Защити меня от… себя!

— В том-то и дело, что нет. Но врачи сказали, что у меня давление. А я совершенно его не ощущаю. Сказали мерить его три раза в день как минимум. Сказали, что у меня какая-то преэкл… слово тяжёлое, не запомнила.

— Лекарства нужны?

— Пока нет.

— Давай я буду ездить с тобой к врачам, или давай поедем к другим?

— А зачем?

— Ну как… Услышать стороннее мнение. Второго специалиста.

— Ну, тогда уже третьего.

— А почему третьего?

— Потому что со мной разговаривали два. И обоим не понравилось моя ситуация. Возможно, придётся рожать раньше времени.

— Ничего страшного… Малышке уже восемь месяцев. Но всё-таки, давай съездим к другому специалисту.

— Пока не знаю. Посмотрим, что там будет с давлением.

Вечером сижу и тупо смотрю в окно. Влад сидит напротив, и смотрит на меня, не отводя глаз. Пытается что-то спрашивать, шутить, но я не реагирую.

Я устала от всего. От ситуации, от беременности, от себя самой.

— Пожалуйста, не наказывай мне своим равнодушием и молчанием. Ты же не такая. Ори, кричи, оскорбляй, но только не оказывай меня так.

— Влад, я не знаю, что нас ждёт дальше… меня ситуация с этой, как там её… преэк… ладно, неважно, выбила из колеи.

— Наташа, всё будет хорошо. Мы справимся. Вместе.

— Мы? — уточняю.

— Естественно. А как иначе? — словно не понимает моего вопроса. — Ты родишь…

— А дальше? Ты будешь приезжать в оговорённые дни, и общаться с малышкой?

— Я не знаю. Если бы у меня был выбор, и ты предоставила мне возможность предложить тебе переехать ко мне, окончательно, навсегда, это многое изменит.

Влад смотрит на меня выжидающе.

— Даже если отношений никаких не будет, как ты говоришь. Даже если нас будет связывать только ребёнок… — продолжает.

— Ты реально веришь в то, что дальше, со временем тебя это будет устраивать? Уверена, в какой-то момент ты захочешь всё переиграть, расслабиться, сходить в бар, в клуб, встретить красивых юных девок, у которых шикарные формы. Там ты поймёшь, что всё тебе надоело и попросишь нас с малышом на выход? Или вообще включишь альфа-самца и отберёшь его у меня, выкинув его мать на улицу?

— Прекрати! Неужели ты веришь, что я настолько ублюдок?!

— Я уже ни в кого не верю. В себя раньше верила, но ошиблась. В тебя поверила… ведь кроме тебя было больше не в кого… А ты… — смахиваю слезу.

— Что мне сделать, чтобы ты простила меня? Не ради меня, ради дочери.

— Исчезнуть…

— Нет, это единственное, чего я не могу и не хочу делать. Я не позволю ей расти без меня.

Мне больше не хочется разговаривать. Ухожу в комнату и закрываю дверь, тем самым открыто показывая, что разговор закончен.

Сейчас во мне живёт ли страх за малыша. На остальное мне просто всё равно!

Глава 40

— Наташа, здравствуй, — слышу знакомый голос, не веря, что это может быть Анжелика.

— Лика?

— Да, это я, — как всегда, улыбается своей добродушной улыбкой, — позволишь мне зайти? — мнётся на пороге.

— Конечно, конечно, приходи, — тяжело поднимаюсь с кровати.

Лика заметив это, быстро подходит и пытается мне помочь.

— Держи мою руку!

— Прости, сама видишь, в каком я положении. С каждым днём всё тяжелее и тяжелее. Да и гостей, если честно, не ждала.

— Да это ты меня прости. Я нагрянула внезапно. Всё ждала, когда брат по делам уедет.

— Зачем? — не понимаю её целей. — Может, чаю!?

— Да, чай, это было бы прекрасно! У нас ведь долгий разговор… Если позволишь, конечно, ему состояться. И Мирон на страже на выезде из посёлка стоит, будет звонить, если увидит Влада. Мы конспираторы, — смеясь говорит эти слова. — Влад не знает про мой приезд. Наташа, ты такая красивая в беременности, — я вижу, во взгляде нет лукавства.

— Спасибо. Только это спорный вопрос, — смущаюсь, отворачиваюсь.

— Времени нет, как я сказала, поэтому я сразу начистоту?

— Хорошо. Давай попробуем.

— Сама понимаешь, о ком пойдёт речь.

— Конечно, понимаю.

— Сразу скажу, Влад меня не присылал к тебе. Это только моё желание увидеть тебя и поговорить. Я очень надеюсь, что смогу помочь вам. По крайней мере, приложу для этого все усилия.

— Лика, — хочу подобрать такие слова, чтобы не обидеть её, — ты хорошая девушка, я это поняла. И вообще, по моему наблюдению и рассказам Влада в прошлом, у вас очень хорошая семья: дружная, надёжная, где каждый из вас подставит друг другу в трудную минуту плечо. Это дорогого стоит. Мне такого не пришлось испытать…

— Именно так, — подхватывает, — ты всё верно поняла. Именно поэтому я хочу в трудную минуту для Влада подставить плечо. Но больше не ему, а тебе, Наташенька. Хотя тяжело и ему тоже, — тяжело вздыхает.

— Очень интересно. И в чём же у него трудности?

— Наташа, истинная картина его жизни… она…

— Я всё знаю, можешь не подбирать слова.

— Всё? — удивляется искренне.

— Да. Про жену, измены, как он их застал вместе.

— Надо же… чтобы Влад открыто об этом кому-то сказал. Это было тайной за семью печатями. Он очень переживал, стыдился. Себя корил, винил, ненавидел. Не её, а себя, представляешь! Видя это, мы старались не касаться этой темы. А надо было касаться! Надо было трубить во все колокола! Может быть, он тогда вышел из этого ужасного состояние раньше, чем… — не договаривает.

— Ну, признаваясь мне, видимо, хотел как-то оправдаться за свой…— недоговариваю теперь и я следом, подхожу к окну и отворачиваю лицо. — Всё, что я хотела, это чтобы мы были вместе. Да, не всё ладилось, не всё у нас было хорошо, но я, по крайней мере, хотя бы старалась. А старался ли он? Иногда мне казалось, что эти отношения нужны больше мне, чем ему. Я всё это терпела до определённого времени. Пока…

Как сказать Лике о том, что он сделал со мной? Пытаюсь подобрать слова.

— Наташа, прекрати нервничать. Милая, я не враг. Тебе нельзя беспокоиться! — Лика неожиданно подходит, обнимает меня, прижимает к себе, а потом тянет к дивану, приглашая присесть.

Она чужой мне человек, я обычно не обнимаюсь с теми, кого совершенно не знаю, но сейчас эти объятия мне необходимы и очень желанны.

Больше не могу сдержать слёзы.

Сколько раз я старалась держаться?!

Запрещала себе, убеждала себя, что плакать не нужно, слезами горю не поможешь. Нужно жить дальше и двигалась вперёд.

А сейчас вдруг в этих объятьях расплакалась. Всё, больше не могу, пусть Лике, но отдам всю ту боль, что во мне жила это долгое время.

— Поплачь, солнышко, — приобнимает меня за плечи, — может станет легче.