За стеной фильтров. Что Интернет скрывает от вас?

Дэвид Гелентер из Йельского университета едва выжил после получения посылки с бомбой, отправленной «Унабомбером» [349] ; он заработал проблемы со зрением и серьезную травму правой руки. Однако его едва ли назовешь технологическим утопистом, каким считал его Тед Качинский.

«Когда вы совершаете некий поступок в публичной сфере, — сказал Гелентер журналисту, — он побуждает узнать что-то о том, какова же она. Как наша страна стала такой? Какова истории взаимоотношений между публикой и технологиями? Какова история политического взаимодействия? Проблема в том, что хакеры обычно ничего этого не знают. И вот почему мне тревожно, когда такие люди начинают отвечать за государственную политику. Дело не в том, что они плохие. Просто они необразованные» [350] .

349

С 1978 по 1995 год американский математик Теодор Каминский отправил 16 бомб в университеты и авиакомпании. В результате взрывов погибли 3 человека и было ранено 23. В 1996 году он был арестован и приговорен к пожизненному заключению. Прим. пер.

350

Steven Levy. The Unabomber and David Gelernter. New York Times, May 21, 1995, www.unabombers.com/News/95-ll-21-NYT.htm.

Знание правил, управляющих беспорядочным, сложным миром, делает его понятным и управляемым. Но систематизация неизбежно оказывается компромиссом: правила дают вам некоторый контроль, однако теряются нюансы и детали, ощущение более тесной связи. А когда строгая, рациональная систематизация полностью задает социальное пространство (так часто бывает в онлайне), результат далеко не всегда симпатичен.

Новые архитекторы

Политическое могущество дизайна давно известно тем, кто занимается городским планированием. Если вы отправитесь по шоссе Ванта из Уэстбери в Джонс-Бич на Лонг-Айленде, периодически вы будете проезжать под низкими, увитыми виноградными лозами эстакадами. Некоторые из них меньше трех метров в высоту. По этой дороге запрещено движение грузовиков — они просто не проедут под мостом. И это отнюдь не недальновидность архитектора, как может показаться.

Таких низких мостов в окрестностях Нью-Йорка около 200. Это часть грандиозного плана, разработанного Робертом Мозесом. Он был великим специалистом по заключению сделок, дружил со многими знаменитыми политиками своего времени и был совершенно беззастенчивым сторонником элитизма. По словам его биографа Роберта Кейро, Мозес представлял себе Джонс-Бич как место отдыха для белых семей, представителей среднего класса. Он спроектировал низкие мосты, чтобы небогатым (и в основном черным) жителям Нью-Йорка было труднее добраться до пляжа: муниципальные автобусы — самый распространенный вид транспорта для горожан не могли проехать под этими эстакадами.

Фрагмент книги Кейро The Power Broker («Брокер власти»), описывающей эту логику, привлек внимание Лэнгдона Уин пера — журналиста Rolling Stone, музыканта, профессора и философа высоких технологий. В поворотной статье 1989 года под названием Do Artifacts Have Politics? («Есть ли у артефактов политика?») Уиннер рассуждал о том, как задуманные Мозесом «монументальные структуры из бетона и стали воплотили систематическое общественное неравенство. Этот способ проектирования отношений между людьми со временем стал лишь еще одним элементом ландшафта» [351] .

351

Langdon Winner. Do Artifacts Have Politics? Daedalus Vol. 109, no. 1, Winter 1980: 121–136, Section: Technical Arrangements and Social Order.

На первый взгляд мост — это просто мост. Но часто, как отмечает Уиннер, архитектурные и дизайнерские решения продиктованы политикой в той же мере, что и эстетикой. Мы как золотые рыбки, которые растут, пока им удобно в аквариуме; наше поведение отчасти диктуется формой среды, в которой мы живем. Устройте игровую площадку в парке, и вы будете стимулировать один тип поведения; постройте мемориал — и поведение будет совсем иным.

Поскольку мы проводим все больше времени в киберпространстве — и все меньше в реальном мире, который компьютерщики иногда называют «физическим», — о мостах Мозеса не стоит забывать. Алгоритмы Google и Facebook, может, и не сделаны из бетона и стали, но они регулируют наше поведение столь же эффективно. Именно это Ларри Лессиг, профессор-юрист и один из первых теоретиков киберпространства, хотел сказать своей знаменитой фразой: «Код — это закон» [352] .

352

Lawrence Lessig, Code, 2d ed. New York: Basic Books, 2006.

Если код — это закон, то пишут его программисты и компьютерщики. И он забавен в силу того, что создан в отсутствие какой-либо судебной системы или законодателей, но при этом исполняется практически идеально и мгновенно. Хотя у нас и есть законы против вандализма, в физическом мире все равно можно бросить камень в витрину магазина, который вам не нравится. И даже выйти сухим из воды. Но если вандализм в онлайновом мире не предусмотрен, он просто невозможен. Бросьте камень в витрину виртуального магазина — компьютер просто выдаст ошибку.

В 1980 году Уиннер писал: «Сознательно или подсознательно, произвольно или нет, общества выбирают для технологий такую структуру, которая еще долгое время будет влиять на то, как люди ходят на работу, общаются, путешествуют, потребляют и так далее» [353] . Речь, конечно, не о том, что сегодняшние разработчики исходят из каких-то зловредных побуждений, и даже не о том, что они непременно пытаются навести в обществе свои порядки. Однако они способны на это — и они неизбежно задают ход развития тех миров, которые строят.

353

Winner. Do Artifacts Have Politics. Section: Technical Arrangements and Social Order.

Если перефразировать высказывание создателя Человека-паука Стэна Ли, большая власть подразумевает и большую ответственность. Но программисты, давшие нам Интернет, а теперь строящие стену фильтров, далеко не всегда готовы брать ее на себя. Jargon File («Досье хакера»), онлайн-хранилище компьютерной культуры, формулирует это так: «Хакеры гораздо более вероятно, чем не-хакеры, агрессивно аполитичны или придерживаются необычных и своеобразных политических идей» [354] . Топ-менеджеры Facebook, Google и других социально значимых компаний очень часто изображают застенчивость: когда им выгодно, они предстают революционерами, а когда нет — то аморальными бизнесменами, соблюдающими нейтралитет. Оба подхода неадекватны, и последствия этого весьма серьезны.

354

The Jargon File, Version 4.4.7, Appendix B. A Portrait of J. Random Hacker, accessed Feb. 9, 2011, http://linux.rz.ruhr-uni-bochum.de/jargon/html/politics.html.

Притворные скромники

Когда я в первый раз позвонил в PR-службу Google, то попросил объ-яснить, что думает Google о своей колоссальной редакторской мощи. Каким этическим кодексом руководствуется Google, определяя, что и кому показывать? PR-менеджер на другом конце провода, казалось, был озадачен: «Вы имеете в виду правила конфиденциальности?» — «Нет, — сказал я, — мне хочется понять, что Google думает о своей редакторской власти». — «О, — ответил он, — мы просто пытаемся дать людям самую релевантную информацию». Он подразумевал, что речь об этике вовсе не идет, что в ней нет необходимости.

Я настаивал: если человек, считающий события 11 сентября 2001 года заговором спецслужб, вводит «9/11», то в чем задача Google? Показать ему статью в журнале Popular Mechanics, опровергающую его теорию, или фильм, подкрепляющий ее? Что будет более релевантным? «Я понимаю, к чему вы клоните, — сказал он. Это интересный вопрос». Но я так и не получил четкого ответа.

Чаще всего, как утверждает «Досье хакера», инженеры противятся мысли, что их работа вообще имеет моральные или политические последствия. Многие из них считают себя людьми, заинтересованными в эффективности и хорошем дизайне, создании чего-то классного, а не в мутных идеологических диспутах и невнятных ценностях. И действительно, если создание программы, обраба тывающей видео быстрее, и имеет какие-то политические последствия, они весьма туманны.

Но иногда это граничит с подходами вроде «людей убивают не ружья, а другие люди» — тогда вы просто закрываете глаза на то, как ваши проектные решения влияют на повседневную жизнь миллионов. То, что кнопка в Facebook называется «Мне нравится», расставляет приоритеты в нашей обработке информации. То, что Google перешел от PageRank — призванного показывать результаты, отражающие общественное мнение, — к сочетанию PageRank и механизмов персонализации, говорит о сдвиге в понимании релевантности и смысла.