Записки Джека-Потрошителя

Дарлинг изучает карту — линии на ней соединяют места, где были совершены убийства Марты Табрам и остальных четырех женщин, образуя искаженную пентаграмму.

— Вы в самом деле полагаете, что в этом есть какой-то смысл? Пентаграмма совершенно кривая, любые пять точек можно соединить таким образом.

— Да, — Томпсон слегка краснеет. — Я понимаю… Просто у меня было одно предположение.

— Послушайте, Фрэнсис, — Дарлинг качает головой. — Вы-то хоть не сходите с ума! Достаточно того, что Уолтер упивается похождениями этого маньяка.

— Дело совсем в другом… — Томпсон взмахивает рукой, задевает стоящий рядом стакан с чаем, ловит его, успев пролить половину содержимого на стол, и со смущенным видом продолжает: — Я не могу вам сказать всего сейчас — еще не время…

— По-моему, мой друг, — тон Дарлинга становится покровительственным, — Джек-Потрошитель превратился для вас в навязчивую идею.

— Возможно, вы правы, — соглашается журналист. — Но в этом нет ничего удивительного. В конце концов, я дал ему имя и отчасти чувствую себя ответственным за деяния этого чудовища!

Дарлинг уже знает, что именно Фрэнсис придумал убийце псевдоним, — журналист рассказал ему об этом сам, взяв обещание не говорить остальным.

— Повторяю, не сходите с ума, вы не имеете никакого отношения к тому, что он творит!

— Я поясню, — отвечает журналист. — Мне кажется, что вся эта шумиха подвигает его на новые убийства. Мы дразним тигра, Дарлинг, мы заставляем его чувствовать себя героем.

— Не пишите, — предлагает тот в ответ. — Таким образом, вы не будете причастны к тому, что происходит.

— Нет, вы не понимаете, я уже причастен, Дарлинг. Я расскажу вам… Но не сейчас, мне нужно еще кое-что обдумать. Нужно время!

— Вы просто переутомились. И как бы странно это ни прозвучало, сдается мне, что лучше бы вам посетить курильню. Это вас отвлечет!

Томпсон издает сдавленный смешок.

— Забавно, что вы это сказали, Дарлинг! Очень забавно! Я был недавно в курильне. Знаете, раньше это и в самом деле приносило мне облегчение, но не сейчас. Опиум — коварная вещь, он либо дарит забытье, либо выпускает наружу ваших демонов. Я боюсь своих демонов, Дарлинг! Мне казалось, что я наяву вижу эти убийства и кровь на моих руках. Мне казалось, что я сам — Джек-Потрошитель! Может быть, скоро я действительно начну прозревать будущее, как Роберт Лиз. Можете представить, как будут смеяться надо мной Джеймс Стивен и Уолтер. Да, впрочем, вы и сами не воспринимаете мои слова всерьез…

— Это довольно затруднительно, — признается Дарлинг.

Минутой позже один из соседей, скучавший в одиночестве за соседним столиком и расслышавший, что речь идет о Потрошителе, без приглашения встревает в беседу. Весьма неучтиво с его стороны, но этот пожилой джентльмен с глазами бесноватого проповедника не обращает внимания на такие мелочи.

— Эти женщины не стоят наших забот! — уверяет он. — Они знают, что их занятие греховно, знают, что люди, с которыми они сходятся для удовлетворения своих низменных потребностей, могут быть убийцами или грабителями! Но это не останавливает их! Так почему же мы должны беспокоиться за их жизни?!

Подобные ему моралисты — большая редкость в Ист-Энде. Они, очевидно, понимают, какой прием их там ждет. Слова, которые вырывались из его рта, были плоскими, и сам он казался плоским, словно клоп, вытряхнутый из старой постели. Он, похоже, и в самом деле уверен, что проститутки выходят на улицу только из удовольствия.

— Да, да! — повторяет он, держа на весу чашку с кофе. — Вы ведь видите, что даже страх перед убийцей не останавливает их!

— Бог мой! — говорит Дарлинг… и не находит больше слов.

Фрэнсис Томпсон багровеет — ему-то найдется что сказать, но Гарольд Дарлинг быстро уводит его из кофейни, чтобы дело не дошло до скандала. Еще немного, и Томпсон наверняка отходил бы непрошеного собеседника тростью.

— Знаете, сдается мне, что нет большего дурака, чем старый дурак, — говорит Томпсон уже на улице.

Дарлинг очень рад, что они ушли вовремя. Томпсон забывает о том, что зависит от денег, высылаемых престарелыми родителями. А скандалы обычно весьма отрицательно сказываются на денежных пособиях. Литератору кажется странным, что родители вообще позволили Томпсону вести самостоятельный образ жизни, тем более в Лондоне, где столько ловушек для молодого человека.

— У них не было другого выбора! — поясняет журналист. Он уже несколько успокоился, хотя все еще бросает нервные взгляды через плечо, в сторону кафе. — Ну что за идиот! Встречаясь с такими людьми, я начинаю сомневаться в человечестве.

— Пожалуй, это слишком категорично, — комментирует Дарлинг.

— Ах, если бы… Вы ничего еще не знаете, — Томпсон останавливается и смотрит ему в глаза. — У меня словно земля уходит из-под ног, Дарлинг. Мир перевернулся, а вы этого еще даже не заметили, но скоро вы все узнаете, клянусь!

И, оставив литератора в замешательстве размышлять над этими словами, он исчезает в толпе.

Тем же вечером, около восьми часов, Фрэнсис Томпсон появится на квартире у Томаса Баллинга, где получит еще один повод усомниться в человечестве.

Томас Баллинг, одетый в халат, сидит за столом. Он сочиняет очередное письмо от Джека-Потрошителя для Центрального агентства новостей. Баллинг пьян, как часто бывает с ним в последнее время, и даже не пытается убрать со стола эту подделку.

Томпсон смотрит на него осуждающе.

— До меня доходили слухи, что это ваших рук дело, — говорит он. — И письма, и почка… Вы с ума сошли, Баллинг? Зачем вы это делаете? Вы же талантливый человек.

Томас Баллинг криво усмехается.

— Вы просто еще молоды, мой друг, и не знаете, что в жизни иногда приходится делать вещи, которыми не принято хвастаться в обществе!

— Не мелите чепухи! — Томпсон возбужденно ходит по комнате, и его негодованию нет границ.

Со стены на них смотрит фотография самого Томаса Баллинга в компании с Марком Твеном, у которого он брал интервью во время визита знаменитого писателя в Британию.

— Я тоже был таким, как вы! Молод и чист душою, но жизнь так устроена, мой дорогой… Так уж она устроена… Короче, простите меня, приятель! — Баллинг говорит это с пьяной грустью, с отеческой нежностью глядя на молодого человека. — Увы, такова наша профессия! Не хотел вас разочаровать! Очень жаль… Выпьете?

Фрэнсис Томпсон отказывается от спиртного и быстро покидает дом своего коллеги и наставника. Он настолько разгневан, что не замечает фигуру, притаившуюся в тени неподалеку от дома.