Заставь меня остаться

Удар в пах? Он придает злости, и только очень сильный удар может обездвижить нападающего. Я такой силой не обладаю.

Взять в захват его большой палец, вывернуть руку? Это я могу, но не в такой позе.

Удар по его лицу своей головой? Это дезориентирует.

Соображай же, Алика! Счет на секунды, хотя казалось бы что прошли часы. Я глубоко вдохнула, качнулась и, преодолевая сопротивление руки этого чужака, врезала своим затылком по его подбородку.

— Тварь, — он развернул меня лицом к себе, снова схватил за шею, и приподнял за нее.

Воздуха, что я вдохнула, пока хватает, хоть мне и больно. И радостно — на его губах кровь. Однако, ублюдку достаточно одной руки, чтобы задушить меня, что он и делает.

Он вытащил телефон, навел на меня, и… конец? Вот так задушит, снимая меня на камеру? Да у этого убийцы даже лицо такое… хоть и разозленное моим самоуправством, но скучающее. Рутина.

— Открой глаза, и скажи «прощай», — ровно произнес он.

Я открыла глаза. В голове давление такое, что того и гляди взорвется от удушья. Мышцы слабые, и, клянусь, если бы хоть немного влаги было в моем организме, то я бы обмочилась.

На меня наведена камера. Я прижата к двери, приподнята за шею одной рукой этого мужчины. Я задыхаюсь, и жизни осталось на минуту, не более. А в моем сжатом кулаке по-прежнему зубочистка: мокрая от вспотевшей, взопревшей кожи. Сил мало, но я снова сложила все имеющиеся. Ухватилась за эту жалкую деревяшку, чувствуя, что еще чуть-чуть, и сознание меня покинет, и резко ударила в мужское лицо. Не особо целилась, но…

— М-м-м-м-м… су-у-у-ка…

Я повалилась на пол. Резко, больно. Снова дышу, чем пользуюсь. Тело не слушается, свой предел я переступила, даже встать не могу. Мой убийца на ногах, прижимает руку к глазу. Повредила? Выколола?

— Ну всё, тварь. Будет быстро, некрасиво и больно. Сама напросилась, — он пошел на меня.

И в это время я услышала шум и ругань за дверью.

Я сделала всё, что смогла.

А затем увидела, как к моему лицу несется подошва берцы, шея хрустнула, лицо обожгло. Сознание померкло.

— Какого хуя ты творишь? — услышала, а затем почувствовала новую боль — в спине, в голове.

И ворвавшийся в сознание голос. Меня спасут?

Нет. Снова нет.

Впрочем, уже плевать…

Глава 39

Надо же.

Это — первая моя мысль.

Я очнулась. Надо же!

Во рту сухо. Из влаги там только кровь. И больно. Нет, не так. БОЛЬНО.

Болит всё тело. Я валяюсь на полу сломанной куклой, вижу перед собой мужские ноги, чуть дальше валяются бутылки с водой. В глаза по-прежнему бьёт противный желтый, дешевый свет.

Но я жива. Вот только радости по этому поводу нет, как и грусти. Есть только боль, но… не в животе? Ребенок пока со мной, или я потеряла его, и не заметила? Такое бывает на не слишком больших сроках. Немного крови, никакой боли. Тихий выкидыш.

Впрочем, какая уже разница…

Я со стоном перевернулась на бок, а затем поползла к бутылкам с водой. Ожидала, что остановят, пнут, добьют. Но на меня не обратили никакого внимания. Ползет себе, и ползет. Далеко-то не уползет, так?

— Ты должен был…

— Что? Разрешения спросить как обычно?

— ДА! Да, блядь! Разрешения ты должен был спросить, щенок!

— Отец, не лезь…

— Ты хоть знаешь, какие последствия у твоего самоуправства будут? Для тебя, для меня. Для всего, что я создал?

Дмитрий Константинович. Своего сына отчитывает. Боже, значит, это спасение? Я не умру, мой малыш не умрет?

Открутила крышку, и начала жадно пить воду. Она тоже с привкусом крови. Кровь стекает по моему лицу, стягивает его. Её много. Но я жива. Я всё еще жива. И, кажется, буду жить!

— Я всё продумал!

— Херово ты всё продумал, — рявкнул Игнатов-старший.

— Не забывайся! До сих пор думаешь, что я сопляк? Напомнить, где я работаю, и кем? Знаю, как такие дела делать, не лезь! — слышу раздраженный голос Василия, и продолжаю пить воду.

Кажется, сейчас я могу целый океан выпить, чтобы насыщение пришло. И чтобы боль в горле стихла хоть немного.

— Ты неуправляем! Работает он, блядь, в органах… ну да! Считаешь, что самый умный?

— Соколовский мешает! Его уничтожить надо, а чтобы он с катушек слетел — разозлить, сам понимаешь. А тут девка его беременная!

— Помогите, пожалуйста, — подала я голос.

Хриплый, будто прокуренный. Говорить тоже больно. Но это шанс, я чувствую эту тонкую, почти неосязаемую нить. И шанс этот я не могу упустить. Игнатов так зол на своего сыночка, я должна сделать хоть что-то!

— Дмитрий Константинович… просто отпустите меня, прошу! Марат не станет мстить, я уговорю его, правда. Мне бы просто домой! — я подняла на него голову.

С трудом. Шея снова захрустела. Едва ли я смогу поворачивать её. Только вниз-вверх, и всё. Но хоть не сломали, за это спасибо…

— Я ребенка жду, — продолжила я давить, всхлипывая. — У него уже сердце бьётся! Отпустите! Ничего не будет! Марат… он вам мешает в бизнесе, да? Ему дорог наш малыш, и чтобы я не нервничала, чтобы не было угрозы потерять ребенка, клянусь, я уговорю его сделать вид, что ничего не было. Только отпустите! У меня ребенок вот здесь, — я приложила руку к животу, продолжая сидеть на коленях.

Смотрю на Игнатова-старшего, говорю про ребенка, прошу, умоляю. Папа говорил мне, что иногда даже у самых отъявленных отморозков есть что-то святое, если они не психопаты, конечно. Кто-то безжалостно убьет всю семью, изнасилует, замучает, но на ребенка при этом рука не поднимется. Для некоторых и беременные — табу. Вдобавок, Дмитрий Константинович меня маленькой помнит. Нужно, чтобы сжалился, чтобы постарался договориться с Маратом. Потому я продолжаю говорить, как сильно хочу родить своего малыша, и что никаких последствий от Марата не будет.

Марат… отец… лучше бы меня с бабушкой оставили! Лучше бы я никогда не держалась за отца и за мать! Лучше бы мне не приходила в голову мысль забеременеть естественным путем!

Мне же давали эти полгода. Могла согласиться на инсеминацию материалом обычного донора. Если бы не получилось — ЭКО. Что мне в голову тогда стукнуло? Что Марат отлично выглядит, с виду здоров, и сам хочет со мной спать, а потому почему бы не залететь от него? Почему я считала, что ребенок, зачатый не от естественного контакта, это не то, что мне нужно?