Яромира. Украденная княжна

— Ты этого боишься? — хлестко осадил его Харальд, и ему потребовалось время, чтобы прийти в себя, чтобы отвлечься от ярости.

— Что?.. Да как ты можешь… — Ивар задохнулся, когда понял, о чем говорил его дядя.

Он обвинял его в трусости!

Дальше Ивар уже не думал.

— Ты решил сцепиться с Трувором из-за какой-то девки, дядя! — заговорил он во всю мощь голоса, но недолго.

Развернувшись, Харальд наотмашь хлестнул его по щеке ладонью, и удар отбросил его на шаг назад, и Ивар едва не упал, согнувшись, чтобы устоять на ногах.

— Я высеку тебя так, что будешь харкать кровью, если услышу от тебя еще одно слово, — спокойно пообещал конунг, встретившись с племянником равнодушным взглядом.

Тот подавился воздухом. Открыл рот, сделал жадный глоток, и снова открыл, раздумывая, очевидно, как далеко его конунг мог зайти в своих угрозах. Спустя несколько мгновений Ивар громко клацнул зубами, решив, что настало самое время прикусить язык.

— Вот и славно, — Харальд скривился и сплюнул в сторону, а после зашагал к кормщику, который по-прежнему сидел на берегу рядом с дочерью конунга Ярислейва.

Подойдя чуть ближе, он увидел, что та дышала. Грудь, которую плотно облепила намокшая рубаха, ровно, мерно вздымалась, но глаза у девчонки были по-прежнему закрыты. Кормщик поднялся ему навстречу и вытер мокрые ладони об портки.

— Почему ты поверил ее словам? Девка похожа на бродяжку без роду, без племени, — Олаф посмотрел на конунга с хорошо различимым недоверием.

И укором.

— Я узнал ее. Я видел ее в доме ее отца — конунга Ярислейва.

— Ты лжешь мне, Харальд, и это ничего, — кормщик проницательно прищурился. — Но худо, что ты лжешь самому себе. Ты бы подобрал эту девку, даже если бы и не узнал. Как только услыхал, что она нужна Рёрику.

Вождь поморщился словно от зубной боли и одарил Олафа хмурым взглядом исподлобья.

— Держи свои мысли при себе, старик. И не болтай попусту.

Старый кормщик лишь усмехнулся, обнажив в оскале зубы. Нарочитая грубость конунга его не смутила.

— Я прав, — уверенно сказал он. — Локи* тебя задери, я прав!

За их спинами отпущенные Харальдом люди Трувора волокли своих раненых прочь, подальше от берега. Двое остались лежать на песке: они не увидят рассвет нового дня. Конунг обернулся и посмотрел уходившим в спину, и Олаф перехватил его взгляд.

— Они расскажут Трувору, и он придет. За тобой, за девкой.

— Пусть приходит, — хмыкнул Харальд. — Пусть созывает тинг. И пусть расскажет, как его щенок первым поднял против меня меч.

— Ты вступился за эту девку, — кормщик сокрушенно покачал головой. — За девку русов. О чем ты только думал?

— Хватит, — низким голосом на грани рычания одернул его конунг. — Довольно, старик, я тебе не сопливец, которого ты учишь уму-разуму.

— А жаль! — искренне огорчился Олаф, и Харальд вдруг хмыкнул.

Злость на кормщика словно рукой сняло. Он вновь посмотрел на княжну.

— Что ты будешь с ней делать? — старик не унимался. — Девка на корабле, да еще и из русов… Она всю палубу заблюет. Того и гляди, помрет во время пути. Они же слабые. Изнеженные. Тихие. Не такие, как наши женщины.

Харальд вновь усмехнулся и искоса поглядел на Олафа.

— Мыслишь, слабая, изнеженная да тихая выжила бы, забравшись так далеко от дома? Сколько дней в пути до Альдейгьюборги?

Кормщик закряхтел недовольно и пожал плечами. Отвечать на очевидный вопрос он не стал, и его молчание лишь подтвердило правоту Харальда.

— То-то же, — довольно сказал конунг.

— Зачем она тебе? — повторил Олаф.

— Затем, что конунг конунгов Рёрик, — презрительно передразнил он слова хирдманина Трувора, — мне не нужен. Ты слышал, о чем они говорили. Ярислейв вздумал противиться Рёрику. Тот, дурень, напрасно надеялся, что Гардарики добровольно пойдут под его сапог, целовать край запыленного плаща. Я заключу с Ярислейвом союз, и его дочка, находящаяся в моих руках, поможет ему принять верное решение.

— Ты пойдешь против своей крови…

— Он мне не кровь! — свирепо и страшно рыкнул Харальд, мгновенно переменившись в лице. — Он — змея, отравившая разум моему отцу. Он — зверь, который отнял у меня Уну… — он сжал кулак, подавившись дальнейшими словами, и заставил себя замолчать.

— Пусть не кровь… — покладисто согласился Олаф, но по его лицу было видно, что в душе он стоял на своем. — Ты пойдешь против своих же, своего племени. Тебя не поддержит никто. Никто. Тебя убьют.

Харальд сверкнул холодным взглядом и растянул губы в подобии улыбки.

— Поддержат, — сказал он уверенно. — Поддержат, когда я предложу им равный союз, а не рабское подчинение приказам конунга конунгов, — презрительно скривившись, договорил он.

Все было забыто. То, что он намеревался обойти стороной предстоящие сражения. Никак не касаться Рёрика и его людей. Пойти грабить земли франков. Все это осталось в прошлом.

Яромира, до того лежавшая тихо и неподвижно, вдруг закашлялась, силясь вздохнуть. Мужчины посмотрели на нее, и Олаф сказал первым, бросив перед тем на Харальда пристальный, изучающий взгляд.

— Я донесу девку. Довольно, а то правда помрет прямо тут.

— Нет, — конунг остановил его раньше, чем успел подумать. Не глядя, протянул рукоять своего меча, который по-прежнему сжимал. — Присмотри, чтобы эти, — указал на Ивара и двух хирдманинов, — вернулись на драккар. Дроттнинг* понесу я.

Харальд склонился и легко поднял Яромиру с песка. Даже в намокшей, потяжелевшей одежде она для него почти ничего не весила. Он прижал ее к груди и спокойно пошел на драккар, чувствуя, как спину прожигал взгляд Олафа. Вскоре к нему добавился и взгляд Ивара, который не мог поверить, что увидел у дяди на руках девку русов.

Он старался на нее не смотреть, но не мог. Приметил и старые царапины на щеках, и свежие ссадины. Ее мокрые ресницы трепетали, словно она вот-вот откроет глаза, и Харальд ускорил шаг. Он знал, что его лицо напугает ее, если та очнется, и не хотел, чтобы дроттнинг русов боялась. Намокшая рубаха с разорванным воротом съехала на плечо, открывая его взору тонкую шею и ключицы. Он прижимал ее к себе гораздо крепче, чем было нужно.

Совладав с собой, Харальд отвернулся. И чуть ослабил хватку, чтобы тело девчонки не касалось его обнаженной груди.