Записки из страны Нигде

Когда благополучный человек хочет вырваться из рамок своего благополучного и слегка поднадоевшего быта, он устраивает себе, по совету глянцевого журнала, «романтическое путешествие». Какое? А вот по сходной цене можно взять тур – например, поплавать с аквалангом в Красном море. Или пройтись под парусом по Эгейскому морю. Романтические встречи на Акрополе. Романтические закаты на Тайване. Я не говорю, что это не красиво, не романтично или недостойно «белого человека»; не утверждаю также, что это какие-то супердорогие туры, недоступные обычным гражданам, - нет, вполне достойные и вполне доступные, если иметь хорошую работу. Смысл моего высказывания в другом: романтика стоит денег.

Вот, к примеру, самый романтический из романтических литературных героев, который мог позволить себе отказываться от скучных грузов и перевозить только интересные, вроде благовоний или шелков, - Артур Грэй. Не будь у него денег, разве смог бы он купить «Секрет»? И не будь у него денег, как бы он оснастил «Секрет» алыми парусами? Организовать чудо довольно трудно, как сам капитан Грэй и говорит, это совсем не то, что дать кому-то «дражайший пятак». Но заметим! Он и начинает свое рассуждение с «дражайшего пятака», то есть признает – большинство людей можно удовлетворить небольшой суммой денег. Но если тебе требуется полнометражное чудо – тут одним пятаком не отделаешься. И сумма большая, и оргработа немаленькая. Другое дело, что пойти на такие расходы может действительно… гхм… скажем так, романтик.

Итак, делаю выводы. Под романтикой можно понимать разные вещи. По крайней мере, я могу сейчас выделить несколько типов романтиков.

1. Для романтики, создаваемой искусственно, от ужина в духе Круза и Иден до Алых Парусов (сюда же входит плавание с аквалангом в Красном море), требуются денежные средства, обычно немалые.

2. Большинство тех, кого мы воспринимаем как «романтиков», себя таковыми не считают – они таковыми воспринимаются людьми со стороны, и «романтический» образ жизни они тоже для себя не выбирали – скорее, это образ жизни их выбрал.

Абсолютно все романтики - люди приземленные и прагматичные. Как первый тип, так и второй.

3. Существуют еще сознательные романтики – они отращивают бороду, натягивают на себя старый свитер и на выходные уезжают с гитарой за город – попеть самодеятельные песни. Это безопасно, бюджетно и позволяет фантазировать без границ. Думаю, именно они и являются самыми настоящими романтиками. Но такими действительно стать нельзя – ими можно только родиться.

Ну и последнее. Конечно, лестно, что меня сочли романтиком и задали подобный вопрос. Наверное, это потому, что я не реалист. Однако в моих романах вы всегда найдете серьезную обеспокоенность – чем кормить рыцарей и их лошадей, потому что, как известно, овес нынче дорог.

От первого лица (1): Взгляд со стороны

10:39 / 15.06.2016

Пару лет назад я написала книжку, где изложена моя точка зрения на то, «как писать книги». Сама я люблю читать подобные вещи, потому что каждый писатель за годы работы набирает какое-то количество любимых приемов, позволяющих ему выразить свою мысль наиболее полно и отчетливо. И наступает момент, когда писатель испытывает потребность поделиться наработками. Иногда это называют «секреты мастерства», хотя никакого секрета тут нет.

Хочу оговориться – я не люблю читать учебники, вроде «Как написать гениальный роман», которые сочиняются менеджерами. Это книжицы из разряда: «Кто не умеет делать – начинает учить, как делать». Я люблю книжки, написанные практиками, настоящими писателями, каждый из которых нашел какие-то свои пути-дорожки и теперь обдумывает пройденное вместе с читателем.

Поскольку сама я такие книги люблю, то и свою написала для таких же любителей поговорить о написанном (и ненаписанном тоже). Естественно, на момент написания книги я о чем-то сказала, а что-то сказать не успела или не сообразила.

В развитие темы случился у нас как-то разговор о повествовании от первого лица. Прием этот интересный и сложный.

Первый вопрос был такой:

«Насколько образ повествователя соединяется в сознании читателя с образом автора?»

Поразмыслив, я выдвинула странное на первый взгляд предположение: повествование от первого лица отнюдь не соединяет в читательском сознании образ повествователя с образом автора; напротив – как раз именно этот прием позволяет как можно более отчетливо провести границу между героем-рассказчиком («я»-персонажем) и автором.

Речь от первого лица зачастую делает контраст между героем и автором куда более ярким, нежели при нейтральном повествовании от третьего лица.

Когда читаешь произведение, написанное от третьего лица, то сам автор как бы отстраняется от рассказываемой истории. Автор - в большей или меньшей степени - притворяется, будто нейтрален по отношению к тексту. Его дело, мол, «маленькое» – он подает картинку, излагает сюжет. Но какова его личная точка зрения на излагаемое?

У автора, конечно, имеются собственные хитрые приемчики, с помощью которых он перетаскивает читателя на свою сторону, - но, в общем и целом, автор всегда может отговориться тем, что он-де просто передал какие-то факты, а выводы читатель волен делать самостоятельно. Если автор слишком заиграется в «объективность», то читатель может вообще остаться в недоумении, на чьей же стороне автор, ведьмы или инквизитора.

Так обстоит дело при повествовании от третьего лица, когда автор будто бы «объективен».

А если повествование поведется от первого лица, если в тексте появится «я»-персонаж, повествователь?

Предположим, «я»-героиня – молодая прекрасная колдунья Моргана, а автор – пожилой дяденька с ученой степенью Гарварда. Совершенно определенно, между героиней и ее создателем – дистанция огромного размера. Мы уж никак не заподозрим почтенного профессора, который сообщает: «Я сварила дурманящее зелье и подлила его королю Артуру в овсянку», - что сам профессор проделывал когда-то нечто подобное, да еще облачившись в платье с длинными, висячими, отороченными мехом рукавами. Мнения, поступки, образ жизни героини и автора резко расходятся. Автор благопристойно посещает проповеди в своей районной англиканской церкви, героиня каждую пятницу летает на метле. Автор мужчина, в конце концов! С бородой! Трубку курит!

Аргументация «я»-героини в свою защиту может звучать убедительно, читатель даже может разделять точку зрения героини (особенно если читатель и сам каждую пятницу летает на метле), однако при этом читатель постоянно помнит: это говорит сама героиня, а не автор. Автор – он другой. Совсем-совсем другой.

То есть, «я»-прием, повествование от первого лица, позволяет автору не сливаться с героем и не разделять его точку зрения на жизнь, ничего особенного для этого не делая, просто оставаясь собой – таким, каким мы видим его, автора, на фотографии на четвертой странице обложки.

Другой вариант: «я»-герой – юноша-викинг, начинающий берсерк, только-только осваивающий искусство поедания мухоморов и грызения щитов. Он молод и строен, у него развитая мускулатура, светлые прямые волосы, привлекательное открытое лицо, и его любит дочь ярла.

По многим параметрам автор как будто недалеко ушел от своего «я»-персонажа: он молод, свое лицо в зеркале он находит весьма приятным и открытым, и это мнение разделяет симпатичная однокурсница по Академии каких-нибудь недонаук в области менеджмента и психологического манипулирования.