Застава, к бою!

— Так, что ты им рассказал?

Мухтаар поджал губы. Решился:

— Почти все. Они знали, что спрашивать. Молчать было бессмысленно.

— Ты рассказал им про девчонку и ее отца?

Мухтаар засопел.

— Нет. Про это они ничего не спрашивали.

Юсуфза выпрямился, стал развязывать кушак на талии. Сказал:

— Очень хорошо. Хотя бы один козырь у нас еще есть.

— Отец, я хочу тебе кое-что сказать, — снова решился Мухтаар.

— Я тебя слушаю.

— Я думаю, мы должны уйти из этих мест. Думаю, нам нельзя нападать на заставу.

Юсуфза глянул на своего сына из-под полуприкрытых век. Взгляд Захид-Хана показался Мухтаару надменным.

— Почему же ты так считаешь? — Спросил Юсуфза, изобразив живой интерес.

— Понимаю, раньше у нас был повод мстить шурави с заставы, — начал Мухтаар, торопливо, — у них были Аллах-Дад и Аббас. Но теперь они снова на своей земле. Тогда зачем нам идти в самоубийственный набег на Шамабад? Мы можем уйти на Пакистанскую границу. Можем набраться новых сил, чтобы продолжить джихад во всеоружии. А что сейчас? Сейчас мы просто пойдем через Пяндж и все там погибнем. Вот что я думаю. И все ради чего? Ради какого-то неверного чужака из Америки?

Юсуфза вздохнул.

— Я понимаю твои опасения, Мухтаар. Но скажи мне, где мы возьмем еду и фураж, чтобы выдержать такой поход? Кто нам их даст?

— Американец, — решительно сказал Мухтаар, — обманем его! Сделаем вид, что готовы напасть, а сами уйдем! Да, мы привыкли к деньгам, оружию и припасам, что он и его Пакистанский друг дают нам! Но теперь мы ему должны за это! И он хочет, чтобы мы все погибли за его подачки!

Захид-Хан молчал. Потом хитровато хмыкнул. Улыбнулся сыну. Только он хотел что-то сказать ему, как снаружи, из дождя и ветра, что трепали брезентовые стены палатки, пришли четверо.

Это были остальные сыновья Юсуфзы. Они собрались сегодня вместе, чтобы поучаствовать в обмене пленными.

Первым заговорил Аллах-Дад:

— Разреши войти, отец.

— И чего же хотят мои славные сыновья? — Кисловато и даже несколько понуро спросил Юсуфза.

— Мы хотим взглянуть в глаза нашему предательскому брату, — дерзко бросил Имран, второй по старшинству, после Аллах-Дада.

Имран был крепким и невысоким мужчиной с широкими торсом и конечностями. Нравом и телом он пошел в свою покойную мать. Был таким же резким на язык и нетерпеливым по характеру.

— Ответь, Мухтаар, — показал щербатый рот Имран, — ты ведь сам отдался в руки шурави, ведь так? Аллах подтвердит, ты мог биться до смерти! Но сдался, как предательский пес!

— Да, — зло прошипел Наби, третий сын Юсуфзы.

Высокий и тонкокостный, он отличался особенной надменностью. Все потому, что хоть род Захид-Хана был очень знатным и восходил к местной аристократии, мать Наби была лишь простолюдинкой. Красивой девушкой, которая когда-то приглянулась Юсуфзе.

Потому с младых ногтей остальные братья относились к Наби с некоторым пренебрежением. Это заставило третьего сына Юсуфзы стать заносчивым и высокомерным, постоянно отстаивая перед ними свое право быть сыном Захид-Хана.

— Любой из нас, окажись на его месте, сражался бы до последней капли крови, — Продолжил Наби.

Мухтаар спрятал взгляд от братьев, застывших у входа палатки. Он почувствовал, что устыдился их слов, и оттого не может смотреть в глаза ни Имрану, ни Наби.

— А часто ли вы сами бывали в бою с советскими пограничниками? — Процедил холодно Аллах-Дад, — а? Скажите-ка мне, дорогие братья.

— Я убивал шурави везде! От Тахара до Фарьяба! — Похвалился Имран.

— Не хвались попусту, — покривился Аллах-Дад, — мы оба знаем, что ты привык держаться подальше от врага, и уж точно ни разу не сходился с шурави на длину ножа.

Имран выпучил глаза на Аллах-Дада, оскалил щербатый рот. Хотел что-то сказать, но старший сын Юсуфзы его перебил:

— А я сходился, — сказал Аллах-Дад, — враг стоял передо мной, прямо как ты сейчас. И Мухтаар сходился. Даже Аббас сходился.

С этими словами Аллах-Дад указал на младшего из всех братьев — шестнадцатилетнего Аббаса.

— Да, сходился и проиграл, — просипел Имран, — в этом немного повода для гордости.

— Тихо! — Громогласно остановил перебранку Юсуфза.

Все четверо братьев разом глянули на своего отца.

— Зачем вы пришли? — Спросил он. — Если только поругать вашего брата, то уходите. У меня самого с ним серьезный разговор.

— Среди людей ходят дурные слухи, — проговорил Наби, — мы бы хотели убедиться, что они… Что эти слухи лживы, отец.

— Или что правдивы, — возразил Аллах-Дад.

Юсуфза вздохнул.

— Присаживайтесь, сыновья мои, — повременив несколько мгновений, сказал Юсуфза, — я отвечу на ваши вопросы.

Братья переглянулись. Прошли вглубь палатки и устроились на коврах и подушках вокруг раскаленной «печи».

— О каких слухах вы говорите? — Начал разговор Юсуфза, видя, что никто не решается заговорить первым.

Взгляд Имрана быстро забегал от Аллах-Дада к Наби, после второй сын Юсуфзы сказал:

— Люди говорят, что ты отец, растерял свою решительность. Растерял свой праведный гнев и больше не можешь вести джихад против неверных.

Юсуфза нахмурился. Видя это, Имран быстро добавил:

— При всем уважении к тебе, отец.

— Кто так говорит? — Медленно спросил Юсуфза.

— Много кто, отец, — подхватил Наби. — Говорят, ты тянешь с нападением. Что у твоей руки больше нет той твердости, что была в ней прежде.

— Вот как… — Мрачно буркнул Юсуфза.

— А я слышал другое, — возразил Аллах-Дад, — слышал, что моджахеддин считают — мы слишком зависим от чужой помощи. Что ты, отец, стал слишком несамостоятельным лидером. Что ты обязан американцу, и потому идешь в бессмысленный набег, в котором не будет ни доблести, ни добычи. Только смерть.

— Добычи не будет, если глупец-неверный перестанет давать нам свои деньги! — Взорвался Имран, — мы должны выдоить из него столько, сколько сможем! И если для этого нужно убить десяток другой шурави, мы обязаны это сделать!

— Мы не выйдем живыми из этого боя, — мрачно покачал головой Аллах-Дад, — вы знаете, братья, что я никогда не приветствовал бессмысленных жертв.

— Ты всегда был трусом, — приподнял подбородок Наби.

— Попридержи язык, — мрачно сказал ему Аллах-Дад. — Иначе я укорочу его тебе прямо здесь.

Наби ограничился надменной ухмылкой, но за нож хвататься не стал.

— Разве ты не видишь? — Продолжал Аллах-Дад, — Моджахеддин считают, что мы стали пешками чужеземцев. Этому нужно положить конец. Показать всем, что гордость и вера нам важнее, чем грязные деньги неверных!