Юрий Долгорукий (Сборник)

Для князя и его людей, казалось, здесь не было ничего неизвестного и неожиданного. Никто не отдавал никаких приказаний, всё делалось словно бы само по себе, а тем временем княжеский обоз становился всё меньше, расползался по жилищам, расходился в разные стороны, охватывая этот лесной край широкой полосой, - только главный отряд, возглавляемый Долгоруким, продолжал двигаться напрямик в дебри и шёл быстро, безостановочно и без заездов.

–  Мономах за день ездил из Чернигова в Киев; - говорил Юрий Дулебу, а мы и половины этого не осиливаем, потому что день зимний, а дороги, лекарь, у нас непроторённые.

Дулеб узнавал, что тут есть сёла княжеские, которые дают меха, мёд и воск, содержат княжеских ловцов с псами и соколами, дают подводы для княжеского товара, воинов для походов, хотя воины эти бывают вооружены очень плохо: заострённый кол служит копьём, а многократно пропаренная шкура крупного зверя идёт на панцирь, если это так можно назвать. В сёлах боярских больше выращивали хлеб, и оседал он в сусеках тоже боярских. Крупный зверь в лесах в большинстве своём считался собственностью богатых, простой люд мог безнаказанно охотиться лишь на мелочь: на зайцев, красную лису, белку. Туров и лосей били и солили для войсковых запасов, на медведя, оленя, вепря ловы устраивали только княжеские и боярские ловцы, даже рыбу ловить во многих местах разрешалось только стоя на ногах, то есть простой снастью, потому что уже, скажем, невод можно запускать, по славянскому обычаю, не иначе как лежа над водой на челне.

Кроме всего прочего, к обыкновеннейшим стараниям и обязанностям, одновременно тяжким, относились насыпание гатей на болотах, возведение мостов на реках и ручьях, прорубка просек в борах. Хотя леса было здесь достаточно, всё же не всякое дерево разрешалось брать людям, иногда, кроме сушняка для топлива, человек мог срубить разве лишь небольшое деревцо, на большее же замахиваться безнаказанно не осмеливался. С особенной старательностью сохранялись липовые рощи, дававшие мёд, и дубовые леса. Дубы в этой земле, в особенности же вокруг Москвы, росли такие высокие и ровные, что некоторые из них оценивались и в сто гривен. И это тогда, когда целые сёла покупали за двух волов, за шесть локтей сукна и за несколько лисьих шкурок или за двадцать гривен серебра и за два платья.

Но всё это было где-то, будто в сказке: весёлая ловля рыбы, пушистый зверь, светлые дубовые леса. А здесь тянулись без конца сосновые боры, перелетали между деревьями тяжёлые, пушисто-седые от мороза птицы, проламывались изредка сквозь чащи огромные звери, светилась на обрывах тощая глина, на понуром фоне замерзших болот и лесов виднелись немногочисленные серые людские жилища, - ничто не радовало здесь глаз, и Дулебу долго нужно было ехать, пока понял он, что только яростное состязание с дикой природой сделало для людей дорогой эту неласковую землю, заставило приноровиться к ней, полюбить её навсегда.

Видно, и князь, хотя помнит всю жизнь Киев и рвётся к нему сердцем и душою, любит свою землю и вряд ли сменял бы её на щедрую, тёплую и пахучую землю юга.

Под вечер въехали они в небольшое селище. Представляло оно собою, собственно, одну неровную улицу, тесно застроенную дворами, каждый из которых был отдельным миром, укреплением, родом, хозяйством, чуть ли не державой. Но проскакал по улице княжеский подвойский, известил о прибытии высокого гостя, и хотя неохотно, однако стали открываться двери, ворота, показалось одно, другое, третье лицо, вышел встречать князя его тиун, развели всех на ночлег - князя в жилище тиуна, Дулеба с Иваницей - в соседний двор; дружинники тотчас же принялись резать скот, разводить костры. Если бы зимой могла налетать саранча и добираться в эти северные края, то этот наезд можно было бы смело сравнить с тем бедствием, но, по правде говоря, княжеские сатрапы были страшнее саранчи…

Хозяйка Дулеба и Иваницы, высокая, немного полная женщина, отвела их в холодную горницу, где, казалось, стены заиндевели от мороза даже изнутри.

–  Вот уж!
– причмокнул Иваница.
– А потеплее нет?

Женщина молча показала им тёмную задымлённую половину, где у огня теснились две девочки, третья девушка, высокая, светловолосая, стояла у стены и без особой приветливости смотрела на ночлежников.

–  Хозяина нет?
– сочувственно спросил Дулеб, чтобы как-то задобрить сердце хозяйки своей заботой.

–  В лесу, - сказала женщина. И невозможно было понять, хозяйственные нужды загнали человека в такой мороз в пущу или же простое нежелание попадаться на глаза княжеским людям.

Иваница, не теряя зря времени, тотчас же подошёл к высокой девушке.

–  Как зовёшься?
– тихо спросил он.

–  А никак.

–  Я Иваница. Из Киева. Не княжеский. Сам по себе.

–  Ну и ладно.

–  И не скажешь, как зовут тебя?

–  Зачем тебе? На рассвете уедешь.

–  Уеду, - вздохнул Иваница.
– Но вернулся бы.

–  Не вернёшься. Никто не возвращается.

–  Ладно, - сказал Дулеб, - переспим под кожухами, не привыкать. А часто у вас княжеские люди бывают?

–  Когда хотят, - последовал ответ.

Тут пришёл Вацьо и сообщил, что Дулеба и Иваницу князь Юрий приглашает к вечерней трапезе.

Княжеский тиун, в отличие от других поселян, имел дом в два этажа. Внизу была поварня и помещение для тиуновой семьи, верх был отведён под большую горницу и две уютные повалуши. В горнице и в повалушах пылали в каменных печах дрова, было тепло, но и дымно, кроме князей и княжны набилось туда немало людей, торопливо накрывался длинный стол, распоряжался всем высокий человек - княжеский тиун, для которого приезд Долгорукого был и праздником, и хлопотами, и незаурядным испытанием собственной преданности и изворотливости.

Не горели ни свечи, ни смолистые факелы - горница освещалась огнём печи, и от этого все лица обретали красноватый оттенок, князь и его люди были похожи на весёлых разбойников, которые, посверкивая глазами, рассаживаются за столом после удачного нападения, принёсшего им изрядную добычу.

На столе была рыба в сметане и к ней - тугие солёные грибы; были жареные рябчики, к которым можно брать квашеную лесную ягоду; холодное тёмное мясо на деревянных тарелях стояло между белыми горками тонко нашинкованной капусты; чашник, достав из поклажи серебряные приспособления для питья, умело разливал в кубки каждому его привычное: Долгорукому просяное пиво, Ольге - сладкий мёд, князю Андрею - вино. Дулеб попросил крепкого мёду для сугрева, Иваница тоже подставил кубок, хотя и сказал при этом, что от холодины, в которой придётся ночевать, могла бы спасти разве лишь девушка, но где же здесь, да простит княжна, взяться такому добру?

–  Как это?
– удивился Долгорукий.
– А мне сказано: тут одни невесты. Мужиков нет. Тиун, как у тебя здесь?

–  Бежали мужи в лес, - виновато склонил голову княжеский прислужник.
– Не успел. Боялись, что будешь брать на войну.

–  Бежали, а нам осталось пиво, - засмеялся Юрий.
– Что, выпьем или как?

–  Здоров будь!
– закричали приближенные, поднимаясь и ещё больше смахивая на разбойников.

–  Не я от мужей убегаю, а они от меня!
– воскликнул Юрий.
– Так кто же кого не уважает?

–  Боятся тебя, - заметил князь Андрей, - и, может, так и нужно, чтобы князя боялись.

–  Не надо, чтобы они меня боялись, - сказал Юрий, - лучше, чтобы уважали..

–  А я люблю тебя, княже, - горячо воскликнула Ольга.

–  Потому что ты моя дочь.

–  Но ты ведь добрый!

–  Для тебя.

–  Кто служит князьям, - снова вмешался князь Андрей, - должен любить бога.

Долгорукий подмигнул Дулебу, словно бы призывая его в сообщники.

–  Князь Андрей хочет иметь бога помощником в каждом своём деле. Хочет спрятаться за бога, выставляя его перед людьми, а людям нужна совесть и польза. Бога они не возлюбят, потому что не всё ещё его знают: половина в наших землях - язычники. Многие боятся бога, а кое-кто и вовсе ненавидит…