Языки современной поэзии

Структура второй строфы, почти повторяющей первую, тоже содержательна: этим повтором с минимальными вариациями сообщается (прежде всего на интонационном уровне): всё одно и то же, все всё понимают, высказывание существует в замкнутом пространстве тавтологий. Этот же смысл выражен и совпадением имен поэта и композитора (оба Василии — ср. разговорное междометие вась-вась,обозначающее доверительное общение, приятельские отношения), и общим приложением палачк именам диктаторов.

Пример усложненного текста (вполне понятного, но максимально насыщенного преобразованиями языковых единиц одновременно на всех уровнях — фонетическом, грамматическом, семантическом, образном) — стихотворение «Именно так обозначен был этот звук»:

Именно так обозначен был этот звук, именно так: помаячил и был таков. Именно так, не иначе, именно так, словно бы кто помахал, подавая знак, слабой рукой помавая, глубоко ушедшей в рукав после того, как замер звук в тишине, после того, как зуммер знака затих. Был ли тот знак, тот звук предназначен мне, или я принял его за других, за тех, то ли он принял меня за тех, других? Так ли, иначе ли, звук этот, знак возник, слабый, как если сквозняк или зевок, или в курятнике ночью звук возни, или возьми, к примеру, вздохнул завод у заводной игрушки уже потом, после того, как она завалилась вбок, кончив кружить; или коротко взныл кото* [452] , струны которого зацепил клубок или лапой котенок, который играл этим клубком и, задевши за звук, удрал вскачь, боком, боком, задрав восклицательный хвост. Так ли, иначе, но так я и не узнал, был так озвучен знак, то ли означенный звук был порожден случайным движением рук, обозначал ли он некий зов и сигнал, мне предназначенный, или же просто крюк, нотный знак, обознавшийся в паузе мной, всхлип темноты, обожравшейся тишиной, был ли у знака в начале заначен вопрос, или у звука в конце вопросительный хвост [453] .

452

Примечание В. Строчкова: «Японский струнный музыкальный инструмент, разновидность цитры».

453

Строчков, 2004: 342–343.

Здесь речь идет о творческом импульсе. Этот импульс по ситуации, изображенной в тексте, возникает, соблазняет, дразнит и исчезает. Стихи предстают своеобразным отчетом о творческих муках: о бессилии распознать звук-знак и воплотить его. Строчков детально описывает возникновение неясного звука и пытается как-то его обозначить: то собственно фонетически — звукописью с доминирующими з, з’( звук — знак — возник — сквозняк — зевок — возни — возьми — вздохнул — завод — заводной — завалилась — взныл — задевши за звук — задрав),то метафорически — с развернутым сюжетом про котенка, разматывающего клубок, то упоминанием экзотического музыкального инструмента кото,порождающим серию анафорически созвучных слов ( кото — которого — котенок — который).Можно заметить, что глухие к, тэтого ряда противопоставлены звонким и звучным з, з’предыдущего ряда, что создает фонетический образ исчезновения звука. В многократной анафоре кото-(видимо, порожденной именно названием звукообразующего устройства) созвучие начальных фрагментов слов затухает в несовпадающих фрагментах этих слов. В таком контексте сочетание взныл котоконцентрирует в себе и напряжение фонетического контраста з, з’ — к, т,и противоречие между коннотациями, возникающими в сочетании русского глагола с названием японской реалии.

Здесь еще важна фонетическая близость слов котои кто.В просторечном произношении с добавочным гласным, воспроизводящим древнерусское произношение, местоимение ктоупотребляется и в синтаксической позиции литературных местоимений кто-нибудь, кто-то.Это вполне органично соответствует и конкретной семантике фрагмента (словно взныл кто),и общему смыслу текста про неясность, неопределенность звука как знака. А котенок, который разматывал клубок (возникает и фразеологическая ассоциация с выражением клубок противоречий),а потом удрал / вскачь, боком, боком, задрав восклицательный хвост,предстает неким воплощением своенравной музы и одновременно мифологической Ариадны с ее путеводной нитью.

Глагол взнылв таком контексте по смыслу может изображать не только звук музыкального инструмента, но и эмоциональный возглас.

Значение интенсивности, присущее экспрессивному неологизму взныл,усиливается разнообразными способами, специфичными для поэзии. Конечно, в этом случае имеется прямая производность неологизма взнылот слова взвыл.На фоне звуковых контрастов эти слова обнаруживают дополнительную системную связь, определяемую поэтической системой контекста: взвыл— выразил эмоцию громко и как обычно, как все, а взнылтихо, но с большим отчаянием и по-своему. Таким образом, в семантику слова взнылвходит вся та экспрессия, которая содержится в звуковом и образном воплощении стихотворения.

И при упрощении, и при усложнении текста полисемантический язык Владимира Строчкова осуществляет программу, соответствующую направлению языковой эволюции: «язык стремится к передаче все большего количества информации в единицу времени» (Николаева, 2000: 30).

Александр Левин: грамматический театр

Опишу

ли, опишу ли

Опишулечки мои.

А. Левин

Александр Левин [454] назвал один из разделов своей первой книги лингвопластикой. По существу, поэтический язык этого автора в целом представляет собой лингвопластику в разных ее проявлениях. В очень большой степени языковые эксперименты и преобразования в стихах Левина связаны с грамматикой. Этого поэта можно назвать режиссером грамматического театра, в котором части речи, формы слова, морфемы и все прочие элементы языка, перевоплощаясь, играют роли, вполне для них органичные. При этом создается особая реальность, позволяющая познавать мир подобно тому, как дети познают его в ролевых играх.

454

Александр Левин (1957 г.р.) живет в Москве. Поэт, музыкант, журналист, редактор. По образованию инженер-электроник, специалист по компьютерным технологиям (автор многочисленных изданий книг «Самоучитель работы на компьютере», «Самоучитель полезных программ» и др.). Основные поэтические книги: Левин, 1995-а; Левин, 2001; Левин, 2007. Сборник стихов, совместный с В. Строчковым: Левин, Строчков, 2003. Большинство стихотворений из этих книг являются и песнями, некоторые из них изданы на аудиокассетах и компакт-дисках в исполнении автора: Левин, 1997; Левин, 1999; Левин, 2004; Левин, 2006-б.

Александр Левин и Владимир Строчков, объясняя принципы их поэтики, написали:

Путь, выбранный в пространстве языка А. Левиным, пролегает через области активного воздействия на слово с использованием его как бы физических свойств: расчленяемости, способности к слипанию и сплетению с другими словами, растягиваемости, сжимаемости и других видов пластической деформации. Отсюда пошел термин «лингвопластика».

(Левин, Строчков, 2001: 170)

Многочисленные языковые эксперименты Левина давно замечены лингвистами (см., напр.: Штайн, 1996; Николина, 1998; Хасанова, 1999; Зубова, 2000; Ремчукова, 2005; Скворцов, 2005; Фатеева, 2006: 53–57).

Игорь Лощилов пишет об этом авторе так:

Миры суффиксов, корней и приставок, загадочный мир синтаксиса превращаются в некий лимб, из которого читатель слышит голоса нерожденных существ и непроявленных сущностей, заставляющих сложным сочетанием органики и механицизма вспомнить изобразительный опыт Эшера, Дали, Руссо, «насекомый мир» Н. Олейникова и Н. Заболоцкого, хармсовский вкус к детскому слову и слуху, хлебниковское «корнесловие». Специфически «левинским» кажется невообразимая (чуть было не сказалось «невыносимая») легкость этой поэзии, явственно слышимая в авторском пении-исполнении.

(Лощилов, 1995).

При всем этом поэтическое сообщение Левина серьезно по существу: его языковая игра наполнена онтологическим смыслом трансформаций как наиболее полного и адекватного проявления бытия, как воплощения разнообразных возможностей [455] , а «в сердцевине, в глубине Левин — сокровенный лирик, извлекающий поэзию и лиризм оттуда, где им, казалось бы, и места уже нет» (Анпилов, 2006: 359).

Рассмотрим один из самых ярких примеров трансформации частей речи в стихах Левина:

455

О философии трансформаций см.: Каган, 2001: 52–67.

РАЗНЫЕ ЛЕТАЛИ За окном моим летали две весёлые свистели. Удалые щебетали куст сирени тормошили. А по крыше магазина важно каркали гуляли и большущие вопили волочили взад-вперёд. Две чирикали лихие грызли корочки сухие, отнимая их у толстых косолапых воркутов. А к окошечку подсели две кричали-и-галдели и стучали в батарею, не снимая башмаков [456] .

456

Левин, 2007: 104.

В этом стихотворении большинство преобразованных форм — глаголы звучания: свистели, щебетали, каркали, вопили, чирикали, кричали, галдели [457] . Предикаты в этом тексте превращаются в субъекты, и звуки становятся именами (ср. название птицы свиристель,во множественном числе омонимичное глаголу). Даже слово гуляли,в своем словарном значении не обозначающее звука, в этом тексте становится звукоподражательным (ономатопеей), тем более что оно очень похоже на словоформу гулили.В грамматических трансформациях устраняются специфически глагольные значения времени и вида, но при этом во всех случаях сохраняется значение динамики, заложенное в глагольных основах: динамика освобождается от частных признаков. Возникают значения конкретности и одушевленности. Появляется потенциальная промежуточная форма *гуляльили *гуляля(с немаркированным грамматическим родом).

457

Ср. также в цикле В. Хлебникова «Птичка в клетке»: И я свирел в свою свирель, / И мир хотел в свою хотель(Хлебников, 1986: 41); Там, где жили свиристели, / Где качались тихо ели / Пролетели, улетели / Стая легких времирей(Хлебников, 1986: 42).