Записки Джека-Потрошителя

— А у меня тоже есть кое-что! — Мэри Келли показывает подруге нож с обоюдоострым лезвием. Он выглядит так, словно долго лежал где-то на улице, но лезвие очищено от ржавчины и отлично заточено. Девушка пробует его пальцем и возвращает хозяйке.

— Мне дал его Джозеф, — говорит Мэри. — Он боится, что я могу встретить Джека-Потрошителя.

Мэри Келли снисходительно относится к страхам своего приятеля. Она знает, что ее жизнь не прервется под ножом какого-то мясника-убийцы. Мэри Келли верит в судьбу и в то, что ей суждена лучшая доля. Сейчас жизнь обернулась к ней нелучшей стороной, но у нее еще остается ее красота, и все еще может перемениться к лучшему. Она ничего не рассказывает Мэри Кокс о Джоне Беккете, но этот джентльмен явно очарован ею. Ей льстит его внимание, и она хочет увидеть его снова. Он пообещал, что они встретятся. Мэри Келли знает, что, если он пока ничего от нее не потребовал, это означает, что придется заплатить потом. Что ж, она готова — Беккет и в самом деле очень приятный джентльмен с изысканными манерами. Он выглядит таинственно. Он интригует. Совсем не похож на Джозефа Барнетта!

Но не хотелось бы принимать его здесь, хотя по здешним меркам Мэри Джейн Келли занимает роскошные апартаменты. Это жилище показалось бы просто шикарным Полли Николе или Элизабет Страйд — измученным, опустившимся и живущим только сегодняшним днем. Но Мэри Келли видала места и получше. После приезда в Лондон молодая ирландка с рыжими волосами и голубыми глазами пользовалась заслуженным вниманием мужчин. Один из джентльменов даже взял ее с собой в Париж, откуда она вернулась через десять дней. Своим знакомым она объясняла, что жизнь во Франции ей не понравилась, а истинные причины отъезда никогда не разглашались. Мэри Келли казалась открытой, искренней девушкой, но многое из того, что она рассказывала о себе друзьям и любовнику Джозефу Барнетту, впоследствии не подтвердится.

Ей случалось побывать и в одном из элитных борделей Уэст-Энда. Об этом времени она вспоминает с удовольствием — там всегда были чистые постели и хорошая еда. И клиенты — сплошь джентльмены! Вслух об этой части своей биографии она, впрочем, упоминала редко — каким бы терпеливым ни был Джозеф Барнетт, он не выносил рассказов о ее похождениях.

— Мы опять с ним поругались, — сообщает она подруге. — Кажется, серьезно! Я не виновата, сама понимаешь — иногда он бывает просто невыносим!

— Ох, Джинджер, я бы на твоем месте держалась за него, он же тебя любит, — простодушно наставляет ее Мэри Кокс.

Мэри Келли снисходительно улыбается. Ей давно осточертели подобные советы. Мэри Келли торопится жить — из нее никогда бы не вышло примерной супруги, которая ранним утром отправляется на работу, а вернувшись, готовит ужин и стирает мужнино белье.

Ее работа начинается поздним вечером, когда мужчины покидают пабы и клубы. Иногда ей удается ускользнуть от кавалера с бумажником или кошельком, как это было в прошлый раз, но такое случается очень редко. Мэри Келли не любит рисковать. Она знает, что, попавшись однажды, обретет в районе славу воровки. И тогда придется иметь дело с уличными бандами, которые не терпят конкурентов. Поэтому в большинстве случаев клиенты Мэри Келли получают желаемое, а ей приходится довольствоваться обычной платой, хотя молодой и красивой девушке частенько удается вытянуть из клиентов немного больше, чем получают проститутки в Уайтчепеле.

Мэри Келли прячет нож в складках одежды, но не Джек-Потрошитель ее беспокоит и не ссора с Джозефом Барнеттом. Она нарочно пригласила к себе подругу, чтобы посоветоваться насчет деликатной проблемы, о которой ни в коем случае никто не должен узнать — в особенности Барнетт.

Она уверена, что Мэри Кокс ее не выдаст.

Меня вело чутье. Я знал, что найду мою рыжеволосую ведьму где-то на этих улицах. Воздух казался напоенным тончайшими флюидами, и я принюхивался к нему, как ищейки сэра Уоррена. Однако с большим успехом, ибо через час, казалось бы, бесцельных блужданий заметил Мэри Келли, идущую по улице и беседующую с какой-то странной женщиной. На часах было семь вечера. Я не хотел, чтобы она меня заметила, и поэтому спрятался за угол, когда они проходили мимо. Мне удалось уловить отрывок разговора.

— Не беспокойся, голубушка, — говорила женщина. — Все будет в лучшем виде, потом и не вспомнишь. Я уже много раз это делала…

Она была толста, лицо у нее было грубым и красным, она напоминала языческого идола. Заметив ее громоздкую фигуру на мостовой, прохожие отступали в сторону, а того, кто не успел это сделать, ожидало несколько проклятий, которые сделали бы честь пьяному матросу.

– Полегче, полегче! — сказал ей один из встречных и даже остановился на углу, провожая взглядом их обеих.

– Кто она? — Я подошел к нему.

– А что вам нужно? — спросил он в ответ и весь подобрался, слоено я ему угрожал.

– Все в порядке, друг мой! — Я выудил из кармана монету.

– Мэри Келли, — сказал он. — Можете найти ее у «Ринджерсов», она не такая уж дорогая, но разборчивая, вы понимаете, сэр? Впрочем, вам она ни за что не откажет!

И он окинул взглядом мой костюм.

— Я спрашивал про другую.

— Толстуха? — Он недоверчиво воззрился на меня. — Это Августа — акушерка!

— Благодарю, — я подбросил монету, но он не успел ее поймать. Монета зазвенела на мостовой, парень с руганью бросился ловить ее, пока она не укатилась в сточную канаву.

А я ушел; я уже узнал все, что мне было нужно.

— …Предложение сократить бюджет полицейского управления я считаю абсурдным. Лица, его выдвигающие… я не стану называть имена, но все прекрасно знают, о ком я говорю… Они просто не представляют, к чему приведут подобные меры. Я назову вам некоторые цифры…

По возвращении Роберта Андерсона с континента каждый репортер, занятый уголовной хроникой, стремится взять у него интервью. Честь побеседовать с новым шефом Уголовного департамента выпадает Фрэнсису Томпсону. По иронии судьбы Томпсон представляет «Таймс» — газету, которая еще недавно вызывала у него самого негодование своим крайним консерватизмом. Томас Баллинг, пытавшийся загладить неприятное впечатление от их последней встречи, помог молодому человеку получить это место (авторитет Баллинга все еще высок, несмотря на пьянство), ну а встречей с Андерсоном Фрэнсис Томпсон обязан Джеймсу Стивену.

— В полиции Лондона сейчас служит около пятнадцати тысяч человек. Я, разумеется, не считаю полицию Сити. Это значит, что на четыреста лондонцев приходится один полицейский. Возможно, — Андерсон иронически усмехается, — кому-то это покажется чрезмерным! Однако, учитывая уровень преступности в восточном Лондоне, я думаю, что мы должны, напротив, поставить вопрос о дополнительных средствах, которые позволят нам пополнить штаты. Речь прежде всего идет о детективах для уголовных отделов полицейских дивизионов.

Томпсон быстро конспектирует речь комиссара.

— Ежедневно полиция задерживает около двухсот человек, — продолжает Андерсон. — Из них примерно пятьдесят — воры и грабители, остальные попадают под арест за бродяжничество, пьянство и нарушение общественного порядка. Каждый день мы получаем несколько сотен вызовов от граждан, и на каждый обязаны отреагировать. Полиция убирает с улиц пьяниц и привозит в больницы пострадавших от несчастных случаев, разбирает инциденты, связанные с наемными экипажами и омнибусами и тушит пожары, она сопровождает арестованных в тюрьмы и выступает в судах. Я возглавляю Уголовный департамент, но считаю долгом ответить на те нападки в адрес Управления полиции, что в последнее время появляются в прессе. Лондонская полиция делает все, чтобы охранить покой граждан, и любые попытки ограничить ее в действиях, в том числе путем сокращения финансирования, отрицательно скажутся на общественном порядке.