Замкнутый круг

— Зачем тебе разорившееся предприятие?

— Оно далеко не такое пропащее, как считает Стинг. Просто у кого-то отсутствует деловая хватка, — как ни в чём не бывало произнёс Роуг, начиная собирать упавшие на пол бумаги. — Я не стал бы связываться с заведомо проигрышным делом. Согласно договору все закреплённые за фирмой долги остаются Стингу.

Люси дёрнулась как от удара током и, казалось, даже дышать перестала. Только слышно было, как чашка в её руках отбивала неровную дробь о блюдце, пока мужчина любезно не догадался забрать у неё элемент сервиза и поставить его на стол. Девушка мало что понимала в подобных вещах, но всё же шестое чувство тревожным отголоском давало о себе знать, словно ноющая в плохую погоду, не до конца затянувшаяся глубокая рана. Это было настоящим безумием, о чём Стинг только думал, соглашаясь на подобные условия?..

— Ты не веришь мне? — с трудом пряча улыбку, поинтересовался Роуг. — Мы вместе просчитали все «за» и «против», это был лучший вариант.

Нет, она верила. Возможно, это было и странно, но Роугу Люси доверяла куда больше, чем брату. Особенно, если учесть то, как часто её в последнее время подставлял Стинг (Господи, зачем он только это делал?). Особенно, если учесть открывшийся сегодня факт, что их с Роугом знакомство, пусть и заочное, длилось куда дольше, чем считала сама Люси. Из-за всех тех потрясений, которые свалились сегодня на её голову, эта новость немного отодвинулась на второй план, и теперь вместе с осознанием ситуации ею овладела крайняя степень смущения.

Каким она представляла все эти годы своего тайного друга по переписке? Наверное, именно таким человеком, каким она считала Роуга. Чуть более мягким — она не могла даже представить, чтобы тот Чени, каким обрисовывал его Стинг, мог позволить себя хотя бы малейшие из тех сентиментальностей, которыми были наполнены его письма. Та фотография школьных лет, которую она увидела здесь, здорово освежила ей память. И в самом деле, как она могла забыть его?.. Раньше Роуг бывал частным гостем у них дома. Конечно, выглядел он совершенно иначе: у него ещё не было этого пугающего шрама, да и внешность его за минувшие пять-семь лет изменилась куда больше, чем следовало. Друг Стинга, которого она помнила, был по-настоящему прекрасным юношей. Совершенно не таким, как её брат — тот был ублюдочно красив, заносчив и легкомыслен. Красота же Роуга была сокрыта где-то глубоко внутри, не бросалась в глаза и открывалась со временем. Она проявлялась в его поступках, сосредоточенном и вместе с тем ласковым, но не по годам взрослом взгляде, в редких и оттого ценящихся вдвойне улыбках. В этом уставшем от жизни и успевшем окончательно разочароваться в ней мужчине, в волосы которого серебристыми нитями закралась седина, было уже не узнать того печально-счастливого юношу, которого она когда-то знала. Наверное, со стороны Люси было слишком самонадеянно и глупо считать, что она понимала его тогда. Всё их общение сводилось к простым правилам приличия и паре коротких бессмысленных разговоров, необходимых, чтобы заполнить хоть чем-то неловкое молчание. И всё же рядом с ним она чувствовала непередаваемое словами умиротворение, словно срок их знакомству равен был всей её жизни. Неясным оставалось одно: чем именно она могла заслужить подобное отношение с его стороны?..

А Роуг всё продолжал сидеть у неё в коленях, вглядываясь в смущённое и оттого ещё более прекрасное лицо, отмечая про себя малейшие, едва заметные изменения. Он знал её тело как своё собственное. За последние несколько месяцев Люси заметно сдала в плане внешнего вида. Залёгшие под глазами тёмные круги придавали её облику оттенок нестираемой подавленности и усталости, а у основания лба мужчина заметил две мелкие полоски морщин, которых раньше не было. Люси менялась, взрослела, набиралась жизненного опыта — обрастала грязью, с каждым днём всё яснее понимая, что жизнь сильно отличается от того, что она представляла себе в детстве. А для него она оставалась всё так же изумительна — увидев однажды бриллиант, ты уже ни за что не сможешь назвать его куском стекла. Она была потускневшей, истёртой драгоценностью, пока не давшей трещину, сияние которой ещё можно было вернуть, Роуг хотел в это верить. Он был не в праве судить её, ведь и сам был ничуть не лучше.

Заметив на себе излишне пристальный взгляд мужчины, девушка смутилась и невольно вжалась в спинку кресла, по максимуму отстраняясь от него. Повисшее между ними напряжение можно было хоть ножом резать.

— Скажи… Почему именно я?

Он знал: Люси забыла его. Вернее, она припоминала, что когда-то они уже были знакомы ранее, но тот самый случай, который и стал для Роуга самым значимым в их истории, девушка никак не могла воссоздать в памяти. Он всегда жил с осознанием этой простой истины, но получить очередное тому подтверждение вдруг оказалось неожиданно больно. Наверное, он никогда не сможет до конца принять тот факт, что его граничащая с нездоровой одержимость этой девчонкой зародилась одновременно с тем, как умерла малейшая надежда на взаимность.

Очаровательную младшую сестрёнку лучшего друга Роуг заприметил давно. Её звали Люси, она была на пять лет младше их, и их знакомство как раз совпало с тем волнующим моментом, когда из нескладного ребёнка она только начала превращаться в прекрасную девушку. Это было равносильно тому, как изо дня в день наблюдать за распусканием цветка: как он несмело расправляет свои нежные лепестки, всё больше открываясь миру, как наливается соком и начинает благоухать всё сильнее, невольно привлекая к себе внимание случайно набредших охотников за добычей. Она с поразительным мастерством сочетала в себе абсолютно несочетаемое: обладала острым, цепким умом и вместе с тем была наивно глупа; была изящна и утончённа, но временами до нелепого неуклюжа; отчаянно смела и труслива, общительна и молчаливо-печальна… Он мог продолжать этот список бесконечно, с каждым разом открывая для себя всё новые и новые грани её характера. Открыто признаться в своих чувствах Роугу мешала то ли неуверенность, то ли излишняя рациональность: несмотря ни на что Люси всё ещё оставалась ребёнком, а он боялся зарождающихся в нём, доселе неизвестных чувств. Парень сомневался, что сможет себя контролировать, а увидеть страх и отвращение в её обычно нежном лучистом взгляде было страшнее смерти. И потому он продолжал скрываться, отсчитывая дни, но полностью бездействовать не давала взыгравшая внезапно ревность. Он был не уверен и вместе с тем жаден, не желая никому отдавать Люси уже сейчас. Именно так, а не из романтических побуждений, у него и возникла идея писать ей письма. Будучи совсем ещё юной, Люси просто не могла оставить равнодушной появление первого поклонника, тайком подбрасывающего ей послания. Все эти годы они должны думать лишь друг о друге, а потом…

… А потом произошло это, и все мечты Роуга обернулись прахом в одно мгновение. Он помнил этот день как ничто другое, в мельчайших подробностях, врезающихся в мозг кровавой гематомой, хотя предпочёл бы никогда не вспоминать о том, что с ним произошло…

Это был день её шестнадцатого рождения. Точнее, на город уже опускался глубокий вечер, укутывая его плотным пуховым одеялом. В густом душном воздухе застывали звуки, доносясь до слуха лишь глухим отголоском самих себя, и только пение сверчков раздавалось предельно звонко и чётко. Роуг повёл плечами от неожиданно накатившей волны озноба и полной грудью вдохнул прохладный пыльный воздух, таящий в себе лёгкие цветочные ноты. Он чувствовал себя грязным преступником, намеревающимся в сотый — тысячный — раз увидеть нечто, не предназначенное для его глаз. Откуда-то издалека донёсся гул звучащих вразнобой девичьих голосов, и парень невольно напрягся, прячась чуть дальше за угол дома. Если бы Стинг узнал, что он следит за его сестрой, то наверняка бы уже размазал его по стенке — хотя нет, уж больно неоднозначные родственные отношения их связывали. Этот заносчивый засранец скорее бы от души высмеял его — или затаил в душе жгучую обиду.

Гомон становился всё чётче, и Роуг уже мог различить взволнованный голос Люси, чей-то отдалённо знакомый смех и её подругу, — кажется, Леви — которая не менее горячо с ней о чём-то спорила. Парень никогда не одобрял их дурацкую привычку так свободно разгуливать по улицам города в тёмное время суток. Магнолия была далеко не самым подходящим местом для подобных прогулок, порой здесь и днём было страшно выходить из дома. И всё же девчонкам, как и многим другим людям, обитающим здесь, хотелось обычной свободной жизни, и ради этого они готовы были рисковать и жертвовать многим. Немного успокаивало, что они всё же были благоразумны и всегда ходили большой сплочённой компанией, хотя и так они едва ли могли что-то противопоставить отморозкам, которыми были наполнен этот город…

Где-то за спиной раздался протяжный тяжёлый вздох, и Роуг неподвижно застыл, боясь упустить малейшее колебание воздуха. Он точно помнил: короткий переулок, в котором он скрывался, заканчивался тупиком, там просто не могло никого быть. Но тяжёлое хриплое дыхание, каменной коркой оседающее на коже, прикосновение холодного металла, впивающегося в шею, и тот клокочущий звериный страх, что он при этом ощущал, были слишком реальны и осязаемы, чтобы списать их на разыгравшееся воображение.

— Ну здравствуй, — устрашающе прошептал в самое ухо неизвестный ему голос, и нервы парня всё же не выдержали: он дёрнулся, выдавая тем самым своё состояние, попытался обернуться, но его схватили за шею и резко швырнули в стену. Всё тело обожгло волной невыносимой боли, а отбитые лёгкие, казалось, и вовсе перестали функционировать. Чьи-то пальцы грубо схватили его за подбородок и повернули лицо на свет. Роуг сдавленно всхлипнул и, приоткрыв глаза, сквозь невольно выступившие слёзы попытался разглядеть нападавших. Уличные фонари слепили его, и он смог только смутно различить три склонившихся над ним силуэта.

— Ну точно, это крысёныш Скиадрама. — Он инстинктивно сглотнул, попытавшись смочить пересохшее горло, но ему не дал этого сделать приставленный к кадыку нож. — Тише будь, а не то отделаем тебя в фарш.

Роуг слабо дёрнул головой, то ли пытаясь избавиться от удерживающей его руки, то ли убрать лезущую в глаза чёлку, но этот жест был принят нападающими как неповиновение с его стороны. Кто-то схватил его за волосы и со всей силы приложил затылком о стену. Парень сдавленно охнул, чувствуя, как мутнеет в глазах, а тонкая ниточка сознания ускользает от него, и медленно осел на землю. Его уже даже не думали держать, так как видели, что он при всём желании не сможет никуда убежать.

— Нет, вы только посмотрите на него, — загоготали где-то сверху, и на разодранную щёку парнишки приземлился плевок, — и этот кусок дерьма через несколько лет должен стать у дел вместо своего старика? Такое уёбище.

Роуг сдавленно застонал, до сих пор безуспешно пытаясь привести в норму сбившееся дыхание. Если бы у него было хотя бы на самую чуточку больше сил, то он бы обязательно сказал этим гориллам, что никогда и не собирался становиться главой преступного конгломерата. Особенно теперь, когда у него перед глазами был живой пример в лице Люси и Стинга. Им всем посчастливилось родиться не в той семье и не в то время, и всё же в нём ещё теплилось такое отчаянное и наивное по своей природе желание откреститься от всего и жить той же беззаботной жизнью, что и Люси. И он, последний глупец, до сих пор мог надеяться, что найдёт в себе смелость признаться ей, она ответит на его чувства взаимностью, а после они уедут из города, чтобы никогда не вспоминать тот кошмар, что остался за их спинами?..