нас идет по флангам вражеской группировки. Так что от продвижения твоей дивизии вперед многое зависит, не останавливайся, дави, пехота тебе в помощь. Как долго я ждал этого дня, как долго…
Командарм осекся, разглядывая с интересом ужасающую любого картину, но сейчас радующую взгляд. КВ прошлись по тылам германской пехотной дивизии, сам Орленко впервые видел, как попавшие под сокрушающий удар гитлеровцы обратились в паническое бегство — все же фронт у нее был растянут почти на пятнадцать километров, хорошей плотности в обороне не было, все солдаты находились в первой линии, которая и была раздавлена. А тут находились позиции 150 мм гаубиц из состава артиллерийского полка, когда КВ начали выкатываться с фланга, расчеты не успели развернуть орудия. И сбежать не смогли — танки прошлись по ним безжалостно. И сейчас мимо проходила батальонная колонна — стрелки с интересом разглядывали германские орудия, но никто не останавливался, все торопились пройти как можно дальше, ведь зимние дни коротки. Тут действительно поспешать надобно, пока немцы не опомнились — они уже начинают стягивать к месту прорыва войска, пока надерганные батальоны и тыловиков, бросают в бой кто только под руку попался.
— Я отступал от границы, Владимир Иванович, тогда командовал 23-й танковой дивизией. Отходил с ней до самого Ленинграда. А теперь надеюсь, что мы пойдем на запад, хочу до Берлина добраться…
Те, кто отходил летом сорок первого, глядя на разгромленные с воздуха колонны советской техники, на всю оставшуюся жизнь запомнили зиму уже сорок второго — там тоже было на что всем посмотреть…
Глава 29
—
Все они «републикано», а как «наизнанку вывернем», так сразу «колоться» начинают, как сухие поленья. Тут через одного все добровольно записывались в «голубую дивизию» — или франкисты, либо фалангисты, даже монархисты встречаются. Настоящих республиканцев всего несколько, и те сразу же дезертировали, оружие прихватив, а двое с собою и офицерика привели, по голове тому врезали. У нас переводчики-испанцы есть, и бывшие интербригадовцы — от Коминтерна направили. «Фильтрацию» на месте проводим, вообще нет смысла этих мразей в плен брать, товарищ генерал — они вообще лютуют, кто из местных уцелел, страшные вещи про этих испанцев рассказывает. Отъявленные фашисты!От слов комиссара полка Милоивана командир 1-й егерской дивизии генерал-майор Донсков поморщился — ведь если рассказы на самом деле являются правдой, то брать в плен эту сволочь нет смысла. Лучше уничтожать на месте, благо обстановка позволяет. Даже расстреливать не нужно, вон, сколько тел на морозе лежат, окоченели все. Нос другой стороны у него приказ брать пленных, а приказы пограничники привыкли исполнять. А в Погостье живо разберутся, кто из них палачествовал, а кто нет. Тут все просто делается — пленных допрашивают поодиночке и предлагают добровольно сотрудничать со следствием, сказать имена тех сослуживцев, кто участвовал в казнях и убийствах красноармейцев и местных жителей. А за молчание сразу расстрел, только чуть попозже — не хотел добром, принудят говорить, методы есть на этот счет, любой «запоет». Но само молчание или увертки, типа «ничего не видел, ничего не слышал», сразу позволяют такого пленного проводить по «особому списку» — никто с ним церемоний и «политесов» разводить уже не будет. Но даже тем пленным, кто дает показания на сослуживцев, тоже веры нет. О своих «грехах» предпочитают помалкивать, понимают, что под расстрел попасть могут. Но раз начали давать показания на других, то те, осознав, что кто-то «раскололся», начинают говорить. И сами «топят» таких «свидетелей», которые тут же переходят в разряд обвиняемых. А после очных ставок даже самые «стойкие» начинают говорить, палачи и убийцы жестоки к другим, но о своей шкуре заботятся.
Всего сутки, и можно отделять «зерна от плевел», а там палачей после короткого военно-полевого суда, особенно если их опознали выжившие жертвы, тут же расстрелять перед строем — весьма убедительное моральное воздействие. И будут они в плену на самых тяжелых работах трудится, а кто не захочет, то кормить не будут, пока сдохнет — пайку хлеба зарабатывать нужно, с миской баланды, а как иначе…
Егеря вышли в поход за три дня до наступления, предстояло пройти сорок верст очень трудной дороги, по заболоченным лесам, да еще в трескучие морозы. С последними повезло — болота хорошо «прихватило», теперь они стали проходимыми не только для людей, но и коней. А запасы заранее заготовленных бревен, которые несли на себе бойцы, позволяли немедленно мостить дорогу. И дивизия Донского успела — все же личный состав был отборным, привыкшим на «гражданке» к суровой жизни. Да и дивизию значительно усилили после введения в декабре новых штатов — к пяти стрелковым ротам добавили одну, и развернули два батальона трех ротного состава с минометной и пулеметной ротами в каждом, плюс взвод противотанковых ружей. На полк добавили еще роту автоматчиков и батарею полковой артиллерии из трех взводов. По паре 76 мм горных пушек, 45 мм ПТО и 107 мм горных минометов. Имелся и горно-артиллерийский полк прежнего состава в два дивизиона — в каждом батарея пушек и две батареи минометов. Добавили только противотанковый дивизион из трех батарей «сорокапяток» по четыре пушки и шесть ПТР в каждой. И всю артиллерию с боеприпасами бойцы или везли на санях, либо несли на собственных плечах — а переход был по-настоящему трудным, люди надрывались, несколько бойцов не выдержали тягот и умерли. Хорошо, что обморожений почти не было, хотя случались — все в полушубках и валенках, да палатки с печками по пути развернуты заблаговременно. Всем бойцам удавалось поспать в тепле на грудах срубленного лапника, а полевые кухни обеспечили горячее питание. Выводы с финской войны были сделаны верные, так что дошли, пользуясь моментом — вражеская авиация не летала, и страшно даже представить, если бы их обнаружила воздушная разведка.
А так испанцы и немцы поздно сообразили, что началась не разведка боем, а настоящий штурм, перед рассветом, когда пушки и минометы начали всерьез долбить возведенные вдоль насыпи укрепления. Саперы действовали в штурмовых группах, подрывая вырытые под железнодорожной линией пулеметные точки. Все же противник не успел возвести вдоль всей Октябрьской железной дороги укрепления, имелись и слабые места, которые разведка определила довольно точно. Да и в самом Погостье будущую атаку отрабатывали не раз, даже похожие укрепления соорудили. Сам маршал приезжал смотреть, и глаз у него наметан, множество огрехов выявил и приказал придать дивизии роту огнеметов. Вот они и пригодились. Проложив огненными струями путь через насыпь — два полка вышли на Любань с запада и востока, а третий при поддержке артиллерии атаковал через совхоз с севера, и ворвался в небольшой город, в котором до войны жило до восьми тысяч жителей, чуть больше, чем бойцов в его дивизии. Но боевых частей в Любани у противника было мало — в основном тут сосредоточились многочисленные тыловики со всем своим барахлом. Вот они и прозевали настоящее наступление, положившись на боевое охранение, что с легкостью отбивало наскоки разведгрупп. Но сейчас ударила вся дивизия, и немцам с испанцами стало плохо — артиллерия с минометами и огнеметы делали свое дело, выбивая солдат противника из домов. И судя по стрельбе с юга, партизаны не подвели, и атакуют город, который превратился в ловушку. И дрогнули испанцы, начали сдаваться, пусть и немного, несколько сотен. А вот немцы прорывались на Чудово, не зная, что в самом скором времени могут оказаться в котле — вчера перешла в наступление на Волхове армия генерала Клыкова.