Ярмарка тщеславия - английский и русский параллельные тексты

Enemies the most obstinate and courageous can't hold out against starvation; so the elder Osborne felt himself pretty easy about his adversary in the encounter we have just described; and as soon as George's supplies fell short, confidently expected his unconditional submission.	Самый упорный и храбрый враг не может устоять против голода. Поэтому Осборн-старший был довольно спокоен насчет своего противника в сражении, которое мы только что описали, и с уверенностью ждал безоговорочной сдачи Джорджа, едва лишь у того выйдут припасы.
It was unlucky, to be sure, that the lad should have secured a stock of provisions on the very day when the first encounter took place; but this relief was only temporary, old Osborne thought, and would but delay George's surrender.	Жаль, конечно, что молодой человек запасся провиантом в тот самый день, когда произошло сражение. Но, по мнению старика Осборна, такая передышка была только временной и могла лишь отсрочить капитуляцию Джорджа.
No communication passed between father and son for some days.	В течение нескольких дней между отцом и сыном не было никакого общения.
The former was sulky at this silence, but not disquieted; for, as he said, he knew where he could put the screw upon George, and only waited the result of that operation.	Первый сердился на такое молчание, но не тревожился, потому что знал, каким образом можно принажать на Джорджа (так он выражался), и только ждал результатов этой операции.
He told the sisters the upshot of the dispute between them, but ordered them to take no notice of the matter, and welcome George on his return as if nothing had happened.	Он сообщил сестрам Джорджа, чем кончился их спор, но приказал им не обращать на это внимания и встретить Джорджа по его возвращении, как будто ничего не произошло.
His cover was laid as usual every day, and perhaps the old gentleman rather anxiously expected him; but he never came.	Прибор для Джорджа ставился каждый день, как обычно, и, может быть, старый джентльмен ожидал сына даже с некоторым нетерпеньем. Однако Джордж не появлялся.
Some one inquired at the Slaughters' regarding him, where it was said that he and his friend Captain Dobbin had left town.	О нем справлялись у Слотера, но там сказали, что он со своим другом, капитаном Доббшюм, выехал на города.
One gusty, raw day at the end of April--the rain whipping the pavement of that ancient street where the old Slaughters' Coffee-house was once situated--George Osborne came into the coffee-room, looking very haggard and pale; although dressed rather smartly in a blue coat and brass buttons, and a neat buff waistcoat of the fashion of those days.	Как-то раз, в бурный, ненастный день в конце апреля - дождь так и хлестал по мостовой старинной улицы, где находилась кофейня Слотера, - в помещение этой кофейни вошел Джордж Осборн, очень осунувшийся и бледный, хотя одетый довольно щегольски - в синий сюртук с медными пуговицами и в нарядный желтый жилет по моде того времени.
Here was his friend Captain Dobbin, in blue and brass too, having abandoned the military frock and French-grey trousers, which were the usual coverings of his lanky person.	Там уже был его друг, капитан Доббин, тоже в синем сюртуке с медными пуговицами, расставшийся на сей раз с военным мундиром и серыми брюками, которые обычно облекали его долговязую фигуру.
Dobbin had been in the coffee-room for an hour or more.	Доббин провел в кофейне с час времени, если не больше.

He had tried all the papers, but could not read them. He had looked at the clock many scores of times; and at the street, where the rain was pattering down, and the people as they clinked by in pattens, left long reflections on the shining stone: he tattooed at the table: he bit his nails most completely, and nearly to the quick (he was accustomed to ornament his great big hands in this way): he balanced the tea-spoon dexterously on the milk jug: upset it, &c., &c.; and in fact showed those signs of disquietude, and practised those desperate attempts at amusement, which men are accustomed to employ when very anxious, and expectant, and perturbed in mind.	Он перебрал все газеты, но не мог ничего в них прочесть: он не меньше ста раз посмотрел на часы и столько же раз на улицу, где лил дождь и стучали деревянные галоши прохожих, отражавшихся в мокрых плитах тротуара; он отбивал зорю по столу; сгрыз себе ногти почти до живого мяса (он привык украшать таким способом свои огромные руки); пытался уравновесить чайную ложку на крышке молочника; опрокинул его, и т. д., и т. д. Словом, обнаруживал все признаки беспокойства и прибегал ко всем тем отчаянным попыткам развлечься, к которым обращаются люди, когда они очень встревожены, или смущены, или чего-то ждут.
Some of his comrades, gentlemen who used the room, joked him about the splendour of his costume and his agitation of manner.	Кое-кто из его товарищей, завсегдатаев кофейни, подшутил над великолепием его костюма и над его возбужденным видом.
One asked him if he was going to be married?	Один даже спросил, не собирается ли Доббин жениться.
Dobbin laughed, and said he would send his acquaintance (Major Wagstaff of the Engineers) a piece of cake when that event took place.	Доббин засмеялся и сказал, что, когда это событие произойдет, он пошлет этому своему знакомому (майору Уогстафу из инженерных войск) кусок пирога.
At length Captain Osborne made his appearance, very smartly dressed, but very pale and agitated as we have said.	Наконец появился Джордж Осборн, очень изящно одетый, но страшно бледный и взволнованный, как мы уже упоминали.
He wiped his pale face with a large yellow bandanna pocket-handkerchief that was prodigiously scented. He shook hands with Dobbin, looked at the clock, and told John, the waiter, to bring him some curacao.	Он вытер свое бледное лицо большим желтым шелковым платком, сильно надушенным, пожал руку Доббину, взглянул на часы и приказал лакею Джону подать кюрасо.
Of this cordial he swallowed off a couple of glasses with nervous eagerness.	С нервной торопливостью он проглотил две рюмки этого ликера.
His friend asked with some interest about his health.	Доббин осведомился о его здоровье.
"Couldn't get a wink of sleep till daylight, Dob," said he.	– Не мог заснуть ни на минуту до самого рассвета, Доб, - пожаловался он.
"Infernal headache and fever.	– Адская головная боль и лихорадка.
Got up at nine, and went down to the Hummums for a bath.	Встал в девять часов и отправился в турецкие бани.
I say, Dob, I feel just as I did on the morning I went out with Rocket at Quebec."	Знаешь, Доб, я чувствую себя совершенно также, как в то утро, в Квебеке, когда садился на Молнию перед скачкой.
"So do I," William responded.	– И я тоже, - отвечал Уильям.
"I was a deuced deal more nervous than you were that morning.	– Я черт знает как волновался в то утро, гораздо больше тебя.
You made a famous breakfast, I remember.	Помню, ты отлично позавтракал.
Eat something now."	Поешь и теперь чего-нибудь.

"You're a good old fellow, Will.	– Ты хороший парень, Уил.
I'll drink your health, old boy, and farewell to--"	Я выпью за твое здоровье, дружище, и прощай тогда...
"No, no; two glasses are enough," Dobbin interrupted him.	– Нет, нет! Двух рюмок достаточно, - перебил его Доббин.
"Here, take away the liqueurs, John.	– Эй, Джон, уберите ликеры!
Have some cayenne-pepper with your fowl.	Возьми кайенского перцу к цыпленку.
Make haste though, for it is time we were there."	Впрочем, торопись, нам уже пора быть на месте.
It was about half an hour from twelve when this brief meeting and colloquy took place between the two captains.	Было около половины двенадцатого, когда происходила эта короткая встреча и разговор между обоими капитанами.
A coach, into which Captain Osborne's servant put his master's desk and dressing-case, had been in waiting for some time; and into this the two gentlemen hurried under an umbrella, and the valet mounted on the box, cursing the rain and the dampness of the coachman who was steaming beside him.	У подъезда их ждала карета, в которую слуга капитана Осборна уложил шкатулку и чемодан своего хозяина. Оба джентльмена поспешно добежали под зонтиком до экипажа, а лакей взгромоздился на козлы, проклиная дождь и мокрого кучера рядом с собой, от которого валил пар.
"We shall find a better trap than this at the church-door," says he; "that's a comfort."	– Мы найдем у церкви экипаж получше, - заявит он, - хоть это утешение.
And the carriage drove on, taking the road down Piccadilly, where Apsley House and St. George's Hospital wore red jackets still; where there were oil-lamps; where Achilles was not yet born; nor the Pimlico arch raised; nor the hideous equestrian monster which pervades it and the neighbourhood; and so they drove down by Brompton to a certain chapel near the Fulham Road there.	И карета покатила по Пикадилли, где Эпсли-Хаус и больница св. Георгия еще щеголяли красным одеянием, где горели масляные фонари, где Ахиллес еще не появился на свет божий; где еще не воздвигалась арка Пимлико и безобразное конное чудовище не подавляло ее и всю окрестность, - и, миновав Бромптон, подъехали к некоей церкви вблизи Фулем-роуд.
A chariot was in waiting with four horses; likewise a coach of the kind called glass coaches.	Здесь ожидала карета, запряженная четверкой, и рядом - парадный наемный экипаж.
Only a very few idlers were collected on account of the dismal rain.	Из-за проливного дождя собралась лишь очень небольшая кучка зевак.
"Hang it!" said George,	– Что за чертовщина! – воскликнул Джордж.
"I said only a pair."	– Ведь я заказал просто пару.
"My master would have four," said Mr. Joseph Sedley's servant, who was in waiting; and he and Mr. Osborne's man agreed as they followed George and William into the church, that it was a "reg'lar shabby turn hout; and with scarce so much as a breakfast or a wedding faviour."	– Мой барин велел заложить четверку, - ответил слуга мистера Джозефа Седли, поджидавший их; он вместе с лакеем мистера Осборна проследовал за Джорджем и Уильямом в церковь, и оба ливрейных аристократа решили, что "свадьба совсем никудышная, нет ни завтрака, ни свадебных бантов".
"Here you are," said our old friend, Jos Sedley, coming forward.	– Ну, вот и вы, - сказал наш старый друг Джоз Седли, выходя им навстречу.
"You're five minutes late, George, my boy.	– Ты опоздал на пять минут, милый Джордж.
What a day, eh?	Что за погодка, а?

Demmy, it's like the commencement of the rainy season in Bengal.	Черт подери, точь-в-точь начало дождливого сезона в Бенгалии.
But you'll find my carriage is watertight.	Но ты увидишь, что моя карета непроницаема для дождя.
Come along, my mother and Emmy are in the vestry."	Ну, идемте! Матушка с Эмми в ризнице.
Jos Sedley was splendid.	Джоз Седли был великолепен.
He was fatter than ever.	Он раздобрел еще больше.
His shirt collars were higher; his face was redder; his shirt- frill flaunted gorgeously out of his variegated waistcoat.	Воротничок его рубашки стал еще выше; лицо у него покраснело еще сильнее; брыжи пеной вздымались из-под пестрого жилета.
Varnished boots were not invented as yet; but the Hessians on his beautiful legs shone so, that they must have been the identical pair in which the gentleman in the old picture used to shave himself; and on his light green coat there bloomed a fine wedding favour, like a great white spreading magnolia.	Лакированная обувь тогда еще не была изобретена, но гессенские сапоги на его внушительных ногах сияли так, что их можно было принять за ту самую пару, перед которой брился джентльмен, изображенный на старинной картинке. А на светло-зеленом сюртуке Джоза красовался пышный свадебный бант, подобный огромной белой магнолии.
In a word, George had thrown the great cast. He was going to be married.	Словом, Джордж принял великое решение: он собирался жениться.
Hence his pallor and nervousness-- his sleepless night and agitation in the morning.	Отсюда его бледность и взвинченность, его бессонная ночь и утреннее возбуждение.
I have heard people who have gone through the same thing own to the same emotion.	Многие мне признавались, что, проходя через это, они испытывали такие же точно чувства.
After three or four ceremonies, you get accustomed to it, no doubt; but the first dip, everybody allows, is awful.	Без сомнения, проделав эту церемонию три-четыре раза, вы к ней привыкнете, - но окунуться в первый раз - страшно, с этим согласится всякий.
The bride was dressed in a brown silk pelisse (as Captain Dobbin has since informed me), and wore a straw bonnet with a pink ribbon; over the bonnet she had a veil of white Chantilly lace, a gift from Mr. Joseph Sedley, her brother.	Невеста была одета в коричневую шелковую ротонду (как потом сообщил мне капитан Доббин), а на голове у нее была соломенная шляпка с розовыми лентами. На шляпку была накинута вуаль из белых кружев шантильи -подарок невесте от мистера Джозефа Седли, ее брата.
Captain Dobbin himself had asked leave to present her with a gold chain and watch, which she sported on this occasion; and her mother gave her her diamond brooch--almost the only trinket which was left to the old lady.	Капитан Доббин, в свою очередь, испросил позволения подарить ей золотые часы с цепочкой, которыми она и щеголяла, а мать подарила ей свою брильянтовую брошь, чуть ли не единственную драгоценность, которую ей удалось сохранить.
As the service went on, Mrs. Sedley sat and whimpered a great deal in a pew, consoled by the Irish maid-servant and Mrs. Clapp from the lodgings.	Во время венчания миссис Седли сидела на скамье, заливаясь слезами, а ирландка-прислуга и миссис Клен, квартирная хозяйка, утешали ее.
Old Sedley would not be present.	Старик Седли не пожелал присутствовать.

Jos acted for his father, giving away the bride, whilst Captain Dobbin stepped up as groomsman to his friend George.	Посаженым отцом был поэтому Джоз, а капитан Доббин выступал в роли шафера своего друга Джорджа.
There was nobody in the church besides the officiating persons and the small marriage party and their attendants.	В церкви не было никого, кроме церковнослужителей, небольшого числа участников брачной церемонии да их прислуги.
The two valets sat aloof superciliously.	Оба лакея сидели поодаль с презрительным видом.
The rain came rattling down on the windows.	Дождь хлестал в окна.
In the intervals of the service you heard it, and the sobbing of old Mrs. Sedley in the pew.	В перерывы службы был слышен его шум и рыдания старой миссис Седли.
The parson's tones echoed sadly through the empty walls. Osborne's	Голос пастора мрачным эхом отдавался от голых стен. Слова Осборна:
"I will" was sounded in very deep bass.	"Да, обещаю", - прозвучали глубоким басом.
Emmy's response came fluttering up to her lips from her heart, but was scarcely heard by anybody except Captain Dobbin.	Ответ Эмми, сорвавшийся с ее губок, шел прямо от сердца, но его едва ли кто-нибудь расслышал, кроме капитана Доббина.
When the service was completed, Jos Sedley came forward and kissed his sister, the bride, for the first time for many months--George's look of gloom had gone, and he seemed quite proud and radiant.	Когда служба окончилась, Джоз Седли выступил вперед и поцеловал сестру в первый раз за много месяцев. От меланхолии Джорджа не осталось и следа, вид у него был гордый и сияющий.
"It's your turn, William," says he, putting his hand fondly upon Dobbin's shoulder; and Dobbin went up and touched Amelia on the cheek.	– Теперь твоя очередь, Уильям, - сказал он, ласково кладя руку на плечо Доббина. Доббин подошел и прикоснулся губами к щечке Эмилии.
Then they went into the vestry and signed the register.	Затем они прошли в ризницу и расписались в церковной книге.
"God bless you, Old Dobbin," George said, grasping him by the hand, with something very like moisture glistening in his eyes.	– Бог да благословит тебя, старый мой друг Доббин! – воскликнул Джордж, схватив друга за руку, и что-то очень похожее на слезы блеснуло в его глазах.
William replied only by nodding his head.	Уильям ответил лишь кивком.
His heart was too full to say much.	Сердце его было так переполнено, что он не мог сказать ни слова.
"Write directly, and come down as soon as you can, you know," Osborne said.	– Пиши сейчас же и приезжай как можно скорее, слышишь? – промолвил Осборн.
After Mrs. Sedley had taken an hysterical adieu of her daughter, the pair went off to the carriage.	Миссис Седли с истерическими рыданиями распрощалась с дочерью, и новобрачные направились к карете.
"Get out of the way, you little devils," George cried to a small crowd of damp urchins, that were hanging about the chapel-door.	– Прочь с дороги, чертенята! – цыкнул Джордж на промокших мальчишек, облепивших церковные двери.
The rain drove into the bride and bridegroom's faces as they passed to the chariot.	Дождь хлестал в лицо молодым, когда они шли к экипажу.
The postilions' favours draggled on their dripping jackets.	Банты форейторов уныло болтались на их куртках, с которых струилась вода.

The few children made a dismal cheer, as the carriage, splashing mud, drove away.	Несколько ребятишек прокричали довольно печальное "ура", и карета тронулась, разбрызгивая грязь.
William Dobbin stood in the church-porch, looking at it, a queer figure.	Уильям Доббин, стоя на паперти, провожал ее глазами, являя собой довольно-таки нелепую фигуру.
The small crew of spectators jeered him.	Кучка зевак потешалась над ним.
He was not thinking about them or their laughter.	Но он не замечал ни их хохота, ни их самих.
"Come home and have some tiffin, Dobbin," a voice cried behind him; as a pudgy hand was laid on his shoulder, and the honest fellow's reverie was interrupted.	– Поедем домой и закусим, Доббин, - раздался чей-то голос, пухлая рука легла ему на плечо, и честный малый очнулся от своих грез...
But the Captain had no heart to go a-feasting with Jos Sedley.	Но душа у него не лежала к пиршеству с Джозом Седли.
He put the weeping old lady and her attendants into the carriage along with Jos, and left them without any farther words passing.	Он усадил плачущую миссис Седли вместе с ее спутницами и Джозом в карету и расстался с ними без всяких лишних слов.
This carriage, too, drove away, and the urchins gave another sarcastical cheer.	Эта карета тоже отъехала, и мальчишки опять прокричали ей вслед насмешливое напутствие.
"Here, you little beggars," Dobbin said, giving some sixpences amongst them, and then went off by himself through the rain.	– Вот вам, пострелята, - сказал Доббин и роздал им несколько медяков, а затем отправился восвояси один, под проливным дождем.
It was all over.	Все кончено.
They were married, and happy, he prayed God.	Они повенчаны и счастливы, дай им этого бог!
Never since he was a boy had he felt so miserable and so lonely.	Никогда еще, со дня своего детства, он не чувствовал себя таким несчастным и одиноким.
He longed with a heart- sick yearning for the first few days to be over, that he might see her again.	С болью в сердце он нетерпеливо ждал, когда пройдут первые несколько дней и он опять увидит Эмилию.
Some ten days after the above ceremony, three young men of our acquaintance were enjoying that beautiful prospect of bow windows on the one side and blue sea on the other, which Brighton affords to the traveller.	Дней через десять после только что описанной церемонии трое знакомых нам молодых людей наслаждались тем великолепным видом, какой Брайтон раскрывает перед путешественником: на стрельчатые окна с одной стороны и синее море - с другой.
Sometimes it is towards the ocean--smiling with countless dimples, speckled with white sails, with a hundred bathing-machines kissing the skirt of his blue garment-- that the Londoner looks enraptured: sometimes, on the contrary, a lover of human nature rather than of prospects of any kind, it is towards the bow windows that he turns, and that swarm of human life which they exhibit.	Иной раз восхищенный лондонец смотрит на океан, улыбающийся бесконечными морщинками ряби, испещренный белыми парусами, с сотнями кабинок для купания, лобзающих кайму его синей одежды. А то, наоборот, какой-нибудь чудак, которого человеческая природа интересует больше, чем красивые виды, предпочитает обратить свои взоры на стрельчатые окна и на многообразную человеческую жизнь за ними.

From one issue the notes of a piano, which a young lady in ringlets practises six hours daily, to the delight of the fellow-lodgers: at another, lovely Polly, the nurse- maid, may be seen dandling Master Omnium in her arms: whilst Jacob, his papa, is beheld eating prawns, and devouring the Times for breakfast, at the window below.	Из одного окна доносятся звуки фортепьяно, на котором молодая особа в локончиках упражняется по шести часов ежедневно, к великой радости своих соседей. У другого окна смазливая нянька Полли укачивает на руках мистера Омниума, в то время как у окна этажом ниже Джекоб, его папаша, завтракает креветками и пожирает страницы "Таймса".
Yonder are the Misses Leery, who are looking out for the young officers of the Heavies, who are pretty sure to be pacing the cliff; or again it is a City man, with a nautical turn, and a telescope, the size of a six-pounder, who has his instrument pointed seawards, so as to command every pleasure-boat, herring-boat, or bathing-machine that comes to, or quits, the shore, &c., &c.	Вот там, еще дальше, девицы Лири выглядывают из окон, поджидая, когда по берегу промаршируют молодые артиллерийские офицеры. А там - делец из Сити, с видом заправского моряка и с подзорной трубой, похожей на пушку-шестифунтовку, наводит свой снаряд на море и следит за каждой купальной кабинкой, за каждой лодкой для катанья, за каждой рыбачьей лодкой, которая приближается к берегу или отходит от него, и т. д.
But have we any leisure for a description of Brighton?--for Brighton, a clean Naples with genteel lazzaroni--for Brighton, that always looks brisk, gay, and gaudy, like a harlequin's jacket--for Brighton, which used to be seven hours distant from London at the time of our story; which is now only a hundred minutes off; and which may approach who knows how much nearer, unless Joinville comes and untimely bombards it?	Но разве у нас есть досуг заниматься описанием Брайтона: Брайтона - этого чистенького Неаполя с благовоспитанными лаццарони, Брайтона, который всегда выглядит блестящим, веселым и праздничным, словно куртка арлекина; Брайтона, который во времена нашего повествования отстоял от Лондона на семь часов, теперь отделен от него только сотней минут и может приблизиться к нему еще бог знает насколько, если только не явится Жуанвиль и не подвергнет его невзначай бомбардировке?
"What a monstrous fine girl that is in the lodgings over the milliner's," one of these three promenaders remarked to the other;	– Что за чертовски красивая девушка вот там, в квартире над модисткой! – обратился один из трех прогуливавшихся джентльменов к другому.
"Gad, Crawley, did you see what a wink she gave me as I passed?"	– Честное слово, Кроули, вы заметили, как она мне подмигнула, когда я проходил мимо?
"Don't break her heart, Jos, you rascal," said another.	– Не разбивайте ей сердца, Джоз, плут вы этакий!- ответил другой.
"Don't trifle with her affections, you Don Juan!"	– Не играйте ее чувствами, этакий вы донжуан!
"Get away," said Jos Sedley, quite pleased, and leering up at the maid-servant in question with a most killing ogle.	– Ах, полно! – сказал Джоз Седли, испытывая искреннее удовольствие и самым убийственным образом строй глазки горничной, о которой только что говорилось.
Jos was even more splendid at Brighton than he had been at his sister's marriage.	В Брайтоне Джоз был еще великолепнее, чем на свадьбе своей сестры.
He had brilliant under-waistcoats, any one of which would have set up a moderate buck.	На нем были роскошные жилеты, любой из коих мог бы послужить украшением записному франту.
He sported a military frock-coat, ornamented with frogs, knobs, black buttons, and meandering embroidery.	Фигуру его облекал сюртук военного образца, украшенный галуном, кисточками, черными пуговицами и шнурами.

He had affected a military appearance and habits of late; and he walked with his two friends, who were of that profession, clinking his boot-spurs, swaggering prodigiously, and shooting death-glances at all the servant girls who were worthy to be slain.	Последнее время он усвоил себе военную выправку и военные привычки. Он прогуливался со своими двумя друзьями офицерами, позвякивая шпорами, невероятно чванясь и бросая смертоубийственные взгляды на всех служанок, достойных погибнуть от его взоров.
"What shall we do, boys, till the ladies return?" the buck asked.	– Что же мы станем делать, друзья, до возвращения дам? – спросил щеголь.
The ladies were out to Rottingdean in his carriage on a drive.	(Дамы поехали кататься в его коляске.)
"Let's have a game at billiards," one of his friends said--the tall one, with lacquered mustachios.	– Давайте сыграем на бильярде, - предложит один из друзей - высокий, с нафабренными усами.
"No, dammy; no, Captain," Jos replied, rather alarmed.	– Нет, к черту! Нет, капитан, - ответил Джоз, несколько встревоженный.
"No billiards to-day, Crawley, my boy; yesterday was enough."	– Сегодня никаких бильярдов, любезный мой Кроули! Достаточно вчерашнего дня!
"You play very well," said Crawley, laughing.	– Вы очень хорошо играете, - заметил Кроули со смехом.
"Don't he, Osborne?	– Как по-вашему, Осборн?
How well he made that-five stroke, eh?"	Ведь он замечательно срезал пятерку, а?
"Famous," Osborne said.	– Феноменально! – подтвердил Осборн.
"Jos is a devil of a fellow at billiards, and at everything else, too.	– Джоз дьявольски играет на бильярде, да и во всем другом столь же силен!
I wish there were any tiger-hunting about here! we might go and kill a few before dinner. (There goes a fine girl! what an ankle, eh, Jos?) Tell us that story about the tiger-hunt, and the way you did for him in the jungle--it's a wonderful story that, Crawley."	Жаль, что здесь нельзя поохотиться на тигра, а то бы мы уложили несколько штучек до обеда! (Смотри, какая идет хорошенькая девочка! Что за ножка, а, Джоз?) Расскажи-ка нам эту историю об охоте на тигра и как ты убил его в джунглях. Это изумительная история, Кроули!
Here George Osborne gave a yawn.	– Тут Джордж Осборн зевнул.
"It's rather slow work," said he, "down here; what shall we do?"	– А здесь, надо сознаться, скучновато. Чем же мы займемся?
"Shall we go and look at some horses that Snaffler's just brought from Lewes fair?" Crawley said.	– Пойдемте посмотрим на лошадей, которых Спефлер привел с ярмарки в Льюисе, -предложил Кроули.
"Suppose we go and have some jellies at Dutton's," and the rogue Jos, willing to kill two birds with one stone.	– А не пойти ли нам к Даттону поесть пирожного? – сказал проказник Джоз, испытывавший желание погнаться сразу за двумя зайцами.
"Devilish fine gal at Dutton's."	– Там у Даттона есть дьявольски хорошенькая девчонка!
"Suppose we go and see the Lightning come in, it's just about time?" George said.	– А не пойти ли нам встретить "Молнию"? Сейчас как раз время, - сказал Джордж.

This advice prevailing over the stables and the jelly, they turned towards the coach-office to witness the Lightning's arrival.	Это предложение одержало верх и над конюшнями и над пирожным, и молодые люди направились к конторе пассажирских карет, чтобы поглазеть на прибытие "Молнии".
As they passed, they met the carriage--Jos Sedley's open carriage, with its magnificent armorial bearings-- that splendid conveyance in which he used to drive, about at Cheltonham, majestic and solitary, with his arms folded, and his hat cocked; or, more happy, with ladies by his side.	По дороге они повстречались с экипажем -открытой коляской Джоза Седли, украшенной пышными гербами, - с тем самым великолепным экипажем, в котором Джоз обычно разъезжал по Челтнему, сложив на груди руки и в шляпе набекрень, величественный и одинокий, или же, в более счастливые дни, в компании дам.
Two were in the carriage now: one a little person, with light hair, and dressed in the height of the fashion; the other in a brown silk pelisse, and a straw bonnet with pink ribbons, with a rosy, round, happy face, that did you good to behold.	Сейчас дам в экипаже было две: одна -миниатюрная, с рыжеватыми волосами, одетая по последней моде; другая - в коричневой шелковой ротонде и в соломенной шляпке с розовыми лептами, с румяным круглым счастливым личиком, на которое радостно было смотреть.
She checked the carriage as it neared the three gentlemen, after which exercise of authority she looked rather nervous, and then began to blush most absurdly.	Она остановила экипаж, когда тот приблизился к трем джентльменам, но после такого проявления самостоятельности смутилась и покраснела самым нелепым образом.
"We have had a delightful drive, George," she said, "and--and we're so glad to come back; and, Joseph, don't let him be late."	– Мы чудно прокатились, Джордж, - сказала она, -и мы... и мы так рады, что вернулись. А ты, Джозеф, пожалуйста, приходи с ним домой пораньше.
"Don't be leading our husbands into mischief, Mr. Sedley, you wicked, wicked man you," Rebecca said, shaking at Jos a pretty little finger covered with the neatest French kid glove.	– Не вводите наших супругов в соблазн, мистер Сед-ли, гадкий, гадкий вы человек! – добавила Ребекка, грозя Джозу прехорошеньким пальчиком в изящной французской лайковой перчатке.
"No billiards, no smoking, no naughtiness!"	– Никаких бильярдов, никакого курения, никаких шалостей!
"My dear Mrs. Crawley--Ah now! upon my honour!" was all Jos could ejaculate by way of reply; but he managed to fall into a tolerable attitude, with his head lying on his shoulder, grinning upwards at his victim, with one hand at his back, which he supported on his cane, and the other hand (the one with the diamond ring) fumbling in his shirt-frill and among his under-waistcoats.	– Дорогая моя миссис Кроули... что вы! Честное слово! – вот все, что мог в ответ произнести Джоз. Но зато ему удалось принять живописную позу: он стоял, склонив голову на плечо, глядя с веселой улыбкой снизу вверх на свою жертву и заложив за спину руку, опирающуюся на трость, а другой (на которой было брильянтовое кольцо) теребя свои брыжи и жилеты.
As the carriage drove off he kissed the diamond hand to the fair ladies within.	Когда экипаж отъезжал, он послал дамам воздушный поцелуй рукою, украшенной брильянтом.
He wished all Cheltenham, all Chowringhee, all Calcutta, could see him in that position, waving his hand to such a beauty, and in company with such a famous buck as Rawdon Crawley of the Guards.	Ах, как ему хотелось, чтобы весь Челтнем, весь Чауринги, вся Калькутта видели его в этой позе, когда он махал рукой такой красавице, находясь в общество такого знаменитого щеголя, как гвардеец Родон Кроули!

Our young bride and bridegroom had chosen Brighton as the place where they would pass the first few days after their marriage; and having engaged apartments at the Ship Inn, enjoyed themselves there in great comfort and quietude, until Jos presently joined them.	Наши юные новобрачные выбрали Брайтон местом своего пребывания на первые несколько дней после свадьбы. Сняв комнаты в Корабельной гостинице, они наслаждались полным комфортом и покоем, пока к ним не присоединился Джоз.
Nor was he the only companion they found there.	Но он был не единственным, кого они здесь встретили.
As they were coming into the hotel from a sea-side walk one afternoon, on whom should they light but Rebecca and her husband.	Возвращаясь как-то днем к себе в гостиницу после прогулки по берегу моря, они нежданно-негаданно столкнулись с Ребеккой и ее супругом.
The recognition was immediate.	Все тотчас же узнатли друг друга.
Rebecca flew into the arms of her dearest friend. Crawley and Osborne shook hands together cordially enough: and Becky, in the course of a very few hours, found means to make the latter forget that little unpleasant passage of words which had happened between them.	Ребекка кинулась в объятия своей драгоценнейшей подруги, Кроули и Осборн обменялись довольно сердечным рукопожатием; и Бекки за один день добилась того, что Джордж позабыл о краткой, но неприятной беседе, которая как-то произошла между ними.
"Do you remember the last time we met at Miss Crawley's, when I was so rude to you, dear Captain Osborne?	– Помните, как мы встретились с вами в последний раз у мисс Кроули и я так грубо обошлась с вами, дорогой капитан Осборн?
I thought you seemed careless about dear Amelia.	Мне показалось, что вы недостаточно внимательны к нашей дорогой Эмилии.
It was that made me angry: and so pert: and so unkind: and so ungrateful.	Это-то меня и рассердило! И я была с вами дерзка, неприветлива, бестактна!
Do forgive me!"	Простите меня, пожалуйста!
Rebecca said, and she held out her hand with so frank and winning a grace, that Osborne could not but take it.	Тут Ребекка протянула ему руку с такой прямотой, с такой подкупающей грацией, что Осборну лишь оставалось пожать эту руку.
By humbly and frankly acknowledging yourself to be in the wrong, there is no knowing, my son, what good you may do.	Смиренным и открытым признанием своей неправоты чего только не добьешься, сын мой!
I knew once a gentleman and very worthy practitioner in Vanity Fair, who used to do little wrongs to his neighbours on purpose, and in order to apologise for them in an open and manly way afterwards--and what ensued?	Я знавал одного джентльмена, весьма достойного участника Ярмарки Тщеславия, который нарочно чинил мелкие неприятности своим ближним, чтобы потом самым искренним и благородным образом просить у них прощенья. И что же?
My friend Crocky Doyle was liked everywhere, and deemed to be rather impetuous--but the honestest fellow.	Мой друг Кроки Дил был повсюду любим и считался хоть и несколько несдержанным, но честнейшим малым.
Becky's humility passed for sincerity with George Osborne.	Так ц Джордж Осборн принял смирение Бекки за искренность.
These two young couples had plenty of tales to relate to each other.	У обеих молодых парочек нашлось много о чем поговорить друг с другом.

The marriages of either were discussed; and their prospects in life canvassed with the greatest frankness and interest on both sides.	Был дан подробный отчет об обеих свадьбах; жизненные планы обсуждались с величайшей откровенностью и взаимным интересом.
George's marriage was to be made known to his father by his friend Captain Dobbin; and young Osborne trembled rather for the result of that communication.	О свадьбе Джорджа должен был сообщить его отцу капитан Доббин, друг новобрачного, и молодой Осборн порядком трепетал в ожидании результатов этого сообщения.
Miss Crawley, on whom all Rawdon's hopes depended, still held out.	Мисс Кроули, на которую возлагал надежды Родон, все еще выдерживала характер.
Unable to make an entry into her house in Park Lane, her affectionate nephew and niece had followed her to Brighton, where they had emissaries continually planted at her door.	Не имея возможности получить доступ в ее дом на Парк-лейн, любящие племянник и племянница последовали за нею в Брайтон, где их эмиссары вечно торчали у тетушкиных дверей.
"I wish you could see some of Rawdon's friends who are always about our door," Rebecca said, laughing.	– Посмотрели бы вы на тех друзей Родона, которые вечно торчат у наших дверей, - со смехом сказала Ребекка.
"Did you ever see a dun, my dear; or a bailiff and his man?	– Тебе приходилось когда-нибудь видеть кредиторов, милочка? Или бейлифа и его помощника?
Two of the abominable wretches watched all last week at the greengrocer's opposite, and we could not get away until Sunday.	Двое этих противных субъектов всю прошлую неделю дежурили напротив нас, у лавочки зеленщика, так что мы до воскресенья не могли выйти из дому.
If Aunty does not relent, what shall we do?"	Если тетушка не смилостивится, то что же мы будем делать?
Rawdon, with roars of laughter, related a dozen amusing anecdotes of his duns, and Rebecca's adroit treatment of them.	Родон с громким хохотом рассказал с десяток забавных анекдотов о своих кредиторах и об умелом и ловком обращении с ними Ребекки.
He vowed with a great oath that there was no woman in Europe who could talk a creditor over as she could.	Он клялся самым торжественным образом, что во всей Европе нет женщины, которая так умела бы заговаривать зубы кредиторам, как его жена.
Almost immediately after their marriage, her practice had begun, and her husband found the immense value of such a wife.	Ее практика началась немедленно после их свадьбы, и супруг нашел в своей жене бесценное сокровище.
They had credit in plenty, but they had bills also in abundance, and laboured under a scarcity of ready money.	У них был самый широкий кредит, но и счетов к оплате было видимо-невидимо. Наличных же денег почти никогда не хватало, и супругам приходилось всячески изворачиваться.
Did these debt-difficulties affect Rawdon's good spirits?	Быть может, эти денежные затруднения плохо отражались на состоянии духа Родона?
No.	Ничуть.
Everybody in Vanity Fair must have remarked how well those live who are comfortably and thoroughly in debt: how they deny themselves nothing; how jolly and easy they are in their minds.	Всякий на Ярмарке Тщеславия, вероятно, замечал, как отлично живут те, кто увяз по уши в долгах, как они ни в чем себе не откалывают, как они жизнерадостны и легкомысленны.