Защити меня от… себя!

— Моя дочь! Где она? С ней всё в порядке? Я же беременная была.

— Вы родоразрешились. Не переживайте, с ребёнком всё в порядке. Она с отцом.

— С отцом? — переспрашиваю я, — не надо с отцом! Он вряд ли в состоянии позаботиться о моей дочери, — начинаю паниковать.

Я ни за что не доверю своему отцу свою дочь. Как только выйду отсюда, никогда он её больше не увидит. Только бы не причинил ей вреда! Как они могли ему отдать её!

— Наталья Ильинична, что вы так паникуете! Он прекрасно справляется! Не сомневайтесь!

— Нет, вы не понимаете! Он не тот, за кого себя выдаёт!

Врач теряется от моих слов, а я паникую ещё больше.

— Да? Разве? Неужели я ошибся в нём? У меня сложилось впечатление, что Владислав Александрович — прекрасный отец, — словно сомневаясь отвечает мне.

— Влад?

— Ну да… Или не он отец девочки?

— Он. Я думала, что вы говорили про моего отца, простите.

— Я говорил про отца вашей дочери, и как я понимал, это Владислав Александрович.

Теперь мне становится стыдно. Мы говорили о разных отцах.

В моей голове настолько сильно сидит страх от собственного, что про Влада в статусе «отец» я не подумала.

— Простите, доктор, я неправильно вас поняла.

— Предлагаю вам немного поспать. Хорошо? У вас стресс, — ласково говорит врач.

Медсестра мне делает какой-то укол, и я снова проваливаюсь в сон.

— Наталья Ильинична, — пора просыпаться! Нужно вставать и потихонечку начинать ходить, — в следующий раз открываю глаза.

— Сколько я проспала по времени с того момента, как родилась моя дочь? — Даже не знаю, как правильно задать вопрос, — день, два? Я так устала…

— Ваше состояние совершенно нормально. А проспали вы месяц.

— Как месяц…?

— Так, месяц. Но за ребёнка не переживайте, — опять начинает эту песню.— Он был с вашим мужем, дочка была с отцом.

— С мужем… Он мне не… — успеваю закончить фразу, замечаю Влада входящего в палату.

— Здравствуй, Наташа.

— Здравствуй, Влад, — не знаю, как вести себя при этой встрече.

— Я очень рад, что ты вернулась к нам.

— Где наша дочь?

— С ней всё в порядке, она в доме у моих родителей. Я отлучился совершенно ненадолго, чтобы побыть с тобой несколько минут.

— Не нужно было.

— Давай поговорим потом. Главное ты вернулась к нам. Дочь ждёт тебя. Поправляйся.

— Спасибо.

— Наташа, единственный вопрос у меня к тебе: как ты решила её назвать? Ты ведь мне ни разу не говорила.

— Я хочу назвать её в честь своей матери — Надежда.

— Красивое имя. Оно так подходит нашей девочке, — смотрит на часы. — Прости, мне пора. Нужно кормить малышку.

— А откуда молоко? — задаю глупый вопрос.

— Она искусственница, по-другому было никак.

На удивление, как говорят врачи, я быстро прихожу в себя.

Уже третий день я неотступно преследую лечащего врача одним и тем же вопросом:

— Доктор, когда же меня выпишут?

Мой голос звучит настойчивее, чем я ожидала. Кажется, материнский инстинкт уже перевешивает слабость и боль.

Я хочу видеть свою дочь. Влад, понимая это, привёз Наденьку ко мне. Ненадолго, всего на несколько минут, но для меня это стало настоящим подарком. Когда я увидела её, моё сердце забилось так сильно, что на мгновение показалось — я задохнусь от счастья.

— Дай… дай мне её, — шепчу я, протягивая дрожащие руки. — Только подстрахуй меня.

Я так боюсь, что не смогу удержать её, что мои ослабевшие пальцы разожмутся, и я уроню это хрупкое счастье.

Она такая тёплая, живая, нежная. Но главное — совершенно здоровая и спокойная.

Влад смотрит на меня внимательно и улыбается.

Я смотрю на него в ответ и окончательно понимаю: что бы ни случилось между нами с Владом, он никогда не причинит вреда нашей дочери.

Он смотрит на неё с таким обожанием, с такой трепетной нежностью, что все мои страхи таят.

Этот мужчина, который когда-то казался мне таким холодным и расчётливым, теперь выглядит совершенно иным: заботливым, внимательным, по-настоящему любящим отцом.

Я не помню, чтобы он на меня так смотрел, как смотрит на неё.

— Ну что, Наташ, успокоилась? — тихо спрашивает. — С ней всё хорошо, не переживай.

Киваю, потому что не в силах говорить, комок в горле мешает произнести хотя бы слово.

Когда Влад с дочкой уходят, я отпускаю себя, понимая: жизнь уже не будет прежней. Нужно решать массу вопросов: где мы всё-таки с ней будем жить, как обустроим быт, как я смогу совмещать заботу о дочери с работой…

Голова идёт кругом.

— Я выпишу вас примерно через неделю, — прерывает мои мысли доктор, заглядывая в палату. — А пока набирайтесь сил. Вам ещё предстоит немало бессонных ночей. Хотя, судя по всему, за малышкой уход будет отменный. С таким-то отцом вам точно волноваться не стоит.

— А что с ним? — настораживаюсь.

Слишком они акцент на нём делают, упоминают часто.

— Редкий человек, — резюмирует он, — по нему всё наши девчонки молодые вздыхают, повторяя: эх, такого бы отца для своих детей.

Я не развиваю этот разговор, а доктор ходит.

На следующий день медсестра, которая ставит мне капельницу, неожиданно задаёт мне вопрос, на который я не знаю, что ответить.

— Подскажите места, где раздают таких мужчин, как ваш. Или может брат у него есть, с которым можно познакомиться? — хихикает это молодая девушка.

— Вы о чём?

— Муж, говорю, у вас золото! Хочу такого же себе найти.

— Не всё то золото, что блестит. Знаете такую поговорку?

— Ну это вряд ли применимо к вашему. Редко встречается, чтобы мужчина так беспокоился о своей женщине и о ребёнке. У меня подруга работает в отделении интенсивной терапии новорождённых. Так там про вашего мужа легенды ходят.

— Надо же, и какие, очень любопытно.

«Переспал, наверное, там с половиной отделения молодых медсестёр. Обычно он был по этой части», — думаю про себя.

— С самого начала, как вас привезли, вёл себя просто поразительно. После того как вам сделали операцию, и встал вопрос кому быть с ребёнком, он был крайне настойчив. Сказал, заберёт домой, как позволят. Ему предложили положить вашу дочь в отдел отказников, потому что ухаживать-то некому, а выписывать рано, недоношенная же. Вы в коме, кому ещё? Он наотрез отказался и лёг с ней сам в отдельную палату. Не знаю, как ему это удалось, но факт остаётся фактом. Часто ли вы такое встречали в своей жизни? Я лично — никогда.