Юся и эльф

И перестало вдруг раздражать платье из эльфийского шелка, удивительно совершенное, слишком уж совершенное, как для меня.

Прическа.

Жемчуга.

Все это, начиная от туфель и заканчивая темным камнем, который вплели в волосы, и теперь он спускался на мой лоб, прилипнув к нему — тянуло немедленно оторвать — перестало вдруг быть важным. А вот крыса... у меня не было крыс.

Так я думала.

...ее обнаружил маншул. И издал протяжный низкий звук, то ли мяв, то ли рокот.

Он запрыгнул на стол и ходил кругами, а длинный хвост его подергивался, а крыса, тогда еще живая, следила за мертвым котом. Она не скалилась, она сидела смирно и смотрела. И я тоже смотрела.

Пыталась отрешиться от зуда, который вызвала серебряная пудра — без нее, оказывается, в свет никак неможно выходить, — и смотрела.

И все равно пропустила момент, когда крыса дернулась и, завалившись набок, заскребла лапами.

— Что у вас тут... — Глен, на котором фрак смотрелся вполне даже прилично, добавил пару слов, с фраком не увязывавшихся.

А крыса издохла.

И маншул, верно, решив, что свой долг исполнил, спрыгнул на пол.

— Пакость какая, — Глен поднял крысу за хвост и поморщился. — Ты бы амулет защитный купила, что ли...

Защитный амулет у меня имелся, но говорить я ничего не стала.

Я поднялась в свою комнату.

Открыла шкаф.

Вытащила несколько запылившуюся шаль, впрочем, пыль моментально впиталась в нежные лепестки флердоранжа. Обернув шаль поверх эльфийского шелка, я подошла к зеркалу.

— Сделай... что-нибудь, чтобы в тему.

Странно разговаривать с платьем, но если уж в нем есть частица божественной сути, то почему, собственно говоря, и нет?

Цветы потемнели.

Истончились и... шаль изменилась. Она потекла, расползаясь по ткани, истончаясь, превращаясь в точную копию платья. Или не копию? Пара мгновений, и ее не стало, разве что появился поверх текучего темного шелка черный же узор, заметный только если приглядеться.

— Спасибо.

Мне стало спокойней. Определенно.

Прекраснейшая леди Алауниэль пребывала в крайне дурном настроении, основной причиной чему была единственная и горячо любимая — а в приличных эльфийских семьях иное невозможно — свекровь, визит которой, следовало признать, несколько затянулся.

А все почему?

А все потому, что ее дорогому мальчику категорически не повезло с супругой, которая, мало того, что относилась к презренному людскому роду, так еще и умудрилась быть некромантом.

...и божественное благословение к тому же...

...Малый Совет в лице трех знакомых, к которым леди Алауниэль обратилась с просьбой о возможности расторгнуть нелепый этот брак, ответил категорическим отказом. Большой... скорее всего сочтет повод недостаточно веским, а если и снизойдет, то нескоро...

...корона и вовсе предпочитает не вмешиваться в личные дела подданных, будто не понимает, что от благополучия их зависит благосостояние самой короны. А о каком благополучии может идти в браке с человеком?

Это не брак, фарс...

...и леди Алауниэль всенепременно найдет способ его прекратить.

Она подавила вздох.

Окинула взглядом дом, который был в той мере совершенен, чтобы не раздражать ее еще более. Правда, в последние недели совершенство его подверглось немалым испытаниям, но леди Алауниэль с честью их вынесла.

И не позволила испортить фасад совершенно варварскими подвесными горшками, в которых росли совершенно варварские петунии.

И хризантемы в бронзовых цветочницах убрала.

Гостевыми покоями, конечно, пришлось пожертвовать, но потом, позже, леди Алауниэль с огромной радостью избавиться от всей той позолоты и фарфора, которые в них скопились.

...но с Тири следовало что-то делать. Даже если смириться с мыслью — а смиряться у леди Алауниэль всегда получалось плохо — что развод невозможен, то добиться раздельного проживания куда как проще... а там, лет через пять или десять поднять вопрос снова... и снова... и в конце концов... главное, чтобы Тири понял: мама не желает зла.

— Дорогая, у тебя такое выражение лица, будто тебя пучит, — сама леди Эрраниэль излучала спокойствие.

Очарование.

И кажется, совершенно не смущалась, что любовник ее был полукровкой на треть моложе ее самой. А ведь даже не спросила, желает ли леди Алауниэль принимать это существо в своем доме. Любовник щурился, крутил коротко стриженой — будто нарочно, чтобы подчеркнуть свою дефективность — головой.

— Меня не пучит.

Застыли розы.

И хрустальные эустомы, которые леди Алауниэль лично расставляла в вазы, добиваясь того совершенства композиции, когда и примитивным особям становится понятна ее совершенство.

— Как знаешь, — легко согласилась леди Эрраниэль. — Но если все же пучит, у меня есть совершенно чудесное средство. Газы выйдут и все.

— У меня нет газов!

— А выглядишь, будто есть. Дорогая, в этом нет ничего стыдного, иногда лучше испортить воздух, чем кому-то жизнь.

— На что вы намекаете?

Супруг, который из отведенного ему — за спиной леди Алауниэль — места умудрился как-то оказаться у стены, сделал вид, будто не слышит. И вообще он думает, не иначе, как о судьбах мира, а мизинец в ноздрю засунул исключительно, чтобы думалось легче.

— Я? — удивление леди Эрраниэль было столь искренним, что так и тянуло поверить. — Дорогая, ты чересчур мнительна. Не пробовала принимать успокоительный настой?

...а главное, вырядилась, будто юная дева... точнее, юная дева, имеющая весьма слабое представление о приличиях. Этот укороченный подол.

Открытые колени.

Пара браслетов на ногах, явно нарочно выбранных для того, чтобы к этим ногам привлечь внимание.

— Успокойся, в конце концов, это мои триста лет. Свои у тебя еще будут, — леди Эрраниэль протянула руки к первому гостю. — Дорогой, я уже начала волноваться...

...Тири был в темном.

И ведь знал же, что праздник планируется в светлых тонах. Леди Алауниэль подробно ему все расписала, даже образцы тканей отправила, чтобы показал портному, но выходит зря...