Заботы пятьдесят третьего года

– Как сажа бела. Под нашу резьбу с величайшим скрипом лишь Миша Мосин, посредник-комиссионер среди любителей антиквариата, нумизматов, коллекционеров картин, с которых он имеет большую горбушку белого хлеба с хорошим куском вологодского, если не парижского сливочного масла. Напрашивается вопрос: зачем ему уголовщина?

– Напрашивается ответ: чтобы кусок масла стал еще больше.

– Будем на это надеяться. У тебя что?

– Вот эти трое.

– Что ж, надо исповедаться.
– Казарян вылез из-за своего стола, направился к ларионовскому. Взял фотографии, без любопытства посмотрел и вернул их на свое место, небрежно бросил на стол. Отошел к окну.

– Надо, конечно, надо. Но граждане эти, судя по обложкам, пареньки серьезные. Пойдут ли они на такое дело во время нынешней заварухи, когда - они не дураки, они про это знают - мы рыбачим частым неводом? Вот вопрос.

– Не каркай заранее, Рома. Давай действовать по порядку.

– Я не против, Сережа.
– Казарян тянул время, не решаясь сказать важное. Но все же решился.
– Ты знаешь, почему Серафим Угланов, по кличке Ходок, пошел брать писательскую квартиру непохмеленым? Конечно знаешь: у него не было ни копья. А почему у него не было ни копья, ты не знаешь, наверняка. А я знаю. У меня с Серафимом душевный разговор был, и он мне сказал, что накануне скока он вполусмерть укатался в карты. Все спустил, до копейки.

– Зачем ты мне все это рассказываешь?
– настороженно спросил Ларионов. Он уже догадался, о чем хочет поведать ему Казарян, но не хотел, чтобы это было правдой.

– Для сведения, Сережа. Раздевал Серафима известный катала Вадик Клок. И не его одного. Среди пострадавших - кукольник-фармазон Коммерция и залетный ростовский домушник, не пожелавший никому представиться. Обращались к нему просто: Ростовский.

– У кого играли?
– быстро спросил Ларионов.

– У Гарика Шведова, известного тебе ипподромного жучка, приятеля Клока.

– Что ж они, не знали, что на каталу нарвались?

– Поймать его, дурачки хотели. Боюсь, Сережа, что Санины опасения оправдаются, и нам достанется второй вариант.
– Ничего не знал Казарян (официально) об отношениях Ларионова с Клоком, он и не предполагал ничего, сообщил только сведения о некоторых представителях преступного мира.

– Когда пойдем Смирнову сдаваться: сегодня вечером или завтра утром? Правда, сегодняшний вечер еще наш.

– Завтра, - не глядя на Казаряна, решил Ларионов.
– Мне кое-что проверить надо.

Была пятница, поэтому его пришлось искать, искать весь вечер. Нашел-таки. Нашел в бильярдной Дома кино, временно расположенного в гостинице "Советская", в связи с ремонтом здания на Васильковской.

В светлом уютном помещении Вадик Клок гонял пирамидку с молодым лысоватым кавказцем. Кавказец, играя на выигрыш, вел партию по-маркерски осторожно, а Вадик, шикуя, рисковал. Ларионов дал ему проиграть пятьсот, а потом глазами указал на дверь. Клок, передавая кий саженному красавцу, попросил его слезно:

– На одного тебя надежда, Эрик. Попотроши Карлена как следует. За меня.

Красавец ослепительно улыбнулся и склонил маленькую голову с идеальным пробором в знак согласия. Клок тихо расплатился с кавказцем и побрел к выходу. Подождав немного, направился за ним и Ларионов.

Они шли бульваром к метро "Динамо".

– Что ж так неосторожно, Алексеич?
– укорил Клок. Ларионов остановился, осмотрелся. Никого поблизости не было. Тогда он быстро, коротким крюком левой, жестоко ударил Вадика в печень. Вадика скрутило, и он стал оседать. Ларионов удержал его левой, а с правой дал под дых. И отпустил. Вадик сел на дорожку. Ларионов смотрел, как его корежит. Наконец Вадик хватанул воздуха почти нормально. Ларионов посоветовал:

– Вставай, а то простудишься.

– За что?

– За дело, - ответил Ларионов.

– Ты со мной поосторожнее, Алексеевич, - посоветовал Вадик, вставая.
– Я тихий, но зубастый. Я и укусить могу. Смотри, Алексеевич!

– Зубы обломаешь, кролик, - презрительно отрезал Ларионов.
– Пойдем на скамеечку присядем.

Сели рядом, как два добрых приятеля.

– Чего ты от меня хочешь?
– завывая, спросил Клок.

– О чем я тебя вчера, скот, спрашивал?

– О чем спрашивал, то я тебе и сказал.

– Ты вчера, видимо, не понял меня. Поэтому сегодня спрашиваю еще раз: что тебе известно о последних делах домушников?

– Еще раз отвечаю: с домушниками дела не имею.

Ларионов, делая каблуками на серой земле черные полосы, вытянул ноги, засунул руки в карманы пиджака, и засвистал умело модную тогда песенку "Мишка, Мишка, где твоя улыбка". Свистал он мастерски. Клок дослушал свист до конца и сказал, тихим голосом выдавая искренность:

– Ей-богу, ничего не знаю.

– Ты кого катал у Гарика Шведова?

– Откуда мне знать. Кого привели, того и катал.

– Слушай меня внимательно, Клок. Здесь тишина, народу нет. Сейчас я встану со скамеечки, тебя подниму и разделаю, как бог черепаху. Руки-ноги переломаю, искалечу так, что мама не узнает, и брошу здесь подыхать.

– Не надо так со мной разговаривать, начальник.

– Я с тобой не разговариваю, я тебе перспективу рисую. Будешь говорить?

– Куда мне деваться, начальник.

– Про Ходока и Коммерцию мне все, что надо известно. Расскажи про третьего.

– Ростовского этого Косой рекомендовал и Ходока тоже. Скучают, говорит, мальчишечки, и лошкануть не прочь. Я их и принял. Они меня поймать хотели.

– А у тебя Коммерция - подставной, - догадался Ларионов.
– Ростовский этот и Ходок знакомы друг с другом были?

– Вроде бы нет. Договорились они, по-моему, когда за водкой для начала пошли.

– Ты мне, Вадик, поподробнее про Ростовского этого.

– Судя по всему, деловой, в авторитете.

– Внешность.

– Лет тридцати, чернявый, с проседью, нос крючком, перебитый, небольшой шрам от губы, роста среднего, но здоровый, широкий. Еще что? Да, фиксы золотые на резцах.

– Имя, фамилия, кликуха, зачем в Москве оказался?

– Не знаю, Алексеевич.

Ларионов потаскал себя за нос, сощурился, улыбнулся, решил:

– Нет, бить я тебя не буду. Я добрый, я тебе право выбора предоставлю. Выбирай: или я тебя в кичман на срок определю, или блатным на толковище ссученного сдам.

– Воля твоя, а я все сказал.

– Вот что, Клок. Ты мне горбатого не лепи. Ну, сколько ты с этих домушников снял? Тысячу, две, три? Ты же - исполнитель, тебе по таким копейкам играть - только квалификацию терять. Зачем тебе домушники понадобились?