Заговоры: Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул

178

Und z"ahlen alle Sternlein,Die am Himmel sein,Und z"ahlen alle Kindlein,Die nach Christi Geburt in der Welt gebohren seyn.Das gebiete ich dir, es sey Frau oder Mann,Bis ich ihnen mit meinen Augen gesehenUnd mit meiner Zunge wieder losz"ahle.Dass lege ich dir auf im Namen Gottes 1 ).

Такіе заговоры читаютъ ночью, обходя вокругъ того, что желаютъ предохранить отъ воровъ. Посмотримъ, изъ какихъ элементовъ создался заговоръ. Очевидно, что собственно заговоръ вложенъ въ уста Петра. Петръ заклинаетъ вора. Предшествующая сцена — это уже придатокъ. Хотя она очень часто встрчается въ заговорахъ, однако можетъ и отсутствовать, а собственно заговорную формулу Петръ можетъ произносить и при другихъ обстоятельствахъ. Слдующая редакція представляется уже значительно упрощенной.

,Petrus ging aus zu besehen seinen Samen

Unterdessen kammenDie Diebe und stohlen seine kleinen Kinder.Da sprach Petrus:Du Dieb sollst stehen wie ein StockUnd sehen wie ein Bock… 2 ).

Здсь уже суть заговора совершенно ясна. Она заключается въ формул, выражающей пожеланіе, чтобы воръ сталъ, какъ палка, и смотрлъ, какъ козелъ. Какъ возникла такая формула? Предполагаетъ ли она обрядъ, или сравненіе происходитъ съ явленіемъ даннымъ? Мн кажется, что формула родилась изъ обряда. Есть такой рецептъ:

С. М. H. Rex

F H E X.

X. X.

X.

179

„Вышеприведенные знаки пишутся на записк, защемливаются въ палку и потомъ втыкаются въ землю такъ, чтобы земля ее прикрыла. Совершаться это должно утромъ, до восхода солнца. Это врное средство навести столбнякъ на того, кто хочетъ украсть что-нибудь“¹).

Объяснить значеніе абракадабры невозможно. Но, безспорно, она — позднйшій привсокъ къ обряду втыканія палки. Въ то время, какъ упоминаніе палки сохранилось почти во всхъ варіантахъ, абракадабра не оказала на нихъ никакого вліянія.

Въ латышскихъ заговорахъ находимъ полное подтвержденіе зависимости разбираемаго мотива отъ обряда. Здсь извстны заговоры отъ воровъ и въ вид только что приведенныхъ, но есть и боле короткія формулы, связанныя съ обрядомъ. „Если хочешь, чтобы духъ умершаго удержалъ вора, то смряй покойника и отржь палку, длиной въ его ростъ. Затмъ, посл заката солнца, обойди кругомъ своего имущества или поля и тащи позади себя упомянутую палку. Дошедши до того мста, съ котораго началъ обходъ, воткни палку въ землю приговаривая: кто здсь будетъ воровать, пусть останется на мст, какъ эта палка покойника!“ „Чтобы отпустить вора, надо вытащить палку, ударить вора палкой по ляшкамъ и сказать: Уходи злодй“²)! Въ чемъ смыслъ такого обряда? Обрядъ въ данномъ случа уже нсколько затемнился. Палка обладала магической силой потому, что раньше она приходила въ боле тсное соприкосновеніе съ покойникомъ. Это объясняютъ русскія чары на воровъ. Чтобы воръ не вышелъ изъ круга, сдланнаго около чего-нибудь, должно взять изъ савана нитку и смрять ею длину мертвеца; обойти три раза около дома, кладовой и т. д., потомъ нитку обернуть около палки, которую воткнуть въ середин обойденнаго пространства, и сказать слдующее: „Какъ сей мертвецъ, рабъ Божій (и. р.), не встаетъ и не выходитъ изъ могилы, такъ бы сей заблужденный рабъ не вышелъ изъ сего круга“³). Палку обматывали ниткой изъ савана.

180

Очевидно, мы имемъ дло съ изобразительной чарой. Палка изображала вора, нитка — саванъ. Въ эстонскомъ пастушьемъ оберег палка, съ надтой на нее шапкой пастуха, изображаетъ самого пастуха¹). Воръ спутанъ саваномъ; онъ какъ бы уже покойникъ. Вдь вещь, взятая отъ покойника, способна передать человку качество покойника, его неподвижность. Къ заимствованію отъ покойника нечувствительности и неподвижности очень часто прибгаютъ въ колдовской и знахарской практик. Пользуются этимъ и латыши. „Чтобы привязать вора къ себ или къ возу, возьми шнурокъ, прикинь его ко всмъ членамъ покойника и въ конц каждаго члена завяжи на шнурк по узлу. Такой шнурокъ имй постоянно при себ или на возу… Какъ только воръ прикоснется рукой къ теб или къ возу, онъ тотчасъ окоченетъ“…²). Такая чара не сопровождается заговоромъ. Она передаетъ вору свойство покойника и какъ будто бы обладаетъ изобразительнымъ элементомъ: узлы надъ членами покойника изображаютъ связываніе членовъ вора. Но есть изобразительныя чары на воровъ боле яркія. Чтобы остановить вора, надо спутать ножки стола чмъ-нибудь, имющимъ отношеніе къ украденному. Заговоръ тоже не требуется при этомъ. Но иногда появляется и заговоръ. Такъ, если украдена лошадь, и хотятъ задержать и вернуть вора, опутываютъ ножки стола поводьями и приговариваютъ: „Вяжи, вяжи вора, пусть онъ прідетъ назадъ на лошади“³)!

Такимъ образомъ, оказывается, что въ эпическихъ заговорахъ отъ воровъ не только формула, говорящая о стояніи вора, но и формула, говорящая о связываніи вора, обыкновенно влагающаяся въ уста Маріи, имютъ своей основой обрядъ. Весь же эпическій элементъ — продуктъ, очевидно, позднйшій и явился въ результат стремленія оправдать священнымъ авторитетомъ магическій обрядъ. Собственно, какъ мы видли, въ основ было два магическихъ пріема: связываніе вора и обращеніе его какъ-бы въ

181

покойника. Изъ этихъ двухъ обрядовъ родились два мотива: „вяжи, вяжи вора“ и „стань воръ, какъ палка“. Въ дальнйшемъ развитіи оба эти мотива слились въ одномъ эпическомъ сюжет. Выше былъ приведенъ краткій эпическій нмецкій заговоръ, въ которомъ оказывается налицо лишь одинъ второй мотивъ. Это заставляетъ предполагать существованіе самостоятельной эпической обработки этого мотива. Эпическаго заговора съ однимъ мотивомъ вязанія вора мн не попадалось. Возможно, что этотъ мотивъ и не получилъ самостоятельной эпической обработки, а прямо примкнулъ къ зародившейся эпической части мотива стоянія вора. Существующія сейчасъ эпическія формулы и являются продуктомъ взаимодйствія двухъ этихъ мотивовъ.

Если мы теперь оглянемся назадъ, то увидимъ, что чары на воровъ пережили вс ступени развитія, какія проходитъ заговоръ. Внизу — симпатическое средство; вверху — эпическій заговоръ съ отмершимъ обрядомъ и вложенной въ уста святыхъ главной заклинательной формулой. И слово и обрядъ получили священное оправданіе. Посл этого момента въ заговорахъ обыкновенно замчается процессъ не созидательнаго, а разрушительнаго характера. О начавшемся разрушеніи эпическаго заговора ясно говоритъ французская редакція его; стоитъ только сравнить ее съ приведенной слдомъ нмецкой, чтобы убдиться въ этомъ.

Еще нсколько словъ о развитіи основныхъ формулъ заговоровъ отъ воровъ, независимо изъ эпической части. Формула стоянія вора развилась изъ обряда, въ какомъ употреблялась палочка или палка. Формула первоначально производила сравненіе именно съ палкой. Но, когда отмеръ обрядъ, образъ палки сталъ разростаться. Вмсто палки появляется чурбанъ, дерево¹), столбъ²) и даже скала³). Такая эволюція образа явилась въ результат примненія пріема, часто практикующагося въ заговорахъ, пріема — симпатической гиперболы. Знахарь, желая какъ можно ярче выразить

182

на словахъ желанное явленіе, начинаетъ первичный обыденный образъ, навянный обрядомъ, длать все грандіозне и грандіозне, часто переходя при этомъ границы всякаго вроятія. Второй мотивъ — вязаніе вора — также подвергся вліянію этого пріема. Орудіе связыванія становится все сильне и сильне. Латышскіе заговоры знаютъ еще связываніе вора лыковой веревкой¹). Но рядомъ появляется уже и цпь. Польскій заговоръ уже связываетъ вора веревкой, цпью и словомъ Божьимъ²). Въ нмецкихъ и французскихъ заговорахъ про веревку уже и помину нтъ: вора вяжутъ цпями и рукою Божіей. Наконецъ, появляются такіе заговоры, гд стараются осмыслить, соотвтственно новому міросозерцанію, старый образъ, возникшій изъ обряда. Съ исчезновеніемъ изъ обряда орудій связыванія, потеряло свой смыслъ и упоминаніе этихъ вещей въ заговор. И вотъ цпи начинаютъ толковать символически. Вотъ саксонскій заговоръ:

„,Dieb, ich binde dich mit drei Ketten; die erste ist Cottes Wort das er uns gab auf dem Sinai; die zweite ist Christi Blut, das er vergoss auf Golgatha; die dritte ist der gr"une Rit (Fieber), das dich sch"utteln soll, wenn du herkommst…“³).

Приведенный примръ наглядно показываетъ несостоятельность теоріи, какую предлагаетъ Мансикка. Оказывается, что даже тамъ, гд мы безспорно имемъ дло съ символами, символы эти явленіе не изначальное, а позднйшее.