Заброшенный в природу

Оттуда я возвращался с легким сердцем. Неожиданно я увидел ненормального доктора Вальехо из Мадрида, что было поистине редким случаем. Сначала я не был уверен, что это действительно он, но потом, порасспросив в таверне «Три жеребца», убедился, что прав. Этот самый Вальехо — очень странная личность: доктор, хотя, скорее, шарлатан, объезжающий город за городом и посещая, как правило, аристократическую публику в надежде на то, что кто-нибудь даст ему денег на разработку так называемой вакцины. Он утверждал, что если ее принимать в небольших дозах, то в организме вырабатывается устойчивость к возбудителю болезни. Тем самым, по его мнению, можно лечить любое заразное заболевание. Он утверждал, что это станет самой великой революционной медицинской идеей нашей эпохи. Но для каждой болезни требовалось разное количество вакцины и много всего прочего, так что на исследования были нужны деньги. Хитрец! Насколько я понял, он ходил к графу Асуаге, у которого была летняя вилла близ Севильи, в надежде выклянчить сколько-нибудь денег. Граф был учтивым человеком с чувством юмора и с любопытством относился к чужакам, в особенности — к хитрым. Он любезно принял Вальехо и вместо того, чтобы прогнать его, устроил в его честь прием, пригласив крупных землевладельцев из окрестных усадеб. Ему хотелось, чтобы они собственными глазами узрели подобный экземпляр и лично услышали все небылицы, которые рассказывал Вальехо. Потом граф заверил гостя, что, поскольку вакцина еще не готова, он наверняка умрет раньше своего гостя, но обязательно завещает ему свое имение, дабы тот спокойно мог разрабатывать великое лекарство. Потом граф так же любезно его выпроводил. Как мне стало известно, впоследствии Вальехо ходил к сеньору Эспиносе, но Эспиноса — слишком занятый человек и выпроводил его без особых церемоний. Я спросил у доктора Монардеса, что он думает о так называемой вакцине Вальехо.

— Ха-ха-ха! — весело рассмеялся в ответ доктор Монардес. — Он хочет убедить нас, что существует нечто, с одной стороны, вызывающее болезнь, а в результате и смерть, с другой стороны, — абсолютно недейственное, что также ведет к смерти. И вдруг это нечто на промежуточном этапе становится целебным. Нет-нет, я не хочу, чтобы ты понял меня неправильно, — уточнил доктор. — Это сама по себе тривиальная мысль, и ее можно отнести ко всем лекарствам, с той только разницей, что ни одно лекарство не создано для той болезни, которую оно лечит, а представляет собой обратную по свойствам субстанцию. Природа лекарства враждебна природе болезни. Вальехо, по сути, хочет нас убедить, что чуму следует лечить чумой, холеру — холерой и т. д. Ты хоть слышишь, что говоришь, Гимараеш?

— Что вы, что вы, сеньор, — поднял я руки вверх, энергично протестуя, — я ведь только спрашиваю.

— Так вот я тебе со всей ответственностью заявляю: это невозможно, — отрезал доктор. — Человек должен иметь на плечах голову, которая восприимчива к новым знаниям, но не настолько открытую, чтобы мозг стал вываливаться из нее, — привел доктор известную поговорку. — И если бы Инквизиция занималась более осмысленными вещами, а не преследованием так называемых еретиков, она бы уже давно занялась этим шарлатаном…

Девушка Луиза поправилась, струпья исчезли спустя несколько дней. Это произошло после втирания отвара из измельченных трехлетних табачных листьев, привезенных из Тринидада. Результат оказался потрясающим. В конце недели, когда мы вновь посетили семью девушки, доктор использовал эту возможность, чтобы поговорить с ее отцом. Надо сказать, что он собирался говорить по очень нелегкому вопросу. Постараюсь вкратце объяснить, о чем идет речь. У доктора Монардеса был дом в районе «Черепа», как называют местность в Севилье недалеко от Пуэрта-де-Хереса, который он сдавал в аренду. Доктору давно хотелось расширить свой двор, присоединив к нему еще один большой участок. Земля пустовала, потому что была общинной собственностью, ибо там находилось старое римское кладбище (оттуда и его название), и если начать копать эту землю, то в метре от поверхности нередко можно было наткнуться на кости. Мне даже рассказывали, что во время наводнений кости нередко всплывали наверх.

Из-за этого муниципальные власти категорически запретили там что-либо строить, но доктор, как и многие другие, успели построить там дома еще до принятия решения. В быстро разрастающейся Севилье этот участок превратился в предмет острых споров, и, возможно, муниципалитет разрешил бы там строительство, но вмешалась Церковь, которая категорически воспротивилась. Еще больше запутало дело вмешательство приближенных короля, решивших устроить там пункт досмотра и обложения налогом разных продуктов и вин, прибывавших в Севилью через Пуэрта-де-Херес. Торговцы, которые ранее требовали от муниципалитета отменить запрет, тоже разделились на две группы, ведущие неутихающий спор — как им ввозить товары: через порт, где они и без того платили налог, или через Пуэрта-де-Херес, где их еще не облагали данью. Разумеется, далеко не все могли провозить товары через Пуэрта-де-Херес. Те, кто привозил их из-за моря, прибывали в порт. Даже если бы они умудрились доставить свой товар через Кадис, а оттуда продолжить путь по суше, в кадисском порту с них все равно бы взяли налог. Потому-то торговцы заморским товаром ратовали за отмену запрета, а торговцы местными изделиями были против. Вот в такой ситуации доктор и хотел под шумок прибрать к рукам участок земли в «Черепах» рядом со своим домом.

Отец Луизы дон Пабло был главным королевским наместником по налогам в Севилье. Именно он с отвечал за портовые сборы в королевскую казну. На эту должность его назначил лично сеньор де Лека, Дон Пабло, разумеется, был знаком с королевским наместником по строительству и благоустройству, отвечавшим в общине Севильи за фонд зданий — тюрьму, Торре-дель-Оро, где собирали таможенные пошлины, кавалерийскую казарму и королевские складские помещения. В дальнейшем ему поручили бы отвечать и за новый пункт по сбору налогов, который собирались построить у Пуэрта-де-Хереса. Но это бы случилось не по его просьбе, а по просьбе дона Пабло, отвечавшего за королевские налоги. Любопытно, что люди короля выбрали именно то место, на которое положил глаз доктор Монардес — путь проходил совсем близко от его дома. Доктор Монардес спросил у дона Пабло, не согласились ли бы королевские служащие перенести пункт в другое место или хотя бы сделать его меньше размером, что позволило бы разделить участок земли пополам и, таким образом, доктор мог бы приобрести одну его часть. Это решение, по мнению обоих сеньоров, выглядело наиболее разумным. Королевские наместники должны были сначала получить землю от муниципалитета, а потом прийти к решению, что им не нужен такой большой пункт, и продать часть земли доктору. Это могло бы обойтись ему относительно недорого, потому что им самим земля бы досталась бесплатно — для нужд королевства. Дон Пабло обещал серьезно поговорить с королевским наместником по вопросам строительства. Но это, однако, вообще не решало проблемы, потому что, как уже было сказано, земля принадлежала общине, а королевский наместник по строительству имел всего один голос в общинной комиссии по благоустройству, в конечном же итоге именно она должна была принимать решение. Но тем не менее, обещание дона Пабло вселяло надежду. В зависимости от того, как будут развиваться события, доктор Монардес и дон Пабло договорились встретиться вновь и обсудить дальнейшие действия. Доктор мог бы поговорить и с епископом Севильи, так как его он тоже лечил. К сожалению, у доктора не было связей в муниципальном совете — практически все его члены были клиентами доктора Бартолло. Доктор Монардес пользовался известностью среди приближенных короля и церковных сановников, но не среди общинных служащих. Разумеется, он лечил и крупных торговцев, таких, как Эспиноса, и тот мог бы ему помочь, однако в муниципалитете у него были как преданные друзья, так и отъявленные враги, так что помощи только Эспиносы было недостаточно. К тому же Эспиноса не был человеком, готовым помочь просто так, без личного интереса. А дело было слишком незначительным, чтобы у него возник интерес.

— Сеньор, наша общественная система слишком сложна, — примирительным тоном заметил я, когда мы с доктором возвращались пешком по улице.

— Нет в ней ничего сложного, — возразил доктор Монардес. — Напротив, она слишком проста. Да и все системы просты. Я хорошо знаю историю и могу утверждать, что в мире, согласно Аристотелю, существует… Ты читал Аристотеля?

— Да, — ответил я. — Немного читал.

— Понятно, — произнес доктор, вложив в это слово сомнение. — Аристотель утверждает, что существует четыре системы управления. Это демократия, когда правит народ…

— Как это: правит народ? — не понял я. — Кем он правит?

— Ты слушай, — немного раздраженно махнул рукой доктор. — Так вот, он говорит, что одна из систем — это демократия. Другая — аристократия, когда управляют наиболее достойные. На мой взгляд, ее лучше называть меритократией, ну да ладно, ему не хотелось употреблять латинские термины. Третья система — это монархия, когда управляет король. И четвертая — это плутократия, когда управляют самые богатые. Я же утверждаю, — сказал доктор, у которого, правду сказать, с годами развилась склонность к демагогии, — что в мире никогда не существовало ничего, кроме монархии и плутократии.

— У нас монархия, — поспешил вставить я, — ведь Филипп — король.

— Да, это так. Но помимо того, что он король, Филиппа можно назвать еще и плутократом, — уточнил доктор, — поскольку Филипп — очень богатый человек. Именно это и интересно. Монархия существует в смешанном виде.

— Но сеньор, я вообще не это имел в виду, — позволил себе возразить я, — и говорил совсем о другом.

— Знаю, что ты имел в виду. Но это не интересно, — ответил доктор. — Я считаю, что монархия есть по сути монархия и плутократия одновременно. Взять хотя бы аристократов. Их вообще нельзя считать самыми достойными, но они — самые богатые. А это означает лишь одно: монархия — смешанная система. Когда монархия или диктатура свергаются, образуется чистая плутократия. В реальном мире нет никакой иной системы. Об этом нетрудно догадаться. Одно — это власть, завоеванная силой, первоначально силой оружия. Например, Цезарь, первый император. Какие-нибудь умники скажут, что первым был Октавиан, но ты им не верь. Первым был Цезарь. Как он стал императором? С помощью силы. Он победил силой оружия. Так он получил власть, так потом и удерживал систему. В конце концов, кто обладает армией? Кому она принадлежит? А другое, — продолжил доктор, бросив финик в рот, — власть, завоеванная с помощью денег. Там, где кончается власть оружия, начинается власть денег. Так говорит Марк Лициний Красс. На вот, выбрось эту косточку. Иногда на деньги можно купить целую империю, как Дидий Юлиан. А в другом случае силой оружия можно забрать деньги у богатых и положить их себе в карман, как сделал император Максенций. Впрочем, надо иметь в виду, что и Юлиан, и Максенций плохо кончили. Но вкратце дела обстоят именно так — таковы две основы. Для третьей под солнцем нет места. Но тот, кто сможет их сочетать, пребудет в веках.

— Аристотель — болтун, — уверенно заявил я, — любит все выдумывать. Берет два элемента и делает из них четыре, чтобы выглядеть умным.

— Ну, да… — согласился доктор.

Мы продолжали идти по улице. Доктор шел молча, время от времени передавая мне косточки от фиников, которые я забрасывал в сады вдоль улицы.

— А как же папа? — первым нарушил молчание я. — У него нет оружия. Да, деньги у него есть… но ведь не в этом дело. Вы понимаете, что я хочу сказать, сеньор?

— Да, понимаю, — кивнул доктор. — Но это длинная история. Под конец мы снова придем к тому же выводу, только после очень пространных рассуждений.

— Я так и думал. Но если наша система настолько проста, почему же так трудно купить участок земли в «Черепах»? Может, она не настолько проста, как выглядит, сеньор?

— Очень проста, — энергично затряс головой доктор. — Система простейшая, но только слишком запутанная.

— Простейшая, но запутанная? — удивленно повторил я.

— Именно так! — категорично подтвердил доктор.

Мы продолжали идти. Читатель может спросить, а где же Хесус? Уж не уволил ли его доктор, застав на месте преступления, когда тот отплясывал фламенко?