Заклинатель ордена Линшань. Новые пути. Книга 2
Шрифт:
Она — замужняя женщина, снова и снова напоминала себе Жулань. Она не должна думать о другом мужчине. Тем более так часто. И ей нет никакого дела, как и с кем этот мужчина проводит время.
Но напоминания действовали плохо. Мысли вели себя, словно мячик в детской игре — бросишь их, а они отскочат от стенки и возвращаются. Проклятый Хэн Линьсюань маячил перед глазами, чем бы Жулань не пробовала заняться: шитьём, проверкой припасов, проветриванием одежды и постелей… Обычно домашние дела успокаивали Жулань, принося искреннее удовольствие: как бы там ни было, а хорошо быть хозяйкой собственного дома. Но сейчас и они не помогали. Немного отвлечься получилось, лишь проверяя счета — это дело требовало внимания и сосредоточенности. Муж почти не вмешивался в ведение хозяйства, свалив расчёты на жену, и лишь иногда выговаривал, что она тратит слишком много денег. Однако, поскольку
Быть может, окажись её брак удачнее, она бы и не отвлекалась на всяких посторонних заклинателей? Грех роптать на Небеса, пославшие такого мужа, исполнение долга не считалось бы добродетелью и доблестью, если б всегда было легко и просто. И всё же…
Мужа всё не было, возможно, он не появится до утра, и Жулань сдалась. Из тайничка на свет появился сборник стихов — Жулань никогда не проверяла, но ей казалось, что супруг не одобрит её любви к чтению. А между тем её всегда поражала и притягивала способность поэтов выразить то, что хотелось бы сказать ей самой, как будто они переживали то же, что и она. В детстве она влюбилась в картины природы, которые они разворачивали перед ней, а вот строки о разлуке и любовных терзаниях раньше казались просто красивыми стихами, не более. Но правда в том, что истинное понимание приходит лишь с опытом.
Я замужем — Вы не могли не знать.
Вдруг эти две жемчужины от Вас…
Я тронута. Мне хочется принять
И ими платья оживить атлас.
На царские сады с балкона я смотрю,
А муж мой во дворце, и близок он к царю.
Я знаю, сердцем Вы — как солнце, как луна,
Но мужу моему я верная жена.
С жемчужинами Вам я шлю и пару слёз:
Зачем мне встретить Вас до свадьбы не пришлось?*
*Чжан Цзи (725 — 780 гг.)
Глава 2
Выполнить просьбу Чжаньцюна оказалось легко. Хозяин постоялого двора сам завёл разговор о прибывших купцах, так что интерес Линьсюаня выглядел вполне естественным. Оказавшись в снятой заклинателем комнате, Э Юань первым делом вручил Линьсюаню запечатанный свиток, на словах добавив, что все подозрения подтвердились. После чего они и в самом деле с приятностью провели время за рассказами о новостях и дальних землях, уговорив четыре кувшина вина с закуской из тофу и жареных свиных ушей. Острое масло для жарки обжигало рот, заставляя прикладываться к вину чаще обычного, так что ложился Линьсюань в состоянии подпития, от которого уже успел отвыкнуть. Одно из многих преимущество самосовершенствования — способность пить, почти не пьянея. Но любое качество в конце концов можно перешибить количеством.
Преследовавший на следующее утро сушняк и тяжесть в голове несколько отравили удовольствие от ночной охоты, но всё же не развеяли его до конца. Оказалось, что охота действительно может быть удовольствием, а не просто выполнением долга. Когда ты не в одиночку и не с неопытными учениками, за которыми нужен глаз да глаз, а со взрослыми заклинателями, не уступающими тебе ни в силе, ни в опыте, но всегда готовыми подстраховать, риска остаётся ровно столько, чтобы появился азарт и ощущение полноты жизни. К тому же у многих из них было чему поучиться, и Линьсюань смотрел во все глаза и мотал на ус. Догадайся он сам, что использовать защитное поле можно для прикрытия подвижных людей, а не просто некой территории, его ученик в прошлый раз не пострадал бы.
В конце концов, загнав достаточное количество духов и надёжно упаковав их в цянькуни, отряд спустился с Удяня в долину, к небольшому озерцу. В погоне за духами, которые сначала сами густым облаком слетались к незваным, но аппетитными гостям, а потом, наоборот, разлетались как вспугнутые воробьи, заклинатели ушли довольно далеко от тропы к постоялому двору, так что ясно было, что вернуться до темноты они не успеют. А потому решено было разбить лагерь прямо на
берегу. Еды, прихваченной с собой, вполне хватило для сытного ужина, а озеро давало возможность всласть искупаться, смывая пот и грязь, что после беготни по жаре стало истинным наслаждением.Ночные посиделки у костра схожи во всех мирах, даже если вы пьёте не пиво из стеклянных бутылок или жестяных банок, а нечто, лишь весьма отдалённо его напоминающее, из высушенных тыкв-горлянок, на вас не джинсы и футболки, а долгополые халаты, а вместо гитары — гуцинь да нашедшаяся у кого-то бамбуковая флейта. Сперва к Линьсюаню мало кто обращался, снова заставив его почувствовать полученное в наследство от предыдущего владельца тела одиночество и отчуждённость от всех остальных. Но постепенно вино делало своё дело, языки развязывались, преграды и предубеждения таяли. И он сперва схлестнулся в жарком, хоть и ничего не значащем споре с Синь Гуйфэном по поводу того, стоит ли добавлять чеснок в блюдо, где и так используется перечное масло, потом они уже втроём с Ли Баовэнем спели хором, причём если Гуйфэн и Баовэнь пищали сдавленными мяукающими тенорками, то Линьсюань пел полным голосом, но смешки почему-то достались именно ему. Впрочем, Линьсюань не обиделся и в конце концов заработал признание от Синь Гуйфэна, что глава Ши прав, и шиди Хэн и в самом деле изменился.
В общем, Линьсюань возвращался на следующее утро во главе своего отряда в Линшань опять с тяжёлой головой, но зато с чувством полного морального удовлетворения.
Быстрый двухчасовой полёт на мечах выдул из него остатки похмелья, а чайник невкусного, но восхитительно прохладного чая и переодевание из пропахшей потом и дымом одежды в свежую и чистую примирили с этим миром окончательно, погрузив Линьсюаня в состояние полного благодушия и любви к ближнему. А потому, заметив в кустах двоих юных оболтусов, которые целовались вместо того, чтобы учиться, Линьсюань не только не стал их шугать, но и даже свернул в сторону, чтобы не мешать. Дело молодое, сами такими были.
Новая дорожка вела мимо садика лекарственных трав, за которыми ухаживали в основном ученики целителей, а потом поднималась вверх по склону, пересекала небольшой мостик и вдоль ручья в конце концов выводила к дому главы. В стороне виднелся тёмный провал в склоне горы — вход в серию гротов, издавна используемых для уединённых медитаций. Бывать там Линьсюаню ещё не доводилось, да он и не стремился, сильно сомневаясь, что эти пещеры чем-то отличаются от всех остальных.
Кстати, именно в этих гротах сейчас занимается повышением уровня совершенствования Доу Сюй. Хотя… нет. Уже не занимается.
Какой-то ученик в белом шэнъи нёсся по дорожке так быстро, что на полном ходу впечатался в не ожидавшего этого Линьсюаня. И, вместо того чтобы как подобает поклониться и извиниться, лишь окинул его диким взглядом и попытался рвануть дальше.
— Что случилось?! — рявкнул заклинатель, ловя его за шиворот.
— Там… учитель Доу…
— Что с ним?
— Он обезумел!
Выпустив ученика, Линьсюань кинулся в направлении, откуда тот прибежал. Что разумнее было бы сперва кого-то позвать на подмогу, до него дошло позже. А пока, выскочив на полянку перед входом в пещеру…
Вы когда-нибудь видели человека, напоминающего зверя? На двух ногах, одетого в одежды заклинателя, но с перекошенным лицом, оскаленного и без проблеска мысли в глазах? И при этом ещё с мечом в руке? Именно его и узрел Линьсюань, лишь с трудом узнав шиди Доу. Краем глаза он так же успел заметить чьё-то тело, лежащее у дальнего края полянки, и ещё двоих юношей, жмущихся к скале. А потом Доу Сюй с рыком бросился на возглас вновь прибывшего, и Линьсюаню стало не до разглядывания обстановки.
Доу Сюй не зря считался лучшим мечником Линшаня, и даже в таком, очевидно невменяемом состоянии, к сожалению, мастерства не растерял. Первый же удар не разрубил Линьсюаня пополам только потому, что тот успел сложить отражающую печать. Доу Сюя откинуло назад, и это дало Линьсюаню секунду на то, чтобы выхватить меч. Оставалось лишь порадоваться, что он сегодня прихватил Ханьшуй с собой. Однако других поводов для радости не было. Вихрь ударов, обрушившихся на него, сделал бы честь недоброй памяти водному духу, с той только разницей, что у духа было десяток щупальцев, а меч у Доу Сюя один. Знаменитый Поцзюнь свистел в воздухе, атакуя словно со всех сторон разом, и Линьсюань только и мог пятиться и отбиваться, понимая, что долго не выдержит. Даже камень, на удивление точно прилетевший Доу Сюю под коленную чашечку, дела не поправил: шиди не растянулся на земле, а упал на подломившееся колено и тут же ударил снизу, вынудив Линьсюаня высоко подпрыгнуть, пропуская лезвие под собой.