Заброшенный в природу

— Как бы он не простыл, — обратился я к доктору, поскольку стоял ненастный осенний день.

Доктор тоже, как видно, беспокоился об этом.

— Дон Педро, — обратился он к хозяину таверны, — смотри, не простудись.

— Тогда ты станешь лечить меня от простуды, — засмеялся дон Педро. — Я больше не могу. Уж очень мне жарко.

Но чувствовал он себя намного лучше.

Доктор решил включить в процедуру нечто такое, чего мы никогда не делали, или, по крайней мере, я никогда не видел, чтобы он это делал с тех пор, как стал его учеником.

— Будем ковать железо, пока горячо, — сказал доктор и похлопал дона Педро по плечу, так что его тело заколыхалось, как желе.

Дон Педро в ответ засмеялся, после чего доктор приказал служанке Марии принести луженый сосуд и сделал следующее: он порылся в мешке с табачными листьями, достал один листок, но тот ему не понравился. Он достал другой, средний по размеру, на мой взгляд, такой же, как и другие листья. Подойдя к почти погасшему очагу, он взял щипцами два тлеющих уголька, сунул их в жаровню, потом отнес жаровню к столу. Там он поджег табачный лист, положил его на тарелку, наклонился над ней и помахал рукой, направляя дым к носу. Как видно, остался доволен. Потом повернулся ко мне и сказал:

— Гимараеш, давай перенесем стол поближе к кровати.

— Отойди в сторонку, парень, — обратился ко мне дон Педро. — Я возьмусь с этой стороны.

— Не делай этого, Педро, — запротестовал доктор. — Тебе нельзя напрягаться.

— Ничего страшного, — ответил дон Педро.

Доктор больше не спорил. Он отошел в сторону и многозначительно посмотрел на меня. Разумеется, я понял. Подошел к нему и взялся за край стола. Вдвоем с доном Педро мы перенесли стол, который не был тяжелым, поближе к кровати.

Теперь, дон Педро, сядь на кровать и вдыхай табачный дым.

Дон Педро уселся на кровать, притянул к себе ближе тарелку с тлеющим табачным листом, склонился над ней и стал вдыхать табачные пары. Здесь нужно особо подчеркнуть, дабы читатель понял, что лист не горел, а потихоньку тлел, отчего дым, исходивший от него, был густым и насыщенным.

Пока дон Педро вдыхал табачные пары, доктор Монардес подробно объяснял ему, как в дальнейшем будет проходить лечение. Мы станем приходить к нему всю ближайшую неделю и менять повязки два раза в день, потом будем приходить один раз в три дня, пока в этом будет необходимость, но вряд ли это будет продолжаться больше месяца. При этом, сказал доктор, мы уже не будем обкладывать его листьями, а всего лишь менять повязки, смоченные табачной субстанцией.

Но, как говорят невежественные пейзаны, человек предполагает, а Господь располагает. На самом деле все наши планы смешались, хотя «смешались» — это не самое точное слово.

Дон Педро, посидев немного над тарелкой, сложив руки на стол и согласно кивая головой, вдруг резко выпрямился — при этом его взгляд (затуманенный и, вместе с тем, какой-то лихорадочно-блестящий, во всяком случае, необычный) был устремлен куда-то поверх наших голов. Он решительным шагом направился к двери, буквально скатился вниз по лестнице и вышел во двор голый до пояса, несмотря на то что вечер был холодным.

— Охо-хо-хо, хоть немного охладиться, — вскричал дон Педро, раскинув руки в стороны. При этом его ладони были сжаты в кулаки, которыми он вертел направо и налево, словно желая их размять. Его мясистые руки и плечи тряслись, и он не переставал повторять. — Жарко, как жарко!

Потом, не обращая внимания на наши изумленные взгляды, подошел к точильному станку для ножей, взялся за него обеими руками и выдернул из земли. Именно выдернул, как выдергивают пробку из бутылки. Отшвырнув его в сторону, выкрикнул:

— Чувствую себя новорожденным!

Мы с доктором переглянулись, но тут же наше внимание вновь переключилось на дона Педро, который подошел к точильным каменным кругам, уложенным один на другой, сначала поднял один из них и отбросил в сторону, затем туда же полетел другой.

— Уфф! — шумно выдохнул дон Педро.

Развернувшись, он направился в конец двора, где были собраны старые столы и прочая рухлядь из таверны, подошел к большому кувшину, поднял его и также швырнул в сторону. Кувшин разлетелся вдребезги и из него выплеснулась вода. Дон Педро радостно засмеялся и пошел в другой конец двора, где стал бросать сломанные столы и стулья в самый угол, поближе к ограде.

— Ты посмотри, доктор Монардес, — крикнул он, швырнув очередной сломанный трехногий стул на кучу рухляди, — сюда годами никто не заглядывал.

— Дон Педро, — выкрикнул в ответ доктор, — хватит уже, тебе нельзя напрягаться.

— А я и не напрягаюсь, мне вообще не тяжело, — весело ответил дон Педро и продолжил перебрасывать мебель.

Родственники дона Педро высыпали во двор и наперебой стали уговаривать его вернуться в тепло, не напрягаться и прочее, но он только отрицательно мотал головой, ничего не отвечая. В какой-то момент он все же повернулся к нам и меня поразил его вид. Он стоял, улыбаясь, раскрасневшийся, огромный, как скала. Я повернулся к доктору.

— Я знаю, о чем ты хочешь спросить, — кивнул мне доктор. — Я знаю, что это за состояние, но не знаю, как его назвать. Оно противоположно осложнению. А точнее — тяжелое осложнение. В нашей профессии еще никто не придумал точного названия.

— Улучшение, — предложил я.

— Возможно, — неуверенно покачал головой доктор. — Осложненное улучшение.

Дон Педро продолжал расчищать все вокруг себя. Эта рухлядь годами копилась в несметном количестве. Я был уверен, что дон Педро закончит свою работу всего за полдня, да даже за несколько часов и прямо у нас на глазах.

— Этот человек не останавливается, сеньор, он случайно не немец по происхождению? — удивленно спросил я.

— Нет, нет, я знаю его с детства, — заявил доктор Монардес. — Нет, сомневаюсь, — добавил он, немного помолчав. Потом сказал: — Приведи его сюда, Гимараеш.

— Привести его? — переспросил я.

— Да, — ответил доктор коротко и ясно.

Вот уж чего мне не хотелось делать. Я сразу себе представил, как дон Педро хватает меня и швыряет на груду из столов и стульев. Но никуда не денешься. Я медленно направился к дону Педро. Но как бы медленно человек ни двигался, он, в конце концов, и сто метров пройдет. Вопреки моим надеждам, никакого чуда не случилось, и дон Педро, пыхтя, продолжал усердно трудиться. Заметив меня, он спросил:

— Ты пришел помогать?

«Ну да, — подумал я. — Как бы не так. Вот прямо сейчас и начну».

Я немного подождал, чтобы он повернулся ко мне, но дон Педро словно тут же забыл о моем присутствии. Я приблизился к нему и, выждав, когда он наклонится, чтобы взять в руки очередной стул, по хлопал его по плечу.

— Тебе чего, парень? — спросил он, не выпрямляясь, лишь повернув вбок голову.

— Сеньор, — ответил я, — доктор сказал, чтобы вы вернулись в дом. Он послал меня, чтобы я вас привел.