Западная Белоруссия и Западная Украина в 1939-1941 гг.: люди, события, документы
Шрифт:
Вряд ли можно согласиться с таким суждением, поскольку прямых установок у военнослужащих на побуждение к насилию не было, более того, декларировалась охрана порядка. Местное население, получившее в межвоенный период богатый опыт вооруженной борьбы, весьма активно занялось сведением счетов, не дожидаясь прихода Красной армии. Активисты из местных жителей, одержимые чувством мести, включились в физическое уничтожение помещиков [377] . Причем белорусы оказались более агрессивными, чем украинцы. В частности, число убитых землевладельцев на северо-восточных крессах Второй Речи Посполитой было почти в три раза больше, чем на юго-восточных: украинцы убили 23 человека, а белорусы — 62. В местечке Щерсы, например, местный комитет расстрелял б человек шпионов и буржуазии [378] .
377
Sudol A. Poczatki sowietyzacji Kresow Wschodnich… S. 54.
378
ФГВА.
Физическую расправу крестьяне рассматривали как личное дело, а Красную армию — только как вспомогательную силу. Так, крестьяне пограничной деревни Ляхи говорили: «Теперь расправимся с помещиками. Спасибо за помощь». В ряде боевых дружин были отмечены и уголовные элементы. Специально исследовавший вопрос о судьбе землевладельцев в 1939–1941 гг. К. Ясевич пришел к выводу, что польский «помещик» или «пан» существовал только как пропагандистское понятие. Никакой специальной политики советской власти в отношении землевладельцев не было. Судьба помещика зависела от разных, часто случайных, факторов с типичным для советской системы беспорядком. Согласно воспоминаниям поляков, приход Красной армии встречали с облегчением, потому что она спасала от анархии и произвола
Стремление к насилию жителей Западной Белоруссии даже пугало новую власть. П. К. Пономаренко сообщал Сталину о чрезмерной активности вышедших из подполья членов КПЗБ, заявлявших, что «представители Красной армии либеральничают с хозяйчиками», требуют больше репрессий. Политуправление 3-й армии сообщало, что «большинство помещичьих имений Едекой волости было разгромлено крестьянами». Последние выкапывали фруктовые деревья, спускали плотины для ловли рыбы. В политдонесениях 10-й армии отмечалось, что идет массовая стихийная вырубка леса, разграбление помещичьего имущества, «осадчих (осадников. — О. П.) пачками расстреливают», а на «разъяснения не трогать кулаков-крестьян бедняки и середняки не обращают внимания». До прихода Красной армии местными жителями из 30 деревень было разобрано многочисленное имущество в крепости Осовец. По приходу политорганы тщетно пытались изъять у них хотя бы оружие и боеприпасы.
Однако следует учитывать и то, что в армейской пропаганде превалировали лозунги борьбы, политорганы при выдвижении местных кадров, отдавали предпочтение решительным личностям. Так, в Поставах вместо предложенного населением врача выдвинули крестьянина, который в документах польской полиции числился как «местный Чапаев, способный поднять крестьян на восстание против помещиков». В Глубоком на танк подняли 76-летнюю женщину, которая заявила: «Теперь вместе с вами будем уничтожать поработителей». Как отмечалось в материалах Первой брестской областной партконференции, созданная из «передовых рабочих и крестьян» рабочая гвардия была брошена на «вылавливание скрывающихся в лесах и других местах белопольских бандитов: офицеров, помещиков, жандармов и крупных чиновников польского государства. Было выявлено несколько сот этих белопольских бандитов. Значительную часть рабочегвардейцы убивали на месте». Именно помощь Красной армии в «освободительных действиях», в «борьбе с враждебными элементами», в «установлении революционного порядка» стала позже главным критерием при приеме жителей западной Белоруссии в коммунистическую партию и комсомол, при выдвижении депутатов в органы власти, оформлении на курсы агитаторов.
Под влиянием классовой антипольской пропаганды самосуд учиняли и военнослужащие. Руководствуясь обычаями военного времени, люди действовали в полной убежденности в своей правоте. Расстрелы производились в присутствии членов военного трибунала, прокуроров без установления личностей и протоколов допросов. Начальник политуправления БФ в директиве от 24 сентября 1939 г. признал, что «наблюдались случаи саморасправ, не разбираясь тщательно, что это за люди». Причем «ненависть к врагам народа, к польским панам и их прислужникам нарастала <…> по мере того, как банды озверелой шляхты… пытались совершать террористические акты». После занятия Гродно, сопровождавшегося тяжелыми боями, военнослужащие 4-й стрелковой дивизии, конвоировавшие группу военнопленных, устроили допрос с целью выявления офицеров. Не найдя таковых, стали отводить по 3–4 человека за бугор и расстреляли 26 человек. Получило известность дело убийства помещика Болеславского красноармейцем Семченко около местечка Видзь. В другом случае были замешаны комиссар Рыжик и помощник начальника штаба Минин, которые после безуспешных поисков оружия в поместье предложили рабочим имения расстрелять хозяина. Но те только ранили помещика, а красноармейцы добили. Действия военных часто были обусловлены обстановкой угрозы нападения со стороны лесных отрядов и непредсказуемостью ситуации. Так, отставшие младший командир взвода и красноармеец пристрелили арендатора сада за то, что он отказался обменять им лошадей. Политрук 19-го кавалерийского полка задержал несколько беженцев, безосновательно принял их за бандитов и шестерых расстрелял. Секретарь бюро ВЛКСМ лично застрелил двух человек: надзирателя тюрьмы и помещика.
Как выяснилось позже, такой подход теоретически противоречил
советской революционной законности. В ноябре началась волна расследований и привлечения виновных к ответственности. По официальной версии советское право начало действовать на территории Западной Белоруссии только с 2 ноября 1939 г., то есть с момента формального включения в состав БССР. Действия органов прокуратуры следует признать существенным аргументом против тезиса Б. Кьяри о том, что «советские власти не вмешивались в стихийные акты насилия и убийств, которые начались после ликвидации польской государственной власти в этнически разделенном обществе». Было возбуждено много уголовных дел по случаям саморасправ [379] . Обвиняемыми являлись как военнослужащие, так и жители Западной Белоруссии. Например, согласно воспоминаниям жительницы деревни Тышковичи, по иску престарелого отца сурово осудили молодых людей, замучивших его сына («пана») во время установления советской власти [380] .379
Данилов И. Указ. соч. С. 117.
380
Воспоминания крестьянки Коверец из деревни Тышковичи в Западной Белоруссии о событиях семейной истории 1921–1945 гг. // Сельский мир. Вып. I.
Причем военная прокуратура и Военный совет фронта трактовали насилие военнослужащих гораздо менее либерально, чем гражданские суды. Особенно жестко обходилось советское правосудие с мародерами. Их приговаривали к разным срокам лишения свободы и высшей мере наказания. Так, был расстрелян молдаванин, красноармеец Фролук из 6-го кавалерийского корпуса, который выдал себя за представителя НКВД, организовал расстрел 15 человек (в большинстве беженцев), забрал деньги (1400 злотых) с вещами и скрылся.
Однако, во-первых, число подтвержденных документально обвинений относительно невелико, во-вторых, тяжесть наказания зависела от морального облика и классовой принадлежности жертвы. Например, работник штаба 4-й армии Бродовский изнасиловал во время военных действий девушку. Когда встал вопрос о его наказании, секретарь парторганизации встал на его защиту, так как девушка оказалась «из чуждой среды». Прокурор Малоритского района Брестской области Зуб требовал применения к крестьянину Коверда С. В., убившему коменданта польской полиции, высшей меры наказания, что крайне «изумило присутствующих на процессе крестьян», но областной суд вынес оправдательный приговор и указал на отсутствие в деле данных о социальном положении обвиняемых и потерпевших, которое затрудняет ориентацию. Более того, обком партии своим решением снял с работы райпрокурора, отметив, что такая практика «может вызвать неправильное толкование советских законов и правосудия».
Иначе говоря, теория революционной законности в понимании советских юристов вступила в противоречие с мнением высшего партийного руководства. Показательным является пример о действиях членов Военного совета 6-й армии Киевского особого военного округа Голикова и Захарова, которые 20 сентября 1939 г. в течение 24-х часов приняли постановление о расстреле главарей захваченной банды. В их число вошли 9 человек, личности которых не были установлены, поскольку документов при них не было. Прокурор 6-й армии и начальник политуправления РККА Л. З. Мехлис настаивали на снятии с должности и привлечении к ответственности этих членов Военного совета. Однако И. В. Сталин на письме Л. З. Мехлиса написал: «Предлагаю ограничиться выговором в приказе, где разъяснить ошибки виновных (в поступках обвиняемых не вижу злой воли, а есть лишь ошибки, непонимание)». В итоге было много случаев, когда наказания оказывались символическими.
Несмотря на отдельные примеры неблаговидного поведения военнослужащих, в целом РККА на территории Западной Белоруссии успешно выполняла функции поддержания порядка. Красная армия обеспечивала населению определенную безопасность, поскольку в условиях военных действий, массовых перемещений, беженства, отсутствия стабильной власти и органов правопорядка резко возрос бандитизм. Каждый день приходили сообщения о грабежах, налетах, погромах. Вооруженные «польские банды» не только нападали на подразделения Красной армии, но и грабили местное население.
Непосредственную угрозу социальной безопасности составляло всеобщее вооружение населения, явившееся одним из следствий похода. В руки местных жителей попадало как польское вооружение, так и боеприпасы, брошенные в походе красноармейцами. На Первой белостокской партконференции жаловались: «Нет такого кулака, богатого поляка, человека религиозного культа, у которого нет спрятанного оружия». Заместитель начальника НКВД по Белостокской области Бельченко доносил, что у населения Белостокской области сохранилось большое количество оружия, оставленного польской армией (не только винтовки, но даже орудия) и «враждебно настроенная часть населения оружие упорно скрывает». «Вылазок контрреволюционных элементов» ждали не только к выборам, но и к каждому новому советскому празднику. РККА в этих условиях была залогом стабильности и необратимости процессов смены власти. Так, женщины Радуни в день выборов в Народное собрание пришли на избирательный участок и потребовали, чтобы Красная армия не уходила из местечка.