За ядовитыми змеями. Дьявольское отродье

— Ну и птаха, — покрутил головой Панченко. — Как заорала, каналья! А когти-то, когти…

С любопытством разглядываем филина, он топорщит перья, хлопает крыльями. Чепела принялся было рассказывать, как однажды днем в лесу на него сослепу налетел преследуемый лесными птахами филин, чуть не сбил с ног и…

— Слушай, — перебил Панченко. — А их едят?

Горы. Тяжелые, затяжные, как осенние дожди, бои. Дождь перестал, мы поднялись выше туч, вышли на луговину, стелется потревоженная холодным ветром поблекшая трава.

— Полонина, — сказал проводник-русин. — А вон там Русский перевал.

Над горами кружит воронье, перекликается хрипло, тоскливо. На лугу одинокий — в три обхвата — дуб, расщепленный молнией, на обломанном обугленном суку сидит большая черная птица. Мы подошли, но птица не улетела, только крылья распростерла да раскрыла клюв.

— Это ворон, ему сто лет, — сказал проводник. — Уже не летает, другие птицы его подкармливают.

Ворон! Вещая птица бесстрастно взирает на растянувшуюся колонну войск: повидал, наверное, на своем веку и такое.

— Как бы по этому дедушке не пальнул какой-нибудь дурень, — беспокоится Чепела. Но кто может гарантировать безопасность на войне?

Чепела ходил в санвзвод на перевязку — открылась старая рана. Вернулся веселый:

— Угадайте, что я вам принес?

— Неужто бутылку?

— Кто о чем, а Панченко — о горилке. Закройте-ка дверь поплотнее. — И Чепела вытащил из брезентового солдатского вещмешка рыжего котенка.

— Кошеня, — разочарованно протянул Панченко. — И охота тебе всякую дрянь подбирать? То пса блохастого притащил, теперь кошку. Этак нам скоро из землянки бежать придется.

— А ты зимовать здесь собрался? Воевать не думаешь? — насмешливо спросил старшина. Панченко обозлился:

— Вам смешки! А какой может быть смех, если наш зверолов все, что ни поймает, в землянку тащит. Забыли, как он летом ужа приволок? Сколько я ночей из-за него не спал!

— Зато мы спокойно спали, от храпа твоего избавились. А ты стал рот закрывать, боялся, что змея заползет.

— Уноси, уноси своего кота. Они вонючие.

— Ничего подобного! Впрочем, не нравится — не нюхай. К тому же это не кошка, а рысь.

Мы обступили пулеметчика; рысенок был симпатичным — густая, мягкая шерстка, рыжеватая на спине, куцый хвостик, на ушах кисточки. Он пытался вырваться из рук Чепелы, но, убедившись, что это не удастся, запищал. Бойцы засмеялись, заговорили все разом, старшина недоуменно спросил:

— Что ж нам теперь с ним делать?

— Зачислим на полное довольствие, — улыбнулся Чепела. — Пусть отъедается на солдатской каше.

Солдаты повернулись ко мне — что скажет командир? Все ждали моего решения, а я отдал приказ, совершенно не сообразующийся с требованиями Боевого устава пехоты:

— Рысенка взять. Кормить-поить. Пойдем в наступление — отпустим, занесем в лес.

Чепела вытянулся в струнку: «Есть!» Рысенок выскользнул из его рук и спрятался под нары.

Вскоре он перестал дичиться, сделался всеобщим любимцем, а в нашу землянку началось паломничество: какой-то шутник пустил слух, что разведчики где-то поймали и держат у себя тигренка. С едой у рысенка проблем не было никаких, со всех сторон что-то ему несли, а аппетит у зверька оказался отменный.

Ночами он путешествовал по землянке, прислушивался к возне шуршащих в соломе мышей, быстро пробегал по неровному земляному полу, ловко взбирался на подпиравший потолочную балку столб. Однажды он прыгнул оттуда на голову спавшего Панченко, сержант спросонок завопил, переполошил всех. С тех пор Панченко возненавидел рысенка и, когда в землянке никого не было, мучил и бил бедного звереныша.

Рысенок стал пугливым, днем забивался под нары, и его невозможно было найти, никто из нас не понимал, что с ним стало; Чепела мрачнел.

Однажды к нам в землянку пришел командир полка. Я в это время пришивал подворотничок к гимнастерке, сидел в одной майке, Панченко брился, двое бойцов чистили оружие, остальные бездельничали, болтали, а Чепела играл со своим питомцем. Седой краснолицый полковник Стольников, человек суровый и строгий, остался этим очень недоволен, с ходу закатил мне головомойку, потом неожиданно утих и воззрился на стоявшего навытяжку Чепелу, на плече которого мирно умывался рысенок.

— Это что за образина? Цирк устроили? Хороша разведка, нечего сказать. Вот до чего твой либерализм доводит, лейтенант! Батюшки, да это же рысь!

— Так точно, рысь! — подтвердил Чепела. Полковник взял рысенка, погладил:

— Не боится, совсем ручной.

Я смотрел на командира полка и обступивших его солдат — каменная суровость их лиц исчезла, и все они, включая седого полковника, стали похожими на повзрослевших деревенских мальчишек, с интересом разглядывающих нечто любопытное.

Полковник опустил рысенка на пол.

— Вы хоть голодом его не морите? Нет? А теперь готовьтесь ловить другого зверя — мне нужен пленный.

На выполнение боевого задания ушло двое суток. Трудный был поиск, не обошлось и без потерь. Сдав «языка» в штаб, я вернулся в землянку и сразу же понял, что во взводе что-то стряслось. Старшина доложил, что за время моего отсутствия никаких чрезвычайных происшествий не произошло, но… Старшина замялся, подбирая слова:

— В общем, нашего рыся прикончили.

— Как?! Кто?

— Сержант Панченко.

Днем Панченко, свободный от нарядов, пришел в землянку. Рысенок спал на нарах Чепелы, который сидел рядом, набивая патронами автоматный диск. Панченко схватил зверька и, затянувшись самокруткой, пустил струю дыма ему в нос. Перепуганный рысенок закашлялся, зачихал и укусил своего мучителя за палец. Крепко выругавшись, Панченко с силой хватил рысенка об пол, придавил сапогом…

Солдаты хмуро молчали, Чепела сидел на ящике из-под гранат, помешивал трофейным штыком в печурке, на щеках перекатывались, вспухали желваки. Вошел Панченко, Чепела процедил сквозь зубы:

— Гад!

Панченко вздрогнул, ссутулился, прошел к своим нарам. Как мне хотелось ударить этого человека! Сдерживаясь, я отвернулся, стараясь на него не смотреть, закурил.

— Что вы все на меня ополчились? Что я такого сделал?

Чепела встал, шагнул к побледневшему Панченко, старшина поспешно встал между ними.

— Моя думка такая, — глухо сказал Чепела. — Пусть уходит.

— Верно! Правильно!

— На беззащитную тварь руку поднял!

Панченко молчал. В тот же вечер его перевели в другой взвод.