Югана

От чувства этой радости жизни природы, от людской теплоты, с которой была встречена Агаша в Кайтёсе, плавало ее сердце в нектаре грез. Душа Агаши как бы вдруг стала зрячей и необыкновенно человечной, после того что довелось ей увидеть, прочувствовать в кабинете у Русины.

Много в жизни Агаши было бессонных горьких ночей – смерть мужа, смерть детей, голод и холод в военные годы, разгрузка барж, заготовка дров в тайге для топок пароходов. Но не было в жизни Агаши такой бессонной ночи. Она и не знала, что от радости, счастья можно лишиться сна.

– Бог мой! – восклицала Агаша, всплескивая руками, будто крыльями на взлете.

Слушала Мариана свою мамусю, сидя на диване. Одета она была в простенькое ситцевое платьице в крупную горошину.

– Мамусенька, по порядочку все рассказывайте, – попросила девушка и, упершись в подбородок рукой, сидела как зайчик на вспуге.

– Русина, дочка Перуна Владимировича, повела меня к себе в кабинет. Усадила в кресло у столика и начала расспрашивать: где родилась, чем болела и когда, сколько лет прожили бабушка, дедушка, а также мать с отцом. Все как есть повыспросила. И ведь не записывала на бумаге. А включила кнопку, и за ее спиной в ящике машинка знай себе крутит мой голос на ленточку.

– Магнитофон это, мамуся, – подсказала Мариана.

– Верно, он самый, не спорю. Да только кайтёсовский магнитофон не из тех, на которые городские космачи от безделья похабщину иностранную собирают. Этот у них в дорогом дереве, да такой антиллегентный из себя. Вскоре пришли еще два ихних доктора. Потом-то я узнала, что все они большие профессора, как сам Перун Владимирович. Каждый из докторов меня перещупал, что тебе курицу на продаже. После этого на кушетку прилегла и только с боку на бок успевала перевертываться. Кругом, как есть, обсмотрели меня профессора и на рентгене просветили, дыши не дыши. Мужчины докторы, видать, по возрасту давно уже на пенсии выгуливаются и годами много старше меня: я чуть со стыда не сгорела перед ними, голышом стояла и лежала. А им-то голая бабеночка и не в диковину, молодых-то, поди, каждый божий день вволю шшупают. Русина у них – главная ученая докторша. И до чего же славная! Дай бог ей долгий век и счастливый. Спросила я Русину, когда мы остались с ней вдвоем: скоро ли мне операцию зачнут делать. А Русина рассмеялась и сказала: «До операции тебе, Агаша, еще далеко, не волнуйся». А потом по своему больничному телефону с кем-то начала говорить и приказала сделать то-то и так-то. Не успела я моргнуть глазом, как появилась беленькая девушка, объявила мне:

– Звать меня Екатериной Ивановной. Приглашаю вас на процедуры. – И берет она меня под ручку, как невесту, ведет куда-то и объясняет: – Работаю массажисткой. Буду у вас старческие морщины прогонять со всего тела. Курс «массирования» продлится все лето.

– Привела она меня в баню. Да это, скорее, и не баня, а королевская купальня. Куда ни повернешься, куда ни крутанешься – везде все в белом кафеле, а по нему картины писаны. Оказывается, наш улангаевский художник Андрей Шаманов вытворил это чудо дивное. Там тебе и сказочные девы-красавицы, и мужчины купаются с русалками в обнимку. В бане светло, тепло и воздух как в раю, ароматом цветочным пахнет. А на душе у меня сразу ангелы запели! У стен по порядочку несколько ванн стоит, и почему-то не белые они, а ярко-алой поливы. Средь бани бассейн, что озерко, вода в нем прозрачная и круто посоленная до зелени, морская вода там у них… Приступки к воде выстланы темно-голубым кафелем. Вот радость! Хочешь – хлюпайся в бассейне с морской водой, а не желаешь – укладывайся в ванную или отправляйся под душ.

Агаша от быстрого и восторженного пересказа чуть голос не сорвала, но прокашлялась и снова начала рассказывать да расписывать:

– Тут входит еще одна красавица. Разувает она меня и раздевает, как иву-дубодеренку от коры. И всю мою одежонку уложила в плетеную корзину. Ну, думаю, видать, на прожарку понесла, как в войну, бывало, а зачем? Я ведь не какая-то вшивая гостья наезжая, ветром прибитая. Потом-то я начала приглядываться: откуда воду налить и где бы тазик раздобыть, решила сначала помыться. А Катерина Ивановна остановила меня и пригласила лечь на широкую лавку, которая укрыта чистой, накрахмаленной простынкой. Легла я, под голову резиновую подушечку положила. И тут массажистка начала на моем теле морщины выправлять…

У Агаши во рту пересохло. Она поднялась с дивана, сходила на кухню, выпила стакан молока, А уж потом, вернувшись, снова уселась на диван и продолжала живописать о кайтёсовской больнице:

– Принесла Катерина Ивановна пахучую примочку. Не то духи, не то еще что. И будто утонула я в молоке из толченых лепестков розы, багульника, черемухи. Протерла она меня этим средством досуха. А после подошла благодетельница моя к ванной, нажала кнопку – и полилась из крана вместо воды…

– Молоко? – удивилась Мариана.

– Нет, настоящая пахучая молочная сыворотка. Развалилась я в ванне, утонула в теплой сыворотке молочной. Лежу. И вдруг начинаю чувствовать, как по всему телу красота пошла и морщины начали выправляться на животе, под пупочком… Катерина Ивановна спрашивает меня: «Вам лежать придется около двух часов. Любите ли вы музыку или песни какие? Я подберу для вас запись и включу автомат. Может быть, желаете послушать что-то из поэзии: стихи Пушкина…» Попросила я: мне бы, мол, старинные песни. А на душе у меня и без песен что тебе пушистая белочка хвостом водит. Даже самой хочется петь и плясать.

У Агаши снова в горле запершило. Снова сходила она на кухню. На этот раз попила медового кваса. Мариана слушала Агашу внимательно и с радостью.

– После ванны привела меня Катерина Ивановна в светелку, усадила перед зеркалом и обтерла досуха полотенцем махровым. А потом уложила она меня на кушетку, размяла, расправила все косточки, все морщинки, всю кожу на теле моем перебрала пальчиками, перешшупала, будто готовила меня на продажу к султану в «гарему». После этого накинула на меня простынку бархатистую, усадила на высокий стульчик перед трубатой кишкой, из которой сквозил горячий воздух, и давай гребнем расчесывать мои волосы. Просушила она волосы, косу заплела и зачала на лице у меня массаж делать – мазать, натирать пахучими маслами… Да разве обо всем рассказать. Вот подошло время одеваться. Иду на то место, где разболокалась, одежонку свою оставляла. Смотрю, а там все чужое. Неужели, думаю, украли или подменили? Спрашиваю Катерину Ивановну: так и так-то. Отвечает: «Вашу одежду сожгли. Такой у нас порядок». Я как стояла, так и села голым задом на лавку, ажно в голове мозги взбулькнули. «Да как же это так, спрашиваю, ведь одежонка моя была еще мало ношеная и денег немалых стоила!» – «Так у нас принято. Одевайтесь во все новое», – приказала массажистка. Ее слова как ногтями меня по сердцу скыркнули. Принялась наряжаться в нательное белье, хрустит оно, как снег в морозный день, крахмалено. Костюмчик темно-коричневый из тонкой шерсти, кофточка с воротничком в золотой блестке, горит искрами. Туфли надела такие же, как у Муны топари, на кожаном ходу и легкие, ногам удобно. В таких обутках чувствую себя будто босиком, хоть пляши. Нарядилась. Подошла к зеркалу, смотрю и не могу понять – я это или кто со стороны подошел. От испуга даже перекрестилась…

– Мамусенька, а мне можно на это омоложение сходить?

Агаша смотрела на Мариану и улыбалась: «Куда тебе, душенька, еще моложе-то быть».

2

Следователь Григорий Тарханов живет в Кайтёсе пятый день. Привело его сюда главным образом желание проникнуть в тайну легенды о «золотой Чижапке». Григорий хорошо знал, что у Перуна Заболотникова хранятся, как великая святыня, родовые рукописные летописи, а также имеется очень богатая библиотека старинных книг. «Вот летопись Кайтёса и ответит на мучительный вопрос, откроет легендарный первоисточник о чижапском золоте» – так считал Тарханов.

Есть на земле немало сокровищ, омытых людской кровью и потом. Но самое великое сокровище – человек, его здоровье. Долголетие и здоровье человека – вот над чем бились русские жрецы, родоначальники Перуна Заболотникова.

Следователь сидел за письменным столом, а старый доктор расположился у окна, около журнального столика, перелистывал «Томские ведомости», подшивку газет столетней давности.

– Слушай, Гриша, а я ведь нашел… Вот оно: поездка Шостаковича по Вас-Югану и Чижапке освещалась на страницах «Томских губернских ведомостей» за тысяча восемьсот семьдесят шестой год. Но тут ничего нового нет по «золотому вопросу», который нас интересует.

Григорий Тарханов ушел в интересный мир научной медицины. Перед ним «Известия Императорского Томского университета», книга раскрыта на странице, где оттиснуто красивым шрифтом: «Журнал публичного заседания». О чем же гласит заседание совета Императорского Томского университета? Что произошло 19 мая 1896 года?

«…Происходило защищение лекарем Ильей Владимировичем Заболотниковым диссертации под заглавием «Физиологические и терапевтические действия жидкой вытяжки конопельного тайника», представленной им для получения степени доктора медицины.