Западня

Погружённая в свои мысли, Принцесса едва пригубила кофе, не притронулась к утренней газете и с покорностью фарфоровой куклы подчинилась Валькирии, когда та принялась наряжать её к предстоящей церемонии. Спохватилась девушка лишь тогда, когда горничная, сражаясь с мелкими пуговичками на платье для приёмов, поинтересовалась:

— Ваше высочество, вы себя как чувствуете?

— Всё в порядке, Вальда, а в чём дело?

— Да вы же терпеть не можете парчу и всегда ворчите, что она колется — тут расправь, здесь прикрой… с меня семь потов сойдёт, пока я вас одену. А сегодня тихо стоите, будто это не парча, а шёлк или бархат.

Лишь тогда Эрика сообразила, что ведёт себя странно, и поспешила исправить положение. Она зевнула — благо, ей действительно ужасно хотелось спать — и пожаловалась:

— Я не выспалась, среди ночи меня разбудил шум, и больше уснуть не удалось. Кстати, ты не знаешь, что случилось? У стражников был переполох, они почти до рассвета кричали и бегали с фонарями.

— Не знаю, ваше высочество. Болтают, что узник из подземелья сбежал…

Принцесса приподняла брови:

— И как, поймали?

— Да врут, я думаю, про узника-то. Неужто в Индрии тюрем не хватает — подземелья ещё занимать? Уж на тюрьмы ваш батюшка никогда не скупился.

Упоминание об отце отозвалось тоскливой тягостью за грудиной.

Принцесса, и правда, терпеть не могла насыщенно-синее, под цвет её глаз и сегодняшнего неба, парчовое платье с высоким воротником-стойкой, узкими рукавами до середины кисти и длинным тяжёлым шлейфом. Но причиняемое им неудобство не шло ни в какое сравнение с другими заботами и печалями этого утра.

Король — неслыханное дело! — собственной персоной пришёл в покои дочери, чтобы проводить её в тронный зал, где должна была состояться помолвка. Приветствуя Эрику, он даже не смотрел, как обычно, ей за спину, а окинул её внимательным оценивающим взглядом — и, кажется, остался доволен:

— То что надо, моя дорогая девочка! Жаль, Император сегодня не увидит, какая невеста будет у его сына — но ничего, в ближайшее время мы тебя ему представим.

— Спасибо, папа, — Принцесса почтительно склонила голову.

Следуя под руку с отцом из галереи в галерею, спускаясь и поднимаясь по лестницам, девушка заметила, что стражников стало гораздо больше, чем прежде, они стояли даже там, где раньше их не бывало, повсюду мелькали серые с красным мундиры королевской Охранной службы.

— Что происходит, папа? — играя роль, спросила она у отца. — Почему так много стражи?

— Не обращай внимания, дитя моё, — отмахнулся тот. — Замковый распорядок требует усилить охрану в дни помолвки наследников, а наш добрый Олаф слишком ревностно относится к своим обязанностям.

Эрика притворилась, что удовлетворена ответом, и больше ни о чём спрашивать не стала. Она пыталась понять, что думает Король о побеге Многоликого и подозревает ли её в соучастии, но все усилия оказались тщетны: отец, хоть и утратил вчерашнее благостное самодовольство, был невозмутим; своих подозрений, если они у него и были, он ничем не выдавал. «Успокойся, не с чего ему тебя подозревать!» — сама себе напомнила Принцесса.

Зато Придворный Маг, раньше Скагера и его дочери явившийся в тронный зал, похоже, подозревал всех до единого, кто попадал в его поле зрения — буравил чёрными глазами фигуры и лица высоких гостей и королевских приближённых, надеясь распознать того, кто лишил его добычи, и сжимал губы в рассерженную нитку. «Так тебе и надо, живодёр!» — злорадно подумала Эрика и послала Потрошителю ледяную улыбку вместо приветствия, получив в ответ короткий кивок. Неприязнь между ней и Манганой была такой застарелой и прочной, что оба они давно не пытались её скрывать.

Затем принцессиным вниманием надолго завладел Аксель, ослепительно красивый в белом парадном мундире с золотыми эполетами. «Силы Небесные, может, хватит уже ослепительного?!» — мысленно взмолилась она, как только его увидела. Глаза, в которые как будто насыпали песку, болели от ярких красок и блеска тронного зала. Принц, впрочем, был так же улыбчив, любезен и предупредителен, как раньше — одним своим видом он успокаивал Эрику и примирял её с реальностью. Церемония объявления помолвки прошла очень быстро. Король с явным удовольствием произнёс предписанные Законом слова родительского благословения. Аксель преклонил перед Принцессой одно колено и надел на безымянный палец её правой руки массивный старинный перстень с крупным треугольным сапфиром, окружённым бриллиантовой россыпью. Присутствующие разразились аплодисментами. В аплодисментах и поздравлениях, которые за ними последовали, пышности и лести было неизмеримо больше, чем теплоты.

Посреди поздравлений принц, поймав тоскливый взгляд своей невесты и почувствовав её напряжение, но истолковав их по-своему, легонько обнял её за плечи, приблизил к себе и чуть слышно прошептал на ухо:

— Ничего не бойтесь, дорогая Эрика. Наш договор в силе.

— Я не боюсь, Аксель, — таким же шёпотом откликнулась она. — Я вам верю.

После чего она коснулась щекой его щеки, глянула через его плечо на толпящихся вокруг них гостей, придворных и членов семьи…

…И вдруг увидела, как Марк, стоя возле Ингрид, снова одетой в алое, что-то говорит ей одними губами, а та в ответ одобрительно поднимает большой палец. Заметив, что Эрика на неё смотрит, мачеха расплылась в улыбке, сладкой, как мороженое с вареньем, подняла палец повыше и промурлыкала:

— Ты сегодня у нас красавица, милая!

У Эрики душа ушла в пятки от слов Ингрид, от её улыбки и жеста. Не бывало такого, чтобы этой женщине понравилось, как выглядит падчерица, да ещё захотелось похвалить её перед родственниками — не бывало и быть не могло! Принцесса нутром почуяла, что одобрение мачехи связано с интригой, которую они с Марком сплели вокруг помолвки, и ей стало нехорошо от страха.

Торжественный приём назначили на семь вечера, и у Принцессы появился шанс немного передохнуть, хотя, по правде говоря, на отдых она не слишком рассчитывала. Предстояло придумать, как быть с Многоликим; тревога за него, перемешанная с тревогой за саму себя, настолько взбудоражили Эрику, что в покои она возвращалась почти бегом, чтобы её состояния никто не заметил.

— Хочу есть и спать! И чем быстрее, тем лучше, — с порога бросила она горничной. — Должна же я сегодня поспать хотя бы пару часов? Принеси обед посытнее и оставь в спальне, приготовь постель, помоги мне переодеться и исчезни до половины шестого, договорились?

Расторопная Вальда управилась за пятнадцать минут, а главное, без отдельного напоминания закрыла в спальне шторы. Замок полон соглядатаев, которые наверняка глаз не спускают с окон, чтобы увидеть, не приютил ли беглеца кто-нибудь из обитателей королевской резиденции — но что может быть безобидней прислуги, готовящей хозяйские покои для дневного сна? Как только горничная ушла, Принцесса влетела в гардеробную, сняла с верхней полки потяжелевшую шляпную коробку и опустила её на скамеечку для ног. Не то чтобы Эрика всерьёз боялась, что с горностаем что-то случилось в её отсутствие, но у неё уже очень плохо получалось владеть собой, волнение не отпускало её со вчерашнего вечера.

Стоило поднять крышку, и зверь белым всполохом метнулся наружу. Чихнул, повёл носом, осмотрелся — взгляд у него был живой и ясный, от ночного страдания не осталось и следа — и замер, вопросительно приподняв переднюю лапку. Девушка привычным уже движением погладила шелковистые уши.

— Всё в порядке, горничная появится только через три часа. Есть будете?

«Да».

Грациозным движением горностай соскользнул на пол и перебежал на свободное место. Принцессе ещё ни разу не удалось отследить момент превращения: пушистый зверёк с симпатичной мордочкой, который только что был перед ней, зажмурился, выгнул спину — и вот уже вместо него стоит молодой мужчина чуть выше неё ростом, с резковатыми чертами лица, блестящими тёмными глазами и плутовской улыбкой. Ни чёрная щетина, ни мятая арестантская одежда ни капли не портили Феликса. Он сладко, до хруста потянулся и поиграл мускулами; улыбка стала дружелюбнее и шире. Абсолютно человеческая мимика Многоликого странно контрастировала с животной пластикой его движений. Не то Эрика успела за полдня забыть, как он выглядит, не то в нём появилось нечто новое, чего не было в конце ночи — но теперь он казался воплощением энергии и физической силы. Принцесса сделала полшага назад и проговорила громче, чем следовало, чтобы скрыть новый приступ смущения: