Забыть Миссанрею

— Говорил, что все решает женщина? Что только женщине, как дарительнице жизни, можно решать все важные вопросы? Говорил, что власть у женщины, поскольку она сильна? Женщина может укротить свои страсти, она думает не телом, как мужчина, а разумом. Женщина может обуздать свои гормоны, держать похоть в узде и уже поэтому сильнее мужчины, который только и думает, как бы удовлетворить свою страсть. Поэтому власть принадлежит женщинам, ибо только женщины и способны решать важные вопросы. В том числе и в семье.

В семье Ренна действительно первое и последнее слово было за матерью, а в последние годы — за матерью и сестрой. Они принимали решения, сообщая отцу и Ренну свои выводы. Отец, занятый хлопотами по хозяйству и каким-то мелким хобби, которому предавался все свободное время, только кивал головой, неизменно отвечая: «Да дорогая. Как скажешь, так и будет.» Раньше Ренн думал, что отец просто не хочет спорить. А сейчас вот подумал, что и не может.

И не должен.

— Понял, — женщина истолковала его молчание по-своему. — Вижу, что ты кое-что понял. Ты у меня понятливый… милый мальчик… — она снова погладила его по щеке. — Ты ужасно красив. Я потеряла голову, глядя на тебя… Повела себя безрассудно… влюбилась, как девчонка…И собираюсь взять тебя в мужья.

— Нет. — вырвалось у него. Одна мысль о том, что ему придется вести себя, как отец, то есть всю жизнь провести у плиты, во всем соглашаясь с этой женщиной, приводила в ужас.

— Почему?

— Я… — он заколебался, не зная, что сказать, — я вас не люблю.

— Глупый мальчишка. Любовь? Кто тут говорит о любви? Мы заключим с тобой сделку. Ты ведь хочешь счастья для своей семьи? Хочешь, чтобы твоя сестра сделала карьеру? У нее колоссальные данные. Модельное агентство — это не для нее. Я видела, какие коллекции она создает. Да, она талантливая дизайнерка, но не дизайнерка одежды, а аксессуаров. В концерне «Магия и мы» она могла бы далеко пойти. Наши украшения — эо не только красота, но и скрытая в них сила. Сила, которую в них надо зарядить. Твоя сестра, пока училась на дизейнерку, подрабатывала зарядницей и, по большому счету, таковой и должна была остаться. Заряжать камни — это дело ответственное, не каждому дано. Но большинство зарядниц выгорает через несколько месяцев или пару лет. Работа слишком сложная и затратная. Твоя сестра могла бы стать простой зарядницей — и к тридцати годам превратиться в старуху. Но если ей немного помочь, она не просто сохранит свою молодость и красоту, но и сделает карьеру. Сначала начальница отдела, потом начальница цеха, потом… дальше все будет зависеть от нее самой. Кто знает… наша фирма собирается открывать филиалы в других городах планеты. Нам потребуются директорки для этих филиалов… с правом войти в совет директорок. Повышение может коснуться и твоей матери. Она станет больше получать и, как знать, может быть, купит твоему отцу кухонного киборга, чтобы снять с его плеч часть бремени по ведению домашнего хозяйства… Да и просто твоему отцу непременно захочется… ну, хотя бы отправиться в путешествие… Мир посмотреть? Да и просто хоть немного вздохнуть свободнее. Как считаешь?

Отец… сестра… о матери Ренн не подумал. Он вообще не хотел думать об этой женщине. Да, она произвела его на свет — и этим все ограничивалось. Порой у Ренна проскальзывала кощунственная мысль, что лучше бы ему не рождаться совсем, тем более у этой женщины.

Но отец…

— Что я… чего вы хотите взамен?

— Твое тело.

На этот раз у него не хватило сил сказать: «Нет.»

Прошло много времени прежде, чем он научился выговаривать это слово…

Глава 6

По городу они шли гурьбой, сломав строй. Даже Смон и Такер махнули рукой на дисциплину, только посматривали, чтобы «котята» не разбегались в стороны. За ними действительно был нужен глаз да глаз — большинство, даже те, кто родился на Вангее, в столице практически не бывали. Что говорить о приезжих с других планет.

Да что там приезжие — сама Лейа, как школьница, вертела головой, по-новому глядя на высотные здания, блистающие окнами и светоотражательными покрытиями, на новую плитку тротуаров, на огни реклам и многоярусные пристройки торговых центров. Как маленькая девочка, вздрагивала от проносящихся над головой аэротакси, флаейров и «ногоходов» на магнитных лабутенах, от которых успела отвыкнуть. После единообразия формы ее поражали даже платья женщин и костюмы мужчин, а музыка, льющаяся из распахнутых дверей какого-то развлекательного центра, заставляла нервно озираться по сторонам.

И подумать только, что все эти люди живут, как ни в чем не бывало. Где-то там идет война, гибнут люди, рушатся здания, а здесь кипит обычная жизнь. Здесь работают, развлекаются, ходят по магазинам, ведут куда-то детей, о чем-то болтают между собой, и знать ничего не знают. Или не хотят знать, отгородившись за стеной своих мелких проблем? Мол, есть армия, профессионалы, это их работа, сражаться и нас защищать. А я честно работаю, плачу налоги — так что с меня требовать невозможного?

На одной из площадей, которую курсанты пересекали, чтобы спуститься в еще одно кафе, возле памятника минувшим эпохам толпились туристы. Большинство резко выделялись цветом кожи — синие веганцы, зеленые уриане, рыжевато-бурые с густым волосяным покровом меоры, — или фигурой и ростом — низкорослые, едва по пояс, гламры или те же веганцы, которые редко бывают меньше двух метров. Попадались и выходцы с «человеческих» гуманоидных планет. Люди с других планет отличались от оливковых вангейцев мало — чертами лиц, оттенком кожи, структурой волос, прическами, узорами на телах. Иногда приходилось присматриваться, чтобы определить — действительно ли перед тобой приезжий из соседнего сектора или неформал, который просто эпатирует публику, сделав себе светящийся тату-пирсинг и нацепивший парик из искусственных перьев.

Памятник минувшим эпохам представлял собой несколько старинных зданий, сконцентрировавшихся вокруг ржавого полуразвалившегося остова древнего корабля. Огромная плита указывала на то, что это — подлинные останки первого корабля поселенцев, который с риском для жизни прорвался через космос на эту дикую неосвоенную планету. Хижины вокруг него — это дома, в которых жили первые поселенцы. Корабль на каком-то из земных языков звали «Айвенго», но прошли века, изменился язык, и «Айвенго» стал «Вангеей». Это было написано на вангейском диалекте, а на голографической проекции над плитой то же самое в общих чертах дублировалось на интерлингве. Трещали переводчики и живые экскурсоводы, посвящая приезжих в подробности древнего быта.

Протискиваясь между туристами, курсанты решили полюбопытствовать, что там еще написано мелким шрифтом. Лейа, как одна из местных жительниц, добралась до плиты в числе первых.

— Корабль, добравшийся сюда, звался «Айвенго», — громко прочитала она и добавила, вспомнив курс школьной истории. — Вообще-то, кораблей было три. Один звали «Айвенго», второй — «Уэверли» и третий «Квентин Дорвард». Долетел только «Айвенго», Судьба двух других кораблей не известна…Айвен, иди сюда. Этот корабль почти твой тезка. Или ты — его тезка, как считаешь? Айвен. Айвен?

Но тот застыл, как парализованный, устремив взгляд куда-то в пустоту.

Проследив за направлением его взгляда, Лейа немного удивилась.

Они шли, держа друг друга под руки, три женщины средних лет. Одна пользовалась косметикой и молодилась, явно следя за собой, две других были одеты… странно. Не так, как их третья спутница. Платье той облегало ее подтянутое мускулистое худощавое тело, как вторая кожа, так что видны были мышцы. На ее подругах мешками висели какие-то тряпки, которые ни одна знакомая Лейи не надела бы под страхом смерти. Их прически тоже мало напоминали те экзотические укладки, по которым иной раз и можно отличить пришельца. Просто какое-то птичье гнездо из волос. Как в них еще не запутались перья, травинки и лесной мусор.

Да, все три женщины были разными, но в них было и что-то общее. То ли в походке, то ли во взгляде, то ли в чертах лиц, то ли в манере общения — на других инопланетян троица взирала с весьма натуральным презрением. При этом они не стеснялись громко перешептываться на своем языке.

…- А что тут происходит?

— Не твоего ума дело. Пошел вон.

— Но я только хотел…

— Не важно. Ты меня подслушиваешь.

— Нет, я просто…

— Ты просто уверен, что разбираешься в типично женских вопросах лучше самих женщин? Ты вообще кто такой?

— Я — твой муж и…

— Муж? Вот и иди, занимайся мужскими делами. Почини что-нибудь или сделай и принеси мне большую чашку горячего алоадо*. И моей подруге заодно.

— Но…

— Да замолчишь ты или нет? Вот мужчины. Слова не дают вставить. Вечно лезут со своими нравоучениями, как будто ты маленькая девочка и не в состоянии о себе позаботиться. Да, дорогая?

— Ты, разумеется, права, милая. Можно, я тебя поцелую?

— А я — тебя.

— Кхм.

— Как, ты еще здесь? Я же сказала, пошел вон. Не испытывай моего терпения. И не смей показываться мне на глаза без большой чашки горячего алоадо. Со взбитыми сливками. Распустился. Шовинист.