Застава, к бою!
Шрифт:
Я ему не ответил. Вместо этого приказал:
— Миша, поищи у него ИПП. Перевяжем его, чтобы не скопытился раньше времени.
— Зачем перевязывать? — Не понял Матузный и даже с удивлением посмотрел на меня. Вскинул брови.
— Чтобы задержать, — ответил вместо меня Миша и снова опустился к душману.
Он стал хлопать его по карманам. Вытащил ПМ, который тот носил в кобуре. Достал длинный кинжал на поясе. Потом принялся искать перевязочный пакет.
Тот уже совершенно не сопротивлялся пограничнику. Лицо Имрана сделалось каменным. По его пустым глазам я видел, что
В решающий момент он просто не смог дернуть чеку. Струсил. Не сумел подорвать себя и нас вместе с собой. Не хватило решимости. Так часто бывает у молодых людей — рисуешься перед другими, но в решающий момент отступаешь. Так случилось и с Имраном.
Пока Солодов обыскивал сына Юсуфзы, я отвел в сторонку Матузного.
— Отдай, — сказал я ему холодно.
Матузный выпучил на меня глаза.
— Что… отдать?
— Не прикидывайся дураком. Я видел, что ты сятнул часы с того душмана.
— Я? — Погранец растерялся, — да ты че, Саша, ты сказал не трогать, я и не трогал…
— Не свисти, — покачал я головой. — Я знаю, что ты их взял.
Илья поджал губы. Зрачки его карих глаз быстро забегали. Он явно судорожно соображал, что же мне ответить. Потом выдал самый неудачный вариант:
— Саш, да я не брал!
Я молча протянул ему руку. Посмотрел на него так сурово, что он просто не решался заглянуть мне в глаза хоть на мгновение.
— Я… Ну… — залепетал он, потом осекся и вздохнул. Угрюмо продолжил: — Они с наших снимают что хотят. А это и вовсе советские часы! Так что считай, я их возвращаю на Родину…
— В моем отделении мародерства не будет, Илья. Точка.
Матузный сделал недовольное лицо. Потом сунул руку в карман и достал «Электронику». Отдал мне.
Я осмотрел часы. Несмотря на то что их экран треснул, часы все еще работали.
— И что ты с ними делать будешь? — Спросил Матузный ворчливо.
Тогда я просто отвернулся, замахнулся и запустил часы куда подальше.
— Вот что.
Матузный грустно засопел.
— Мужики! — Крикнул вдруг Миша Солодов. — У него ИПП нету!
Я обернулся к нему. Достал свой пакет.
— Лады. Сейчас мы его перевяжем. А потом и свяжем. Доставим на Шамабад. Думаю, нашей разведке этот душманенок пригодится.
Трое пленных духов, которых взяли на берегу, топали к Шамабаду с закинутыми за голову руками. Мартынов, Сагдиев и Семипалов вели их под конвоем.
Когда Богдан Семипалов почувствовал, как под нагой что-то хрустнуло, то остановился. Убрал сапог.
В его отпечатавшемся в почве следе, солдат заметил что-то блестящее. Когда опустился подобрать, понял, что это были часы «Электроника».
— Вот, значит, как закончился твой Джихад, братец?
В бане было сухо, но прохладно. Едва заметный аромат смолистой древесины щекотал Наби нос.
Он подвигал стянутыми шнуром запястьями, в надежде немножко размять затекшие руки.
Имран, перевязанный, сидевший на лавке немного косо от ран, не ответил брату. Он даже на него не посмотрел.
Тогда Наби глянул на избитого
мальчишку, сидевшего в уголку и прислонившего голову с очень опухшим лицом к стене. Вздохнул.— Уж от кого, от кого, а от тебя, брат, — продолжил Наби, — я такого не ожидал.
Имран одарил Наби презрительным взглядом. Наби ухмыльнулся.
— Мне казалось, ты предпочтешь смерть плену, — сказал Наби, — Что, умереть с честью у тебя не хватило духу?
— Заткни пасть, — тут же взорвался Имран, — грязный предатель! Это из-за тебя, мерзкого труса, наша атака захлебнулась! Это из-за тебя погибли много добрых моджахеддин! Ты выдал все шурави, как на духу!
С каждым словом тон Имрана становился все злее, а голос громче. А потом он и вовсе раскричался:
— Если бы не ты, грязный пес, все могло бы быть иначе!
Внезапно в тяжелую деревянную дверь забарабанили с той стороны. Из-за двери донесся приглушенный и злой голос конвоира шурави. Слов, конечно, они не разобрали. Но каждый понял, что им приказали молчать.
Имран вдруг скривился от боли. Оперся спиной о прохладную деревянную стену, обнял себя за бок.
Наби ему только ухмыльнулся. Надменно приподнял подбородок.
— Ты можешь думать как хочешь, брат. Но истина в том, что ты хотел умереть в бою, но не смог и попал в лапы врага. А я просто хотел выжить. И выжил.
Имран не ответил. Только принялся шептать себе под нос грязные ругательства.
Некоторое время они сидели в молчании. А потом мальчишка, притаившийся в углу, вдруг заговорил:
— Господин Имран… — начал он смущенно, — Можно вас спросить?
— О чем? — нехотя ответил тот.
— С-скажите, вы не видели моего отца?
— Я не знаю, кто твой отец, — пробурчал Имран.
— Его звали Хаттабом, он был одним из ваших командиров. А мое имя — Вафадар.
Имран глянул на мальца волком.
— Шурави убили твоего отца, — сказал он, не поведя и бровью.
Лицо мальчишки Вафадара вытянулось от изумления. А потом медленно потемнело от скорби. Он уронил голову на стену и застыл без движения.
Спустя минуту дверь скрипнула и отворилась. Моджахеддин, все как один, уставились на вход в баню. Внутрь вошли четверо вооруженных шурави. Один из них был офицером.
А еще там был он — пограничник, что вынудил Имрана сдаться.
Имран не знал его имени.
Казалось, этому молодому мужчине не было и девятнадцати лет. Лицо его, хоть и было молодым, выглядело странным. Будто бы, в нем было что-то такое, что не свойственно юношам его возраста. Имран заметил это еще при первой их встрече.
Он вдруг ощутил то же самое чувство, которое пришло к нему там, на поле боя, когда он лежал с гранатой, а шурави стоял над ним, нацелив в лицо автомат.
Имран почувствовал страх и устыдился этого. А потом вдруг понял, что странного было в лице молодого шурави.
Глаза. Мудрые холодные глаза, чей взгляд не был взглядом молодого мужчины. Пограничник смотрел на Имрана, словно древний, умудренный опытом воин.
Именно это и напугало сына Юсуфзы. Именно этот взгляд казался ему неестественным. Будто бы противоречащим законам божьим и законам мироздания.