Заброшенный в природу

— Подумаешь, что тут такого? Они просто летят по воздуху. Это не то, что идти по земле. Вряд ли от этого сильно устанешь.

— Это ты так думаешь, — возразил Ринкон. — Если бы ты был на их месте, то запел бы по-другому. Те птицы, которые устают и отбиваются от стаи, падают в море и умирают.

— Именно так, — подтвердил Кортадо. — Я видел их в открытом море близ греческих островов. Они опускались на мачту, отдыхали, а потом продолжали путь. Но если нет мачты, то на что ты сядешь? Я видел, как они падали в море. Падали и тонули.

— Тонуть в море — очень мучительная смерть, — сказал Ринкон. — Это совсем не то, когда тебя проткнут шпагой и… готово! Мне доводилось видеть, как тонет человек… Ужасно мучительно…

У меня уже вертелось на языке спросить, не он ли давил на голову того человека, не давая ему всплыть, но хвала Всевышнему, вино не окончательно помутило мой разум, так что я вовремя остановился. Ибо такого рода шутки могут сильно испортить тебе жизнь. Вместо этого я рассказал им о девице с неприятным запахом изо рта, которой предстояло замужество. Оказалось (Кортадо знал об этом), что она должна была стать невестой одного из несчастных стражников, привязанных к дереву в Сьерра-Морене.

— Вот и хорошо, — сказал я. — Чем бы они ни пахли, она — луком, а он — дерьмом, все равно сойдутся вместе.

А про себя подумал, что природа соединяет схожих существ, а вернее, стремится породнить их, если собирает вместе. И в голове у меня нарисовался образ девицы, которая бегала туда-сюда по двору. — Смотри-ка ты, как тесен мир!

— Ага, тесен! — радостно кивнул Кортадо.

— Как бы не так! — покачал головой Ринкон. — Мир огромен. Это Севилья маленькая.

— Именно это я и хотел сказать, — согласился Кортадо.

Если подумать, то и я хотел сказать то же. Мы подняли тост за Севилью. Что бы там ни говорили, а Севилья — прекрасный город.

«Как хорошо, что я приехал в Севилью, — продолжал размышлять я. — Здесь я стану доктором. Буду лечить людей. Зарабатывать деньги».

Вся жизнь передо мной. Ну, почти вся.

Ринкон поднял руку и дал знак дону Педро, чтобы тот принес еще вина.

9. ОТ БОЛИ В СУСТАВАХ

Раньше дон Педро не был таким сильным, как сейчас. Да, он был таким же толстым, может быть, даже еще толще, но здоровяком не был. К тому же сильно страдал от боли в суставах. Сначала он совсем не лечился, потом попробовал (и абсолютно безуспешно!) у доктора Бартолло, пока наконец, в холодную и дождливую осень, не обратился к доктору Монардесу. Его случай стал одним из самых замечательных успехов доктора. К слову сказать, для того чтобы прославиться, или, иначе выражаясь, сильно надуть паруса своей карьеры, необходимо вылечить хозяина таверны — это один из главных выводов, который я вынес из всей этой истории. Думаю, то же самое относится (по нисходящей линии) к цирюльнику, рыночным торговцам, кюре (особенно в сельских церквях) и, может быть, даже к монахиням, которые по утрам продают разного рода сладости. Нужно будет в дальнейшем иметь это в виду. Возможно, я даже буду работать по полдня, в отличие от доктора Монардеса, который был в этом отношении непреклонен, впрочем, как и в других отношениях тоже.

Но вернусь к этому необычному, невероятному, прямо-таки легендарному случаю. Тогда мне повезло сопровождать доктора Монардеса и все видеть своими глазами.

Мы прибыли в большой дом дона Педро, что на площади Сан-Франциско, позади таверны, и застали его в постели. У дона Педро болели все кости, особенно пальцы, а также коленные суставы и поясница.

— Дон Педро, — проникновенно сказал ему доктор Монардес. — Ты очень толстый. Вот посмотри на меня, — доктор даже указал на себя руками. — Мы с тобой приблизительно одного возраста, а как выгляжу я, и как — ты.

Он был прав, ибо разница была потрясающей.

— Эх, — вздохнул дон Педро.

— Я, конечно, тебе помогу, — сказал доктор, — но если ты и дальше продолжишь столько есть, если хоть немного не похудеешь, результат будет плохим или непродолжительным. Твоя масса давит на кости, дон Педро, и от этой тяжести кости изнашиваются. Это как пальто на вешалке — чем тяжелее пальто, тем больше искривляется вешалка. Запомни это. Я помогу, и ты почувствуешь себя лучше. Но человек обычно склонен забывать о подобных вещах, как только ему становится лучше. Поэтому я хочу, чтобы ты дал мне обещание похудеть. Просто будешь меньше есть. Чтобы ты знал, Педро, есть и иные способы, но этот — не только самый простой, но и самый эффективный.

— Обещаю… — простонал дон Педро.

Мне кажется, что в этот момент он был готов обещать все на свете.

— Хорошо, — кивнул доктор, и мы приступили к процедуре. Она очень сложная, хотя несведущему человеку может и не показаться такой. Сначала готовится отвар из одного табачного листа, заранее растолченного в ступе. Его нужно процедить и ненадолго оставить, чтобы остыл. Совсем на чуть-чуть, и за это время нужно нагреть на жару другой лист, при о этом очень осторожно, ибо от того, насколько ты его нагреешь, зависит, какие вещества и в каком количестве в нем останутся. Если лист вспыхнет, можноего тут же выбросить, так как в данном случае он пользы не принесет. Лист должен всего лишь слегка прокоптиться, самую малость, после чего его следует сдернуть с углей. Читатель не поверит, сколько листьев придется сжечь напрасно, пока, наконец, начнешь делать это правильно. Тем более, что угли всегда разные, и ты должен научиться на глаз определять, насколько они раскалены и действовать в соответствии с этим. Да и размер листьев неодинаков, хотя их называют большими. Тут должна работать интуиция. Де факто получается так, что каждый раз у тебя в руках листья разной величины, которые ты держишь неодинаково долго на неодинаково раскаленных углях и отдергиваешь их от жаровни в разное время. Иными словами, не существует двух похожих случаев. Поэтому и приходится обращаться к интуиции, пытаться развить особое умение, которым, к счастью, я овладел после долгих часов работы в лаборатории доктора Монардеса, под его гневными окриками и обвинениями в том, что я болван, который сжег все его запасы табачных листьев (что абсолютно невозможно!), пока он смог научить меня самым элементарным вещам; что он навлек беду на свою голову, взяв меня в ученики; что если и на этот раз не получится, он просто вышвырнет меня на улицу (однако не вышвыривает!) и прочее, и прочее. При этом дело происходит в жаркой и душной комнате, где ты обливаешься потом и еле дышишь, а голова идет кругом от табачных испарений. Но самое ужасное, что ты сам начинаешь чувствовать себя полным идиотом и серьезно задаешь себе вопрос, а может, ты и впрямь дебил от рождения и до сих пор просто не замечал этого? Такое приходит тебе в голову, когда видишь, с какой легкостью доктор Монардес делает все то, над чем ты корпишь целый час, и в его руках все получается само собой, а ты мучаешься как проклятый — потный, раскрасневшийся, истощенный и в полуобморочном состоянии от табачных паров. И все это не единожды, а много раз, поскольку для разных болезней табак нагревается по-разному. Впрочем, то же относится и к отвару — какими должны быть листья, сколько их нужно толочь в ступе, сколько времени потом варить и прочее. Но, в конце концов, все усваиваешь. И даже тогда, будучи уже подготовленным, удивляешься, насколько, по сути, все эти процедуры сложнее, чем выглядят со стороны. Но это и есть настоящая профессия, особенно если хочешь в ней преуспеть.

Итак, мы смазали табачной субстанцией все больные места дона Педро, покрыли их нагретыми листьями, а поверх — обмотали кусками ткани, смоченной табачным соком. Все это оказалось долгим и муторным делом, потому что дон Педро должен был переворачиваться то на живот, то на спину, но из-за тучности это давалось ему нелегко, и мы были вынуждены помогать ему. При этом листья табака все время норовили свалиться с его поясницы, и мне приходилось их придерживать. И я все время думал, а что если дон Педро не сможет сохранить положение и откатится назад? Есть вероятность, что он сломает мне руки. Вся эта процедура тянулась бесконечно, намного дольше, чем обычно, мне даже пришлось дополнительно разогревать табачный отвар, поскольку он остыл. Когда, наконец, мы перевязали дона Педро, закрепив листья, мы вернулись в дом доктора Монардеса. Через два часа нам предстояло вновь пойти к больному и повторить процедуру. В первый день это следовало делать трижды.

Когда мы вернулись к дону Педро для второй перевязки, он сказал, что чувствует себя лучше. Наверное, он и впрямь почувствовал облегчение, так как переворачивался в постели намного быстрее. Мы всё повторили — смазали, покрыли больные места табачными листьями, а сверху наложили теплые повязки.

Когда мы пришли в третий раз, то застали дона Педро сидящим в кровати.

— Мне жарко, — сообщил он нам, рванув нижнюю рубаху с разрезом на груди. — Мне ужасно жарко. Но я чувствую себя намного лучше, доктор. Боль почти ушла.

— Сейчас я полностью освобожу тебя от нее! — уверенно заявил доктор, видимо, довольный результатами лечения. Лицо доктора Монардеса буквально светится, когда лечение идет успешно, он выглядит счастливым. Зная, как он любит людей, это его состояние я могу объяснить глубоким профессиональным удовлетворением. Наверное, в такие минуты он говорит себе: «Вот, я снова оказался прав. Снова сделал все как надо». Или что-то вроде этого. Во всяком случае, когда он доволен, лицо его приобретает благодушное и даже веселое выражение. В такие минуты с доктором Монардесом очень приятно работать. Его движения становятся легкими, я бы даже сказал — грациозными, решительными и уверенными, тело — собранным и ловким, мысль — четкой и быстрой.

На этот раз процедура прошла на удивление легко и быстро. Когда мы стали укладывать листья на колени дона Педро, он даже выпрямился, чтобы нам было удобнее.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил его доктор Монардес.

— Намного лучше, — ответил дон Педро. — Только умираю от жара.

Пока мы его перевязывали, он не переставал пыхтеть и дергать в сторону ворот рубашки, и без того расстегнутой до конца. «Очень, очень жарко», — неустанно повторял он. Под конец дон Педро схватился перевязанными руками за нижний край рубашки и стащил ее через голову.