Западная Белоруссия и Западная Украина в 1939-1941 гг.: люди, события, документы
Шрифт:
Социальная активность евреев не соответствовала задачам советской национальной политики, которая с политических и пропагандистских позиций однозначно фаворизировала белорусов. Для партийных функционеров было характерно традиционное пренебрежительное отношение к евреям. Настроения бытового антисемитизма не были чужды и РККА. Товарищеские суды нередко разбирали дела по таким оскорблениям как «еврейская шкура», «жид», которые считались проявлением «старого национального презрения», характерного для царской армии, когда Россия была «тюрьмой народов». В рапортах обязательно указывалась национальность, если лицо, совершившее неблаговидный поступок, было евреем (или поляком). Например, в политдонесении 3-й армии накануне похода говорилось, что на фоне общего здорового настроения солдат, скучный и пассивный красноармеец Фрыдляндер, еврей, жалуется на головную боль и просит перевести его в штаб части из строевой роты из-за трусости. Приходилось учитывать и особенности межнациональных отношений в Западной Белоруссии, для которых были характерны проявления открытого антисемитизма. Польская антисемитская пропаганда преподносила еврея противоречиво:
Энтузиазм, с которым приветствовали евреи Красную армию, активность в подготовке и проведении выборов в Народное собрание, отталкивали от советской власти представителей других этнических групп. Во время выборов в Народное собрание в ультимативной форме требовали, чтобы евреев у власти не было. В местечке Цехановец при выступлении местного еврея присутствовавшие 1 500 поляков покинули митинг. На избирательном участке в Белостоке во время выступления еврея все засвистели и стали расходиться. Жители деревни Медники возмущались: «Кто это выдвинул в депутаты Народного собрания еврея Левина — мы за него голосовать не будем». Председатель второго избирательного участка Гродно говорил: «Я не антисемит, но только неудобно избирать еврейку в Народное собрание». На бюллетенях многие писали: «Голосую за присоединение к СССР, но без евреев». Подобные призывы звучали и на выборах в местные советы: «Рабочие паровозники и вагонники не будем голосовать за евреев!». Антисемитизм местного населения усиливался по мере возрастания недовольства внутренней политикой советской власти.
Вместе с тем евреи оказались лучше, чем белорусы подготовлены к тому, чтобы заменить поляков в органах управления и правопорядка. Знание нескольких языков позволяло их использовать в газетах, в агитационной работе, в здравоохранении и, конечно, в торговле. Не случайно народный песенный фольклор тех лет отразил национальную политику таким образом: «Гоп мои гречаники, все евреи — начальники, белорусов — в колхоз, а поляков — на вывоз». Однако все же число представителей еврейского населения в эшелонах власти не соответствовало их политической активности и численности, оно, как правило, не превышало их довоенного удельного веса в общей численности населения [373] . Так, например, по Барановичской области среди 56 кандидатов, избранных в Верховные советы БССР и СССР, евреев было лишь 4 человека, а белорусов 43. В местных органах власти в этой области, по итогам выборов 15 декабря 1940 г., оказалось 76,7 % белорусов, 7,8 % евреев, 9,8 % русских, 2,8 % поляков. Среди кандидатов в депутаты в местные советы по белостокской области евреи составляли 11,6 %. Эти данные еще раз подтверждают курс на фаворизацию белорусского населения за счет других этнических групп.
373
Следует учитывать, что к неудовольствию советской стороны от 60 до 84 % беженцев с немецкой стороны составляли евреи (см.: Розенблат Е. С. «Чуждый элемент»: еврейские беженцы в Западной Белоруссии (1939–1941) // История и культура восточноевропейского еврейства: новые источники, новые подходы. М., 2004. С. 335). По некоторым оценкам, осенью 1939 г. на территории северо-восточных воеводств Речи Посполитой находилось около 1,5 миллиона евреев. В крупных городах, таких как Белосток, их численность увеличилась в два раза (См.: Gross J. Т. Upiorna dekada. Krak'ow. 1998. S. 66–67).
Ни на какие контакты не шла Красная армия с духовенством, хотя со стороны последнего было много попыток наладить отношения, выказать благожелательность к советской власти. Священнослужители предлагали свои услуги по агитации и молились за советскую власть, сокращали из-за митингов богослужение. В Дворце поп накануне выборов в местные советы написал воззвание к верующим: «Граждане параферяне призываю Вас отдать голос за блок коммунистов и беспартийных, тот, кто будет голосовать против выставленных кандидатов, будет голосовать против советской власти, против бога». В деревне Рожайчицы Каменецкого района на собрании крестьян по выдвижению кандидатов в депутаты поп Васильев произносил лозунги «Да здравствует советская власть», «Да здравствуют исторические выборы», «Да взовьется красное знамя над всей землей». В местечке Ивенец священник выразил желание стать депутатом Народного собрания и вывесил над церковью красный флаг, заявив: «Свобода так свобода, она должна быть и над церковью». В Радошковичах жена ксендза спрашивала разрешение повесить красный флаг на польский костел, а в деревне Страдичи поп хотел провести торжественную мессу в честь годовщины Октябрьской революции.
В Барановичах священник читал «Правду» крестьянам на базарной площади и радовался освобождению «словян словянами» [374] . В деревне Орехово Жабчицкого района Пинской области местный священник просил молодежь петь в церкви «Катюшу». С установлением новой власти отказались от сана священнослужители в Бресте и Кобрине, поп Дончик деревни Язвинки Лунинецкого района, поп Триденский, псаломщик Наумов и раввин Бурштейн Телеханского района, поп Горсутович Гайновского района, мулла Багоникской магометанской мечети Муха и его помощник Олейкович Соколовского района.
374
Котенко И. Указ. соч. С. 66
Однако служителей церкви однозначно причислили к скрытым, маскирующимся врагам. Их обвиняли в распускании антисоветских слухов, подстрекательстве кулаков к террористическим актам, обработке населения против выдвинутых кандидатов в депутаты. Контрреволюционной деятельностью духовенства объясняли все действия населения, направленные на сохранение религиозных обрядов и церквей. При этом никакой разницы в отношении к католическим, православным, иудейским священниками не было. Подчеркивалось их единство. И костелы, и церкви, и синагоги объявлялись «рассадниками самой беспардонной, грязной клеветы о Советском Союзе».
Компартии не нужен был идеологический конкурент, но, признавая, что «религиозный фанатизм чрезвычайно крепко еще действует на трудящихся Западной Белоруссии» и стараясь привлечь население на свою сторону ВКП(б) в 1939–1940 гг. провозгласила на присоединенных территориях мягкую антирелигиозную политику. К основным ее методам были отнесены антирелигиозные кружки, просвещение, элиминация религии в школах и т. д. Религиозные чувства верующих оскорблять не рекомендовалось.
Тем не менее, в лице Красной армии на территорию Западной Белоруссии пришло поколение с твердыми атеистическими убеждениями, что вызвало много трений с местным населением: «Разве можно было бы поверить нам, советским гражданам, воспитывающимся 20 лет нашей партией, советской властью, в тех случаях, когда в дни Пасхи польские крестьяне, да и трудящиеся Белостока, и не трудящиеся, вынуждены были стоять по полтора часа на коленях, когда ксендз пел молитву!».
В итоге антирелигиозная агитация сразу же приобрела агрессивный характер. О том, что Бога нет, сообщалось в речах любого докладчика. Красноармейцы были впереди и в утверждении новых обрядов — «красных свадеб» (гражданских браков) [375] .
Большое недоверие у красноармейцев было к костелам, которые использовали для обороны польские офицеры. Так, в Вильно из костела 19 сентября стреляли по демонстрации, в Пинском костеле 21 и 22 сентября вели огонь по вступившим частям РККА и выбрасывали листовки. Пинский школьник сохранил следующие воспоминания об этих событиях: «Как только русские вошли в город, прежде чем передохнули, прежде чем осмотрелись, где какая улица, прежде чем поели и прежде чем затянулись махоркой, быстро установили на площади пушку, привезли боеприпасы и начали стрелять по костелу. Стреляли из нее беспорядочно. Если попадали, из башни поднимались клубы темной пыли, временами вспыхивал язык пламени. Вокруг площади в глубоких воротах укрывались люди, которые смотрели на эту бомбардировку мрачно, но с интересом. По пустой площади ходил пьяный артиллерист и кричал: Видите, мы стреляем по вашему Богу! А он ничего, тихо сидит! Боится или как?».
375
К. Borysow. Kosci'ol prawoslawny w panskiej Polsce…
С приходом РККА батюшек стали называть попами [376] . Было зафиксировано много насмешек красноармейцев над иконами, которые в СССР «уж давно сожгли в печке». Вызывало раздражение жителей и пожелание красноармейцев как можно скорее превратить костелы в клубы или гаражи. Подобную агитацию, признанную позже политическим руководством «не соответствующей задачам дня», вели в 139-й стрелковой дивизии 3-й армии: «У нас давно церквей нет, и у вас не будет, вместо церкви будет клуб». В листовке 4-й стрелковой дивизии содержался призыв к захвату церковных земель. 28 ноября 1940 г. красноармейцы воинской части № 9604 сожгли придорожный крест. Ксендз В. Крассовский с верующими вытащили остатки, отнесли в костел и написали коллективную жалобу в прокуратуру. В целом религия была одной из наиболее болезненных проблем в отношениях населения с новой властью. Ксендзы относились к группе наиболее уважаемых людей в Западной Белоруссии, их стремились избрать в органы власти, правление колхозов. В день выборов в Народное собрание жители требовали сохранения религии в школе.
376
Сарычев В. В. В поисках утраченного времени… С. 122.
Вместе с тем имели место и обратные, хотя и менее многочисленные, примеры проявлений религиозности советских людей. Еще в период БУС брали на заметку красноармейцев с нательными крестиками, были случаи отказа от присяги по религиозным убеждениям. В Западной Белоруссии встречались военнослужащие, которые надевали крест на шею и шли в костел. Даже инструктор Поставского РК КП(б)Б Вилейской области ходил в церковь и принимал «активное участие в религиозной свадьбе».
При осмыслении деятельности РККА в Западной Белоруссии один из наиболее сложных вопросов — роль армии в побуждении населения к насилию. Бесспорно, что после пересечения РККА границы с Польшей началась волна убийств, грабежей, нападений на офицеров, представителей польской администрации, помещиков, осадников, духовенства, беженцев.
Польские исследователи В. Слежиньский и М. Вержбицкий, полагают, что командиры Красной армии целенаправленно провоцировали классовые и национальные конфликты, побуждая белорусов и евреев к восстановлению справедливости собственными силами. По их мнению, советская власть закрывала глаза на грабежи убийства, создавая образ стихийной революции. Насилие же рассматривалось как ее неотъемлемый элемент. Кроме того, подобная политика провокации социальных конфликтов позволяла выявить настроения масс, облегчала процесс установление власти.