Заноза Его Величества

— Снадобья, вроде того, что выпил король?

— Самые разные. От хворей, от сглаза, приворотные, отворотные, любовные. Они, как правило, не работают, так, для обывателей. Но есть и настоящие. Но не такие, как подсунули вам. Это было очень редкое, дорогое и запрещённое, потому что замешано на магии. Кто попало не смог бы себе его позволить.

— Так вот почему оно светилось, да? Как чёртова радиация? Вот почему светится изображение Наль? Магия?

— Она красивая, правда? — вздыхает он как-то подозрительно мечтательно. — Наль она — чистая магия.

— Ты погоди-ка вздыхать, Ромео, — отщипываю я виноградину. — Есть предположение, кто мне его подсунул? Снадобье? Ведь я так понимаю, кто-то, значит, за вами с Катькой следил? Кто-то понял, что дело нечисто?

— Если бы я знал, — снова вздыхает он и выпускает дым колечками.

Ты посмотри какой затейник! А в том камзольчике ну, правда, казался дитё дитём.

— Ладно, давай тогда подробнее про раскол. Надеюсь, это в вашей школе проходили?

— Типа того, — снова затягивается он. — Говорят, страшное было время. Их почти уничтожили по всему миру, тех кто верил в Наль. А тех, кого не убили, не сожгли на кострах — бежали. И приют им тогда дали только в этой стране. В то время правил Рекс какой-то там.

— Рекс, к ноге! Гав! Гав! Хорошая собака, — не могу сдержаться я, и Карлуха разулыбался, а то что-то размечтался о своей божественной Наль, совсем скис. — Их поселили за Говорящим мостом, я правильно поняла?

— Да, в то время на пустующих землях. И король дал клятву защищать право "травников" на свою веру, пока жив этот род. Так что они, как и мы, под защитой Его Величества. Как и все платят налоги, и им разрешено торговать с этой стороны Сухой реки. Они всю страну снабжают своими снадобьями, продуктами, молоком, сыром, орехами, грибами.

— То есть, если наследника не будет, то следующий пришедший к власти род это в принципе делать не обязан?

— Не обязан.

— А где живёте вы? Кто вне закона? Магическое сообщество?

— В Живом лесу. Если ехать с этой стороны — он по правую сторону от Говорящего моста — лес и прилегающие к нему земли. Нас постигла лучшая участь. Как существ, обладающих магией, нас тогда не уничтожили, а просто согнали в разные места.

— На свои исконные территории. Понимаю.

Вижу, что он не понимает, но да ладно.

— К настоящему времени феи остались только здесь. И называются существа Департамента Пространственных Связей.

— Что же изменилось в последнее время? Зачем эта петиция?

— Новый Император Пяти Королевств хочет принять Абсинтию в состав Империи, а Живой лес сделать независимой территорией. Как-то так, — пожимает он плечами.

— Суверенным государством что ли? То есть этим вашим исконным землям дать статус государства и тоже включить в состав империи, если Абсинтия не согласится?

— Вот. Типа того, — докуривает он и бросает бычок в окно.

— И такие блага поди сулит, что вам и не снились?

— И нам, и Абсинтии. Только наши-то понимают, что он нас просто к рукам хочет прибрать. А вот местная знать недовольна, давит на Его Величество, чтобы или вступил в состав Империи, или от нас отказался.

— А он не хочет?

Вместо ответа он разводит руками. И закуривает следующую самокрутку.

— И он может и не вступать, а вот вас вывести из-под своей юрисдикции запросто, да? А феи просят его от них не отказываться?

— А знать твердит, что на наше содержание он опустошает казну. От нас никакого толку, ведь магия в этом мире вне закона.

Ой, майн гад! Бьюсь я башкой об стенку. Как я эту политику люблю и уважаю, вот прямо от слова «в гробу в белых тапочках». А я то мечтала будем бегать с Гошкой по лугу, ромашки друг другу в волосы втыкать, любиться время от времени, да и всех забот, что царапку эту его в боку вылечим да Катьку вернём. Ну, наследник, само собой. А тут что делается, что делается!

Папаша его тоже, насоставлял наследных бумаг, нет бы побольше сыновей нарожать, чтобы уже наверняка с наследниками вышло. Нет, всё через одно место. Хотя, положа руку на сердце, эти парни — вот один, сидит, дымит мне в лицо, — кого они когда слушаются.

«Всё, не нравится мне эта сказка, пошла я спать!» — сползаю с подоконника, унося на стол посуду. Поднимаю так и валяющийся под стулом лист.

— Тебе нужна эта бумага? А то я сожгу от греха подальше.

— Жгите, — соглашается Карл.

— А Мёртвый лес, в котором Катька заблудилась в детстве, — поджигаю я край о свечку и дождавшись, пока она разгорится, бросаю в камин. — Кто живёт в Мёртвом лесу?

— Никто. Ведьма. Этот лес выгорел до тла много-много лет назад, да так и стоит. И горе тому, кто в него сунется, — поясняет Карл, пока я ищу задвижку. Как в этом хитроумном устройстве открывается труба? Дымит, как падла.

— И долго в нём пробыла Катарина? — машу я руками, чтобы разогнать дым.

— Три дня. Вот тогда, говорят, умом и тронулась.

— А я видела её воспоминания о похоронах, — оставив эту дурацкую затею — разогнать дым, я возвращаюсь к окну. Догорит, само выветрится. Благо бумажка небольшая. — Когда Аурелия умерла. И блин, это было страшно.

— Значит, она может общаться с вами? — оживляется Карл.

— Это ты мне скажи, — развожу я руками. — Это были просто воспоминания, обрывки фраз, образы, всё, что она чувствовала тогда. Но не больше. Но если бы я как-то могла с ней поговорить.

— Есть у меня одна идея, — подскакивает он. — Но я должен идти, — и фей исчезает так быстро, что я и сказать ничего не успеваю.

— Какая идея? — кричу я ему вдогонку.

— Завтра поговорим! — доносится в ответ.

Вот так всегда: ни здрасте, ни до свидания. Когда завтра? О чём поговорим? Вот засранец!

С этими подростками вечно так! У Ленки такой же оболтус. И мой, наверно, был сейчас таким же. Как раз шестнадцатилетним. И хорошо, что его у меня нет. А то переживала бы сейчас, как он там, без меня: надел ли шапку, не забыл ли презервативы.

А, к чёрту это всё! Я спать, спать, спать.

И я ещё долго ворочаюсь и чутко прислушиваюсь то к ветру за окном, то к цокоту копыт, то к шагам за дверью. Но возможно, всё это мне уже снится, когда сильная мужская рука обнимает меня поверх одеяла, и холодные губы оставляют на щеке такой нежный и такой волнующий поцелуй.

Глава 19

Головная боль — это, наверно, меньшее, что должно бы волновать меня с утра, когда день предстоит такой, что хочется малодушно накрыться одеялом с головой и не вставать.