Замок Эйвери

– А если он тоже встретил свою любовь, и кто-то нуждается в нём?

– Тогда… пощажу ради твоего заступничества, но обязательно разведусь.

… Знаешь, а ведь мы по-настоящему любили друг друга, и он мне даже иногда вспоминается, таким, каким он был до… бешенства - весёлым, любящим, заботливым, а ещё развратным, и мне всё это до сердечного трепета нравилось в нём… Но, я говорю не о том, наверное, пьян, а ты?

– Я тоже немного пьян, но слушаю тебя с превеликим интересом. И что, Люпин был развратнее меня?

– Что же ты за наивный, неиспорченный ребёнок, как можешь ты себя, - я заливаюсь хохотом, - себя считать развратным!

Я всё ещё хохочу, когда Блейз подходит ко мне, медленно опускается на колени и, надавив одной рукой на затылок, а вторую запуская мне в шоссы, стремительно и страстно целует, я тотчас переключаюсь на поцелуй и действия свободной руки Блейза, но в мозгу срабатывает привычная команда отходить с поля боя, и я резко встаю, там самым прерывая действия Блейза, непременно приведшие бы к значительно большему, чем мой оргазм.

Блейз остаётся сидеть на полу, обхватив себя руками, словно от озноба. Я дотрагиваюсь до его лба, нет, всё в порядке, он молча хватает мои пальцы и начинает медленно облизывать и посасывать каждый, я снова в кресле, только теперь с сотворённой сигаретой - от возбуждения безумно хочется курить.

– Хватит, Блейз, милый, ну успокойся, что ж ты себе сегодня места не находишь, а лучшей терапией считаешь секс со мною.

Он поднимает ярко-зелёные, страстные глаза и говорит хрипло:

– Ну прости, прости меня! Только, прошу, не называй наши занятия любовью сексом.

– Я и сам не люблю этого слова, так что и не проси - не буду, я и сам хотел предложить, но вы, юные, как мне кажется, только так и говорите о любви.

– Не все, Сев, не все. Сотвори и мне сигарету, пожалуйста.

Мы оба курим, а я вспоминаю, что забыл дома пепельницу - подарок Блейза из полосы перекрученного дамасского клинка - вещь достаточно опасная, острая, но это же подарок… А пока призываю свою раковину с перламутровым нутром.

– Тебе налить ещё?

– Да, спасибо, - и стакан, как ни в чём не бывало, в третий раз опрокидывает содержимое в желудок Блейза.

Я наливаю себе второй и начинаю потихонечку попивать ароматный огневиски высшего качества.

– Так спеть ли что-нибудь усталому труверу для услаждения слуха монсеньора Цабиньо?

– Да, Сев, будь любезен.

Phyton, le mervilleus serpent

Que Phebus de sa flesche occit.

Avoit la longueur d`un erpent,

Si com Ovides le descrit.

Mais onques homs serpent ne vit

Si fel, si crueus ne si fier

Com le serpent qui m`escondit,

Quant `a ma dame merci quier.

Il ha sept chi'es, et vraiment,

Chascuns `a son tour contredit

La grace, o`u mon vray desir tent,

Dont mes cuers an doleur languit:

Ce sont Refus, Desdaing, Despit,

Honte, Paour, Durt'e, Dangier,

Qui me blessent en l`esperit,

Quant `a ma dame merci quier.

Si ne puis durer longuement,

Car ma tres dous dame rit

Et prent deduit en mon tournment

Et `es meschi'es, o`u mes cuers vit.

Ce me destruit, ce me murdrit,

Ce me fait plaindre et larmoier,

Ce me partue et desconfit,

Quant `a ma dame merci quier.

– Ну, что понял, франкоязычный ты мой возлюбленный?
– смеюсь я, язык действительно стар, но не настолько, чтобы не понять общего смысла куртуазной баллады, как всегда, терзаний по поводу жестокости сладчайшей дамы.

Примерно это и пересказывает мне Блейз и, выпив ещё стакан (я только допил свой), просит перевести.

– Да зачем тебе это, если и так всё понял?

– Хочу сравнить мои догадки с твоим литературным переводом, ну и заодно ещё раз прослушать затейливый мотив в твоём исполнении. Я же далеко не первый, кому ты поёшь любовные или весёлые баллады, - говорит он, почему-то с горечью, и внезапно понимаю его, говоря:

– Да, не считая профессора Синистры, ты - третий…

– Всего третий?! Но это… невероятно! Сколько же ты прожил с первым супругом, о котором ты ничего не рассказываешь, но всем известным - Героем?!

– Месяц, и супругом моим он стал и, может, это и было основной моей ошибкой, лишь только, как Королева, после Алхимической Свадьбы,

Яотвечаю устало и нажимаю на особые точки на переносице - лучшее тактильное средство от головной боли, но она только разгорается, а Блейз молчит и смотрит куда-то в стену, видимо, нумерологически обрабатывая вероятностную линию моей жизни в связи с открывшимися обстоятельствами. Это я так горько шучу, - на самом дале Блейз полагал, что у меня огромный

список почитателей… ну, только, если в среде Пожирателей кто-нибудь положил глаз на вечно спокойного, равнодушного и холодного «друга» самого Лорда, хотя вряд ли кто-нибудь из них вообще думал, что у меня есть что-то, кроме строгой чёрной одежды, лица - маски и немытых, слипшихся волос.

Нет, мне нужно ещё хотя бы исполнить моему Блейзу авторизованный перевод этой, в общем-то, пустенькой баллады, но если он хочет… призываю коньяк и рюмку, выпиваю её залпом… отпускает… может, и вправду не добивать Люпина, раз он мне такое хорошее средство для лечения головной боли предложил… или это был Гарри? Не помню… опять болит, причём в строго определённом месте… а-а! Я же этим самым местом об днище ванны ударился, и было это уже много часов назад - конечно, волшебное обезболивающее заклинание перестало работать…

– Anaestetio localus!
– произношу я вслух - к сожалению, невербальным мне его сделать не удалось… ай, хорошо!

– О чём задумался, Блейз, или пора баиньки?

– О-о, нет, я бы хотел выпить ещё.

– А не многовато ли будет? Мне, конечно, для тебя огневиски не жалко, вот только придётся посмотреть, есть ли в запасе Антипохмельное зелье?

Встаю, смотрю - нет, придётся идти в лабораторию, а вот туда почему-то идти неприятно… - Может, это воспоминания о старом диванчике со сломанной пружиной, что впивалась в рёбра?
– стараюсь я себя приободрить.
– Нет, это воспоминание о Минни, в ужасе кричащей, да, Минни кричала, что Блейз умирает. Всколыхнулось ли во мне что-то тогда действительно впервые по-настоящему? Нет ответа, но идти надо.

– Блейз, я спущусь в лабораторию за зельем для нас, чтобы завтра не было похмелья.

– Сев, а… можно я с тобой?

– Можно, вьюноша ты мой неразумный, совсем без меня не можешь?
– посмеиваюсь я, в душе чувствуя благодарность за то, что не придётся идти одному. Ну почему я просто, без весомой причины, и то, когда совесть замучает, не могу выразить перед этим добрым, слегка заикающимся, красивым мальчиком благодарность, просьбу простить, помочь? Что же со мной произошло - почему я стал таким жёстким даже с самым близким, беззаветно любящим меня юным волшебником? Что-то сломалось во мне тогда, когда мой супруг совершал преступления, превосходящие мифические зверства Пожирателей. Да, они, безусловно, были жестоки, но только целенаправленно - им давалось задание, и они его лишь выполняли, а планировал-то всё это не маравший рук уже долгие годы, со времён первой Войны, Близкий Круг…