Заботы пятьдесят третьего года

– Профессия такая.

– А какая у тебя профессия?

– Юрист, Рома.

– Не юрист, а юрисконсульт фабрики канцтоваров "Светоч". Это не профессия и даже не должность. Это крыша, голубок мой.

Мося засмеялся и смеялся долго. Отсмеявшись сказал:

– Господи, до чего же милиционеры одинаковые! Сразу пугать.

– Я не пугаю тебя. Я позицию определяю, с которой ты и должен выступать в разговоре со мной. Я - представитель правоохранительных органов, а ты - жучок, существующий и существующий неплохо на сомнительные доходы.

– Из пушек по воробьям, - как бы "а парт" кинул реплику Мосин.

– Воробей - это ты?

– Выстрел-то мимо меня и поэтому по воробьям.
– Вопросы будешь задавать?
– с места в карьер начал Мосин.

– А как же!
– обрадовался Казарян.

– Тогда без предисловий начинай. Я тороплюсь, меня симпатичная гусыня ждет.

Казарян взял его под руку и вывел на улицу Герцена, и пошли они к Манежной площади.

– С палагинской коллекцией хорошо знаком?

– Да.

– И знаешь, как она хранилась в доме?

– Да.

– Через тебя никто не пытался начать переговоры с Палагиным о продаже коллекции или части ее?

– Палагинской коллекцией интересуются только специалисты и фанаты. И те и другие знают, что Палагин ничего не продает. Так что подобной попытки не может быть в принципе.

– Кстати, Миня, а сам-то ты что-нибудь коллекционируешь?

– Конечно. Но моя страсть - сугубо по моим средствам. Я по дешевке собираю русскую живопись начала двадцатого века, которая стоит копейки и которая через двадцать пять лет сделает меня миллионером.

– А хочется стать миллионером?

– До слез, Рома.

– При такой жажде можно и форсировать события, а?

– Какие, собственно, события?

– События, приближающие тебя к миллионам.

– Дорогой Рома, при твоем ли роде деятельности заниматься эвфемизмами? Спроси коротко и ясно: "Гражданин Мосин, не вы ли за соответствующее вознаграждение навели уголовников-домушников на коллекцию Палагина?"

– Считай, что спросил.

– Не я.

– Жаль.
– Казарян обнял Мосина за плечи.
– А то как бы было хорошо!

– Не столько хорошо, сколько просто. Для тебя.

– В общем, я тебе, Миня, верю. Хотя нет, все наоборот. В общем, я тебе, Миня, не верю, но в данном конкретном случае верю.

– Тоже мне Станиславский! Верю! Не верю!

– Хватит блажить-то. Давай вместе подумаем. Я поначалу был убежден, что наводка зрячая. А вот окружение прошерстил и усомнился.

– А если темная, Рома?

– Откуда? Среди окружения фофанов для темной наводки нет.

– Есть идея, Рома.

– Поделись.

– А что я с этого буду иметь?

– Миня, могу тебя заверить: от моих благодеяний миллионером станешь.

– Да я шучу, шучу! Хотелось бы просто от тебя в знак признательности небольшой сувенирчик. У твоего папаши в чулане лентуловский этюд пылится. Только и всего!

– Договорились. А ты мне в ответ - театральный экскизик Добужинского. Я помню, у тебя их несколько.

– Это же баш на баш! Мне-то какая выгода?

– Как знаешь, Миня, как знаешь!

Мосин отчаянно махнул рукой:

– Ну, что мы с тобой, право, как на базаре! Бери идею задаром.

– Значит, Лентулов менять прописку не будет.

– Как это не будет?
– возмутился Мося.
– Мы же с тобой договорились: ты мне Лентулова, а я тебе - Добужинского.

– Ладно. Отдавай идею задаром.

– Вы в своей конторе на Петровке небось думаете, что вы самые умные и проницательные. А у некоторых на плечах тоже не кочан капусты.

– Кстати, насчет эвфемизмов. Некоторые - это ты?

У казаряновской альма-матер - юрфака - они перешли на другую сторону улицы, свернули налево и мимо старого здания МГУ, мимо американского посольства выруливали к "Националю".

– Абсолютно верно. Я. Так вот, у которого на плечах не кочан капусты вне зависимости от вас размышлял о краже и пришел к выводу, что наиболее вероятный источник о палагинской коллекции и о квартире - обслуга. Прикинул: жактовские деятели, приходящая прислуга, персональная портниха жены и, наконец, столяр-краснодеревщик, который уже много лет строит Палагину разнообразные вместилища для его коллекции.

Слесаря, водопроводчики, домработница, портниха, электрики, конечно же, могут дать кое-какие сведения о квартире Палагина. Но исчерпывающие сведения, а главное - все о коллекции, может дать только Петр Федосеевич, краснодеревщик. Я его знаю сто лет, Палагин его знает сто лет, все его знают сто лет, и поэтому почти с уверенностью можно сказать, что на сознательную зрячую наводку он никогда не пойдет. А вот втемную его использовать могли.

– Завтра с утра мы с тобой, Миня, в гостях у Петра Федосеевича.

– А ты сегодня Лентунова подготовь. Там масло, ты пыль влажной тряпочкой сотри, подсолнечным маслом протри и опять насухо вытри.
– Мосин подошел к окну кафе, глянул в щель между неплотно задвинутыми гардинами, сообщил: - Юрий Карлович с Веней кукуют. Обрадовать, что ли, советскую литературу?

– Валяй. Подкорми классиков с доходов праведных.

– Компанию не составишь?

– Мне, Миня, пьянствовать в общественных местах не положено. Особенно с тобой.

– Грубишь, хамишь, а зачем?! Будь здоров тогда.
– И Миня небрежно кивнул Казаряну. Наказав Казаряна за милицейскую грубость, он тут же добавил, ибо не забывал ничего и никогда: - Завтра в девять часов утра я жду тебя у метро "Дворец Советов".

У Александра было прекрасное настроение, потому что Ларионов подходил к концу своего доклада о проделанной по делу о палагинской краже работе.

– Кое-что о Леониде Михайловиче Берникове я подсобирал.
– Ларионов сверился с бумажкой, - Л.М.Берников, 1896 года рождения, образование незаконченное среднее, с 1933 года постоянно работает в системе промкооперации, в основном в должности председателя различных артелей. К судебной ответственности не привлекался, однако в знаменитом текстильном деле сорокового года фигурировал как свидетель. В настоящее время заведует производством артели "Знамя революции", изготовляющей мягкую игрушку.

– Похоже, Сережа, похоже, - оценил ларионовскую работу Смирнов.
– Я понимаю, у тебя времени не было, но все-таки... В УБХСС на него ничего нет?

– Я по утрянке к Грошеву успел заглянуть. Говорит, что единственное у него - подозрения.

– Что делать будем?

– Романа подождем и решим.

– А где он запропал?
– вдруг высказал начальственное неудовольствие Смирнов.

– Звонил в девять, сказал, что к одиннадцати, к полдвенадцатому будет. У него там что-то по наводке выклевывается.