Юлька в стране Витасофии (сборник)

— Теория меньшего зла, — понимающе произнесла Юлька. — У вас были другие поступки или только этот?

— Были и другие — но на них даже слова тратить неинтересно. Я иногда думаю, что появился на свет только для того, чтобы стать Крысоловом из Гамельна.

Разговаривая, Юлька и флейтист медленно шагали по белым кирпичам.

Чувствовалось, что Крысолов давно искал собеседника.

— Есть — быт, а есть — бытие. Первое предполагает покой, второе — историю, калейдоскоп событий. Человек стоит на грани этих миров, выбирая, в какую сторону повернуть, — объяснял Крысолов.

«В него можно влюбиться, — мелькнула у Юльки мысль. Она шла, искоса посматривая на выразительное лицо флейтиста. — И он несчастен, потому что приходится оправдываться не только перед другими, но и перед собой. Зло остается Злом, даже возникая из благородных побуждений».

— Есть люди, рожденные для дороги, — и те, кто рождены для дома, — продолжил мысль Крысолов. — Я принадлежу к кочевникам, не желающим знать, что находится в конце пути.

— Существует своеобразная «культура дороги», — подхватила Юлька начатую Крысоловом тему. — Туда входят обряды, поверья, вроде «Посидим перед дорожкой», тоста «На посошок», идиомы «перейти дорогу».

— Правильно! — обрадовался Крысолов. — Жизнь — нечто большее, чем безмятежное отбытие отпущенного человеку земного срока. Необходимо самоутверждаться, покорять новые миры, что возможно только посредством дороги.

— Если дорога дает человеку свободу, то дом обращает в рабство, — сделала вывод Юлька. — Я правильно поняла?

— Слишком категорично, — замялся Крысолов. — Дом — это устоявшийся мир, тогда как дорога — сфера неопределенности. Православие отменяет пост на период, когда человек находится в пути. Дорога — царство хаоса, где не действует обычай. Путешественник существует вне социума, ускользая из зоны житейских норм.

— И все-таки дорога должна заканчиваться домом, — мягко сказала Юлька. — Иначе она столь же бессмысленна, как пустота.

Крысолов, наморщив лоб, собрался возразить, но не успел.

Выскочившие из засады трое мужчин в алых камзолах, плащах и сапогах — форма одежды инквизиторов — столкнули его с дороги: причем так сильно, что, падая, Крысолов выронил флейту. Не обращая внимания на Крысолова, мужчины схватили Юльку за руки и, засунув ей в рот кляп, потащили через кусты на видневшуюся неподалеку поляну. Опомнившись, Юлька попыталась сопротивляться, и тогда один из инквизиторов ударил ее в висок, — точнее, попытался это сделать, потому что рука его замерла в нескольких миллиметрах от Юлькиного лба. Изумившись, инквизитор повторил удар другой рукой — с теми же последствиями.

— Ведьма! — отпрянув от Юльки, крикнул инквизитор. — На огненный стул ее!

— У нас на колу ей будет удобнее! — раздался гортанный голос. Внезапно появившаяся четверка моджахедов насмешливо смотрела на инквизиторов. — Не справляетесь с девчонкой?! Уступите ее мужчинам!

Отпустив Юльку, инквизиторы выхватили кинжалы; точно такие же кинжалы мелькнули в руках у моджахедов. Противники замерли, глядя друг на друга, — и, воспользовавшись паузой, Юлька, вытащив изо рта кляп, с криком «Помогите!» ринулась к дороге: она вспомнила слова Мастера о том, что Белая дорога оберегает своих путников.

Вбежав на кирпичи, Юлька увидела настраивающего флейту Крысолова.

— Не волнуйтесь, фройлян, все будет хорошо! — крикнул Крысолов и поднес флейту к губам. Послышалась веселая галопирующая мелодия: услышав ее, выбежавшие из кустов инквизиторы и моджахеды со счастливыми лицами потянулись к Крысолову. Махнув рукой Юльке — чтобы она уходила, — Крысолов, не переставая играть, направился в сторону реки; за ним, дергаясь, словно паяцы, зашагали нападавшие. Оглянувшись на прощание, Юлька поразилась злому выражению лица Крысолова и со вздохом решила, что, как ни привлекателен флейтист, влюбиться в него она бы не сумела.

Юлька вспомнила мамины слова о том, что девушка, выходя на улицу, иногда выходит на встречу своей судьбе. «Здесь, в Витасофии, такие интересные личности! — подумала Юлька. — Может быть, мне встретиться юноша, похожий на Мастера, — но без Маргариты, — и скажет те слова о любви, которым я поверю».

Мечтая об этом, она почти не удивилась, увидев впереди шагающего на высоких деревянных ходулях парня, одетого в древнегреческий хитон.

Средством передвижения парень пользовался неумело, часто соскальзывал на дорогу, но упорно взбирался обратно.

— Здравствуйте! — поравнявшись с парнем, оказавшимся очень симпатичным, крикнула Юлька. — Вы готовите номер для цирка?

— Придумали тоже! — возмутился парень. — Неподалеку отсюда — городок Кинсберг. Хочу пройти по улицам, глядя на всех сверху вниз.

— Для чего? — удивилась Юлька.

— Вы такая же, как все: ничего не понимаете, — с сожалением констатировал парень. — Это так прекрасно: быть выше других, причём в прямом, а не переносном смысле, И не на голову, не на две, а на метр, а то и больше.

Неуклюже переставляя ходули, парень гордо посмотрел на Юльку:

— Здесь, наверху, замечательно: чистый воздух, хороший обзор. И люди отсюда такие маленькие.

Решив обогнать Юльку, парень быстрее задвигал ходулями и, зацепившись одной за другую, с грохотом свалился вниз.

— И оттуда так больно падать, особенно на кирпичи, — ехидно улыбнулась Юлька.

Потирая ушибленные места, парень поднялся и швырнул ходули в придорожные кусты.

— Пройдусь по городу, когда подготовлюсь.

И, повернувшись к Юльке, спросил:

— Вы принцесса?

— Нет, — с трудом удержавшись от желания соврать, сказала Юлька.

Несмотря на свое зазнайство, парень ей понравился. — А зачем она вам?

Чтобы жениться?

— Глупости. Это для всяких принцев и прочих обыкновенных людей. Я ищу принцессу, чтобы убить.

— Чт-о-о? — Юльке показалось, что она ослышалась.

— Да. Хочу оказаться здесь первым, попасть в книгу рекордов Гиннеса^[38] — возбужденно объяснял парень. — Я — Герострат из Эфеса.^[39] Чтобы прославиться, 21 июля 356 года до христианской эры сжег храм Артемиды^[40].

Слышали обо мне?

— Нет, — сердито ответила Юлька, хотя за рассказ о Герострате на уроке истории получила в школе «отлично».

«Как легко ошибиться в человеке, оценивая его по внешнему виду» — подумала она.

— Вы, наверное, родом из глуши, — понимающе произнес Герострат. — В цивилизованном мире я известен всем. Тогда, в июле, меня не просто казнили. Специальные глашатаи в продолжение десятков лет разъезжали по Греции и объявляли: «Не смейте помнить имя безумного Герострата, сжегшего из честолюбия храм богини Артемиды».