За границами легенд

Ещё жуткий и волнительный миг был, когда Син вздумал крутануть меч вокруг шеи. Опять-таки, возьмись он за безопасную часть чуть дальше, да крутани посильней — и сам себя бы прирезал, а то и остался бы без головы.

Когда он закончил эту деталь, с драконьих рядов последовал одобрительный единодушный вой. Да и Нэл одобрительно присвистнул.

Казалось, дальше этого бредового и дикого выкрутаса фантазия пойти уже не может, но…

Танцуя и крутя меч вокруг запястья, безопасным концом, мужчина подошёл к другим лезвиям, встал на одну ногу, зажимая часть меча другой, полусогнутой — и снова даже без царапины пережил — несколько тягучих и изящных всплесков руками, вслед за флейтой и…

Да он спятил!

Син подхватил и убрал опасный меч с ноги в левую руку, в другую руку ещё два подхватил и…

И подкинул их… Высоко…

Да мало того, что ни себя, ни соперников не перерезал, так он ещё и…

Ещё и стал ими жонглировать, тремя! Один ловил, другой в другую руку, третий летел… он успевал подкинуть первый, подхватить второй… Круг за кругом, круг за кругом шли эти дикие и жуткие движения… Он умудрялся всегда подхватывать их за шершавую часть… И снова ничего себе не отрезал! И не уронил!

Да ещё и под музыку…

Это завораживало… Это пробирало до костей… Это было жутко, страшно… Сердце замирало и, казалось, вовсе перестало биться, но… От этого кошмарного зрелища было невозможно оторваться!

А тут ещё вдруг Мишур отложил барабан. Вдруг очутился перед последним, лежащим оружием, подхватил за шершавую часть и… и размахнувшись, бросил Сину!

Но эльф опять остался цел! Он как-то сумел поймать и четвёртый меч в свой дикий круг, жонглировать и им!

Мишур отступил, оставляя безумца наедине с четырьмя мечами.

Долго, очень долго Син следовал вслед за музыкой и всплесками солнца на острых лезвиях, ни разу не ошибившись ни на миг… Казалось, его жуткое противостояние с музыкой и мечами, затянулось на вечность… А на его лице, его, вверившего свою жизнь и здоровье дикому танцу, было спокойствие! Ни тени страха! Ни на миг! А ведь его жизнь висела на волоске! Одно за другим взмывали и опускались над его головой четыре меча с лезвиями по обоим сторонам! Он мог искалечиться даже малейшим неверным движением, но…

Этот придурок остался жив и даже здоров!

А я… я боялась, что успела поседеть, пока длился зловещий танец силы и ловкости против восьми лезвий…

Наконец он отступил, резко уйдя назад. И четыре меча один за другим вонзились в щели между камней. А ведь соскочи один — и подвернулся бы ему под ноги или в лицо другим участникам! Мишур радостно взревел — и драконы с холма, да Акар его радостно поддержали, воспевая окончание сложного этапа.

Дальше Син сделал несколько движений, безоружный, то медленных, то быстрых, то медленных, то быстрых… Обтягивали штаны при движениях его сильные ноги, взвевалась толстая чёрная коса, да поблёскивали серебряные подвески на серьге, да кольца, крепившиеся на шнур, обвязывающий косу.

Но нет, на этом танец молодого и дерзкого эльфа не прекратился! Он медленно, пружинистыми движениями подошёл к воткнутым мечам. Сменил их положение. Так, что двое теперь безопасными концами застряли между камней, идеально прямые, на расстоянии шага друг от друга. А Син, мерзавец — он точно мечтал, чтобы из-за него кто-то сегодня поседел или сдохнул от сердечного приступа — продолжил.

Ладно бы движения танца, когда он сжимал в каждой руке по мечу, но…

Он, скотина, ещё и крутился между мечей, воткнутых лезвиями вверх, то в танце проходил вокруг них, то подпрыгивал между. И теперь ему надо было не только за руками следить, но это-то ладно, но и за ногами. Но этот безбашенный остроухий на ноги-то себе как раз и не смотрел — а только вперёд на соперников. Нет, повыше, на сидящих в первых рядах. И, в том числе на меня. И теперь на его губах появилась торжествующая усмешка и бешено буйной силой блестели его зелёные глаза

Это был танец двумя мечами. Танец между острых лезвий. То резкие, энергичные движения, то, следом за переливом флейты, текучие, как вода. И всё тело эльфа тогда как будто превращалось в медленный и ленивый водный поток. Да ещё и подвески на серьге поблёскивали, будто блики на воде. Да и на шнуре, которым он подвязал конец косы, на концах было шесть колец, тонких, но местами расплющенных и отшлифованных, которые тоже блестели в такт его движениям. Редкие всполохи и солнечные зайчики мерцали вслед за движениями сильного гибкого тела. Да меч поблёскивали…

Иногда, когда солнце пряталось за облаками — сегодня они были небольшими — а после выходило, то все четыре меча, все восемь лезвий начинали блестеть… И казалось, что молодое гибкое сильное тело движется между раскалённых сияющих струй, взмывающих от камней вверх… Да блестят подвески серьги и на конце косы, будто искры появляются над фонтанами из света…

Это был танец двумя мечами. Танец между острых лезвий. То резкие, энергичные движения, то, следом за переливом флейты, текучие, как вода. И всё тело эльфа тогда как будто превращалось в медленный и ленивый водный поток…

Это был быстрый танец, полный энергии и отваги…

Бешенный танец…

Дерзкий…

Почти несовместимый с жизнью: но Сину как-то удалось всё же их совместить.

Это было на удивление гибкое, энергичное и грациозное тело. Всполохи светлой кожи, подчёркнутые чернотой штанов. И этот переход между светлой-светлой кожей, начинающей поблёскивать от пота, да чёрными штаны из тонкой, но грубой, матовой ткани, стал заметен не сразу, но тоже добавлял какой-то музыки в этот странный танец… новые всполохи цветов…

Но вот он наконец застыл, между двух острых лезвий, вскинув руки с двумя мечами над головой — и солнце снова раскрасило лезвия в фонтаны из раскалённого серебра…

Танцор, множество раз и множество мгновений проходивший у Грани, наконец-то застыл.

И, хотя у меня, да и у многих, вырвался облегчённый вздох, однако же вместе с радостью, что он справился, что он уцелел, пришла и грусть.

Это были одни из тех мгновений, которые вряд ли когда-нибудь повторятся. Это был танец, яркий, словно отблески солнца на лезвии, иногда слепящиеся кому-то глаза. Он и танцор так же сверкали, яркими всполохами отзываясь в душе. Это был тот танец, который, кажется, и сам танцор вряд ли сумеет когда-нибудь повторить. По крайней мере, точно таким же, как и сейчас.

Син тяжело дышал, глубоко. По его обнажённому торсу скатывались капли пота. Кажется, он и сам устал, от этих долгих, захватывающих, пьянящих движений, от этой необходимости всегда быть начеку, но оборачиваться водным потоком, да утекать вслед за музыкой, вслед за пением флейты и робкими касаниями пальцев к каэрыму… Устал на мгновения превращаться в меч, резким взмахом устремляющийся на невидимых противников… Но его зелёные глаза горели диким ярким огнём. Да на лицо вернулась дерзкая, самоуверенная усмешка…