Замочная скважина: Наследие

Как бы это не было банально – но опыта у папы точно побольше.

На пару тройку столетий.

– А то, что ты поджог дом.. – бормочу – они разве не найдут бутылку с твоими отпечатками, как коктейль Молотова, или канистру, или чем ты там поджигал..

Папа усмехается:

– Поджигал я руками, но отпечатков не оставил – он располагает одну ладонь над другой, оставляя немного места; выглядит так, будто он держит двумя руками какой-то невидимый шар – это и проще, и надежнее.

И тут между его руками резко возникает огонь.

Словно прямо из ладоней.

Я вздрагиваю от неожиданности.

В следующую секунду он убирает одну руку, а пламя начинает подчиняться малейшему движению второй.

Наконец, он небрежным движением сжимает ладонь и огонь пропадает.

Я сижу с открытым ртом.

Самый неуместный вопрос, но кажется, папу он наоборот радует:

– Я тоже так могу?

– Пока нет – щелкает меня по носу – но, поверь мне, сможешь и даже больше. Немного позже.

– А почему.. ты сделал это так?

– Говорю же – проще – жмет плечами – мне надо было, чтобы дом и трупы сгорели настолько, что нельзя опознать сразу. Но чтобы не в труху – копы должны были найти семь трупов и прийти к первоначальной версии, что горела вся семья. Обычным пламенем нужную кондицию угадать невозможно. Горит неравномерно и неравнозначно во всех местах дома. Здесь же – с лукавой улыбкой шевелит пальцами, словно опытный фокусник – я контролирую все сам. И ждать не надо – одно движение, и дом

(..он в этом уверен, хотя соседи и говорят, что вспыхнул весь дом буквально за секунду. только что не было – и уже марево. папа злится – он говорит, что это невозможно. даже при поджоге. пламя должно успеть разгореться..)

вспыхнул там и настолько, насколько мне нужно было.

На моих глазах опять проступают слезы, едва стоит подумать о том, какая участь постигла сначала мою семью, а после даже их трупы.

Я уже начинаю ненавидеть себя за эту слабость.

Вначале я себя жалела.

Потом жалела семью.

Был даже день, когда я жалела папу и все, через что ему пришлось пройти в одного.

Но вскоре меня начало раздражать, что я постоянно рыдаю и не могу этого контролировать, когда папа уже решает какие-то проблемы вовсю.

Это просто слабость.

Ничтожность.

Я и как человек не удалась, и как гибрид – полный провал.

– Все нормально – заверяет меня отец – не переживай. Считай, что мы их кремировали. Это же современно, да? Экология, все дела.

Решаю, что он издевается – пока не поднимаю на него глаза.

Нет, совершенно серьезно.

Ну да. Иммунитет бессмертием.

Сейчас я бы от него не отказалась, раз уж альтернативы нет.

Чувства, когда впереди целая вечность потерь и смертей – это настоящая мука. Я потеряла двоих (мама и Нейт) – и уже выть охота.

Жаль, что я не могу умереть.

Иначе бы давно спрыгнула с моста.

Отчасти я даже завидую бесчувствию папы.

По крайней мере, это не больно.

– Как скоро ты перестал чувствовать? – спрашиваю, растирая слезы по щекам.

Он внимательно смотрит на меня, беззаботность сходит с его лица, после чего серьезно отвечает:

– Не скоро. Через множество-множество потерь тех, кто был дорог. Обычные смерти не закаляют. Но знаешь что – щелкает пальцами – на твоем месте, я бы наслаждался тем моментом, пока тебе это доступно. В бесчувствии нет удовольствия. Это как есть пищу, не чувствуя вкуса. Да, ты не можешь ощутить дерьмовый вкус.. но и прекрасный тебе тоже недоступен…

..С того разговора прошло три месяца, однако я все еще с ним не согласна. Если знаешь, что впереди тебя после вкусного всегда ждет дерьма пригоршня – то лучше и ничего не пробовать вовсе.

На счет вкуса, кстати, уже здесь, в Швеции, я тоже у него спросила, когда обнаружила (вернее, соизволила обратить внимание), что он с удовольствием ест обычную пищу..

…прожевав очередной кусок ростбифа, я удивленно оборачиваюсь к отцу, что неспешно поглощает свой кусок мяса, и замечаю:

– А разве вампиры могут есть обычную еду?

– Миф – фыркает папа – не знаю, откуда люди это постоянно берут. Кто-то что-то увидел, кому-то не так передал. Может, какому-то несчастному Проклятому еда дерьмовая попалась, вот он и обблевался – а невежды решили, что она ему поперек горла встала от его темной сущности.

Я смеюсь, едва не подавившись.

Папа подмигивает:

– Вкус-то никто не отменял – и в подтверждение этому, с аппетитом поглощает очередной кусок, щедро смазав его соусом – да, нас, в отличии от людей, еда не насыщает – но гастрономическое удовольствие мы от нее получаем такое же…

…я никогда не забуду, как наблюдала из иллюминатора 7 за удаляющимся зданием аэропорта. Как самолет выезжал на взлетную полосу, а я понимала, что навсегда покидаю родную страну.

7

Иллюминатор – окно самолета.

Без прощания.

Без выхода на бис.

Без семьи.

Вернее, с папой, конечно. Но с ним одним.

Нейт всегда мечтал путешествовать. Но ему так и не довелось покинуть даже Чикаго.

Вместе со страной, я оставляла там же, на взлетной полосе, свою жизнь, свою личность, свои воспоминания, радости и слезы.

Я ехала в аэропорт Джейзи Райтсон.

Я села в самолет Жаклин Дюран.

В дом в Швеции я въехала уже Элис Мозли, немкой, рожденной в Гамбурге в конце прошлого века, со своим отцом Ллойдом Мозли. Мы выбрали Швецию быстро и в спешке, основываясь только на том, что там 80% населения, несмотря на наличие официального шведского язык, разговаривают на английском.