Застава, к бою!

— О чем? — Удивился Таран.

— Подготовка душманов к нападению проваливается этап за этапом, — сказал я, — они это понимают, но подчиняясь слепой вере, отрицают. Я хочу это поправить. Хочу, чтобы душман это понял. А когда вернется домой — передал своему отцу.

— А он захочет тебя слушать? — С сомнением в голосе спросил начальник заставы.

— Я его заставлю, — улыбнулся я.

Таран нахмурился.

— Не волнуйтесь. Без рукоприкладства.

— М-да-а-а-а, Саша. Откуда у тебя в голове такие идеи берутся? И это, по-твоему, сработает? — Вздохнул Таран.

— Возможно, это их все же остановит. Ну а если они действительно решатся на атаку, то быстро поймут, что средний сын Юсуфзы Мухтаар был прав. И не станут сражаться слишком уж упорно, — продолжал я. — А они поймут это. Ведь уже потеряли все козыри, что у них были. Последним оставался эффект неожиданности.

— Это что-то вроде, психологической войны? — Подумалось Тарану, — психологическая накачка противника на поражение?

— Можно сказать и так, — я кивнул.

— Ну что ж. Пробуй, — старший лейтенант глянул на наручные часы, — только постарайся успеть за пятнадцать минут. Офицеры особого отдела скоро будут здесь. Не хотелось бы объясняться еще и с ними, если они увидят тебя беседующим с задержанным.

— Хорошо. Но у меня еще есть одна просьба.

— М-м-м-м? — Таран вопросительно приподнял бровь.

— Попросите Алима Канджиева мне помочь. Мухтаар плохо знает русский язык. А мне надо, чтобы он понял каждое мое слово.

Шев хмыхкнул.

— Хорошо. Сейчас его пришлю, — Таран хотел было уже уйти, но замер, позвал меня: — Знаешь, Саша, если бы я от какого другого сержанта услышал тоже самое, что от тебя, решил бы, что он бредит просто. Но учитывая твои прошлые заслуги…

Начальник заставы отвел глаза. Вздохнул, а потом продолжил:

— Но учитывая твои прошлые заслуги, Саша, я тебе верю. Вот глянешь тебе в глаза, и сразу, кажется, будто ты знаешь больше, чем говоришь.

— Пришлите Алима, пожалуйста, — ответил я с улыбкой. — Время не ждет.

В бане было прохладно. В выделанной сухой древесиной парилке стоял сухой смолянистый запах.

На длинной лавке, у стены, сидел связанный по рукам Мухтаар.

Пограничники сняли с него буквально все лишнее, чем сын главаря банды мог бы воспользоваться для побега.

Отобрали военную куртку защитного цвета, куфию, кушак, которым он подпоясал свою длинную рубаху. Даже жилетку. Да что там говорить — вытащили шнурки из ботинок.

Сейчас этот молодой мужчина сидел в одних только все еще влажных после купания в Пяндже шароварах и рубахе.

Язычки его крепких армейских ботинок, скорее всего, импортного производства, безвольно оттопырились вперед. Ослабшие берцы торчали в стороны.

Всклокоченный, с грязной и мокрой бородой, он наградил Алима суровым взглядом, когда Канджиев вошел первым.

А вот когда вслед за ним в парную зашел я, в глазах Мухтаара блеснул страх. Потом он сменился явным стыдом. Духу было стыдно за наш с ним рукопашный бой на берегу реки.

Тем не менее Мухтаар попытался скрыть эти эмоции. А потому вновь сделал очень бесстрастное лицо. Взгляд сына главаря душманов стал отстраненным.

Эмоции эти было крайне сложно уловить. Слишком уж мимолетно Мухтар их показал. Но главное — показал. И именно на них я и хотел сыграть, чтобы добиться своей цели.

— Ну привет, Мухтаар, — сказал я, — узнаешь?

Мальчишка молчал. Он уставился в одну точку, сделав вид, что нас с Алимом нет в бане.

Я пожал плечами. Ну что ж. Видимо, сначала парня придется разговорить.

Пройдя глубже в помещение и заняв лавку напротив душманенка, я сел. Уперся кулаком в бедро, другим — подпер подбородок.

Алим сесть не решился. Чуткий и внимательный, словно сторожевой пес, он остался стоять, не сводя колкого взгляда с Мухтаара.

— Алим?

— М-м-м? — Глянул на меня Канджиев.

— Я буду говорить, а ты переводи. Этот умеет изъясняться на русском, но слабо. Боюсь, может что-нибудь не так понять.

Не ответив, Алим кивнул.

— Ну как тебе тут дышится, Мухтаар? — Спросил я очень сухим, очень неприятным тоном прокурора-обвинителя. — Хорошо ли себя чувствуешь?

Мухтаар снова не отреагировал. Монотонно моргая, он продолжал сверлить взглядом пол перед собой.

И хотя он делал вид, будто не слышит, или не понимает меня, а Канджиев переводил каждое мое слово, я видел, как от одного только моего голоса у молодого душмана едва заметно подергивается веко.

— Знаешь, что я хочу сказать? — Продолжил я. — Жаль, что ты не решился принять смерть там, на берегу Пянджа.

Мухтаар на миг поджал губы. Он сделал этот мимический жест сразу после того, как прозвучали мои слова. Он прекрасно понимал меня.

— Ты бы мог погибнуть с честью, как настоящий воин, — пожал я плечами. — Однако — струсил. Теперь твои отец и братья не встретят тебя, как это у вас там говориться: «По правую руку Аллаха».

Мухтаар раздул ноздри, выдохнул.

— Я знаю, что замыслил твой отец, — продолжал я. — Знаю, что вы хотели перебросить оружие на этот берег Пянджа, чтобы взять его с собой в бой, когда придет время. Знаю, что на Белой Скале, у кишлака Комар, ваши люди должны были организовать артиллерийскую позицию. Ни то ни другое у вас не вышло.

Душман все еще молчал. Однако я заметил, как побелели костяшки его пальцев, когда он стиснул кулаки.

— А еще знаю, что тринадцатого мая вы собираетесь напасть на заставу.

Тут я попал в точку, ведь Мухтаар, внезапно вздрогнул и заглянул мне в глаза.

— Да, знаю, — продолжил я. — Это тебя удивляет?

— Ты и твой народ умирать, безбожник, — показав большие, кривоватые зубы и неприятно растягивая слова, проговорил Мухтаар.

— Пока что «умирать» только твой народ, — я пожал плечами, — «Джихад» ничего не поделать, да? Ну что ж, ты бы мог к ним присоединиться и стать мучеником. Если бы у тебя хватило духу принять смерть от моей руки. Однако ты не смог. И теперь в глазах твоих людей ты останешься лишь трусом.

Мухтар хмыкнул, делая вид, что ему все равно. Однако я прочитал в его глазах то, на что и рассчитывал. В них туманной дымкой колебалось беспокойство.

— Твой отец и твои братья придут на Советскую землю в середине мая, — продолжил я, — здесь их будут уже ждать шурави. И тогда погибнут много моджахеддин. Много будут схвачены. А знаешь, что в этот момент будешь делать ты?

— Шурави может говорить что хочет, — подался вперед Мухтаар.

— А ты будешь сидеть за решеткой и жалеть, что у тебя не хватило духу умереть в нашем с тобой бою.