Застава, к бою!

Готов поспорить, в этот самый момент Черепанов думал о том, что у меня не вышло переубедить Пуганькова. Что прямо сейчас неопытный лейтенант Миша Пуганьков, замполит с заставы Шамабад, просто пойдет в отказ. Побоится принять такое важное решение.

Пуганьков нам не ответил. Лично нам. Вместо этого он закричал:

— Застава, готовимся к наступлению! Выдавить врага с территории Союза Советских Социалистических республик!

Я глянул на Черепанова. На лице прапорщика отразилось величайшее облегчение. Мне показалось, он даже тихонько выдохнул, но так, чтобы лейтенант Пуганьков сам этого не заметил.

— Танки надо поддержать пехотой, — сказал я, — организовать контрудар. И быстро. Нельзя, чтобы они рассеялись по округе. Нужно прихлопнуть их сегодня, сейчас. Обезопасить эту часть Границы. К тому же они все еще могут что-нибудь предпринять. Не стоит недооценивать врага.

— Что-то предпринять? Новый приступ? — Хмыкнул Черепанов, — да это нужно быть законченным идиотом, чтобы попытаться пойти на нас в четвертый раз.

— Помнится мне, — я глянул на Пуганькова, — товарищ лейтенант говорил о том, что мы имеем дело с радикалами.

Лицо Пуганькова сделалось задумчивым.

— Меня немного инструктировали относительно банды Юсуфзы, — кивнул он и продолжил ученым, несколько менторским тоном, — да, признаки радикализма в их, так сказать, квазиидеологии имеются. Я как-то даже читал методические материалы по личностям главы бандитов и его сыновей. Те, что, конечно, наша разведка передала в пользование Тарану.

Он снова задумался на мгновение. Поднял взгляд к серому небу.

— Если слова Наби правдивы… Если сам Юсуфза и трое из его братьев погибли, а один сидит у нас на Шамабаде, значит, бандой командует этот самый Имран. Я читал, что нрав у него вспыльчивый.

— Если он еще и идиот, могут попытаться снова отковать, — ухмыльнулся Черепанов, задумчиво. — Если, конечно, кто-то за ним пойдет. Ведь такое наступление заведомо будет обречено на провал.

— Они шииты, — продолжил Пуганьков, — в их ответвлении ислама любая смерть во время джихада — почет для моджахеддин. Даже самоубийственная.

— Я говорю не о наступлении, — покачал я головой отрицательно, — хоть на какие-то силы для удара они собрать уже не смогут.

— Тогда о чем? — Приподнял бровь Черепанов.

— О ловушках, товарищ прапорщик, — заглянул я Черепанову в глаза. — Душманы — коварные бойцы. Потому не стоит думать, что мы просто пойдем в контратаку и разгоним их как перепуганное стадо овец.

Пуганьков со Старшиной внезапно сделались очень угрюмыми. Переглянулись. И ничего мне не ответили.

— Ну ладно, товарищи, — сказал я и поправил фуражку, — хватит нам лясы точить. Воевать пора.

* * *

Имран прыгнул в сторону, когда пулеметная очередь принялась вырывать клочки земли почти у него под ногами.

Когда молодой главарь банды упал на землю, воздух с хрипом вышел у него из легких. Он замер. Притворился мертвым на несколько мгновений и стал молить Аллаха, чтобы пулеметчик шурави решил, что уже расправился с ним.

Нет, Имран не боялся смерти, но и так бесславно погибать он тоже не собирался. Быть убитым как простой, самый обычный моджахеддин — недостойно для сына Юсуфзы, в чьих жилах течет древняя знатная кровь.

Имран опасливо поднял голову. Стал оглядываться.

Моджахеддин бежали. Тут и там пытались они как можно скорее покинуть поле боя. Падали, погибали. В панике и с криками бросали оружие, спеша к Пянджу.

Имран сплюнул грязь, почувствовал, как песок неприятно хрустит на зубах. Потом прогорел на выдохе:

— Позор. Позор на ваши головы, трусы…

Выждав еще немного, Имран принялся ползти куда-то вперед, к реке.

Вокруг шумело и хлопало. Оглушительно звучали вражеские выстрелы. Вопили паникующие и умирающие моджахеддин.

Время от времени недалеко от Имрана ложилась шальная пуля. Тогда он пригибал голову, не зная, случайность это, или кто-то заметил его и теперь открыл огонь, чтобы его добить.

Укрытие он нашел быстро. Просто сполз в воронку от разорвавшегося танкового снаряда, которую заприметил еще, когда отступал к берегу. Скатившись вниз, он оказался на ее дне, рядом с каким-то мертвым моджахедом.

Переводя дыхание, Имран перевернулся на спину.

— Нет… Я так не умру, — Прошептал он, — Аллах, дай мне сил погибнуть как подобает истинному моджахеддин. Дай мне сил забрать с собой как можно больше врагов и не посрамить доброе имя своего рода.

Внезапно мертвое тело зашевелилось. Имран вздрогнул, поднял голову, чтобы посмотреть, в чем дело.

Труп оказался совсем не трупом. Это был Хаттаб — один из командиров Имрана, что вел в бой отряды моджахеддин в сегодняшней схватке.

Хаттаб откашлялся. Показал Имрану свое обветренное лицо с грязной бородой. Пакль он потерял в бою, и его черные всклокоченные волосы были мокры от дождя и крови, что стекала Хаттабу прямо на лицо.

— Лучше найди в себе силы жить, молодой господин, — сказал он сипловато.

— Хаттаб! — Имран перевернулся на живот, подполз к Хаттабу.— Ты ранен?

Хаттаб выдохнул. Сморщил нос и улегся боком.

— Не сильно.

— Тогда что ты тут делаешь?!

Хаттаб поднялся на локте, так, словно бы пытался выглянуть из воронки, однако, для этого она была слишком глубока.

— Перевожу дух, — сказал он, — мой сын, Вафадар… Я хочу найти его, если он жив. Найти и уйти с ним за реку.

Имран быстро сложил в уме два и два. Под командой Хаттаба было больше двадцати пяти человек. Возможно, кто-то из них все еще мог держать оружие.

Следующая мысль, промелькнувшая в голове Имрана, показалась ему блестящей. В одно мгновение он придумал план мести. Жестокий, отчаянный, но такой, что можно было исполнить в сложившихся сейчас обстоятельствах.

— Вафадар погиб, — солгал Имран, — я сам видел, как его расстреляли из пулемета.

Конечно, Имран не то что бы не видел смерти этого человека, он просто не знал Вафадара в лицо. Конечно, ему казалось, что он видел его несколько раз рядом с отцом, однако просто не запомнил этого молодого моджахеда. Но сейчас ему было на это плевать.

Лицо Хаттаба сделалось каменным. Морщины на лбу, под глазами и у губ немолодого моджахеда, будто бы, стали еще глубже. Казалось, новость о смерти сына вмиг состарила воина на добрый десяток лет.