Застава на Аргуни

Моисей скручивает цигарку, неторопливо высекает на трут искру, чмокая губами, прикуривает.

— А на охоту пойдем?

— Пойдем, пойдем! Хоть завтра!..

Старик искоса смотрит на пограничника и вдруг обращается с вопросом:

— Ты скажи мне вот что… Правда или нет, что царица Екатерина была полковником?

— Правда, — подтверждает Слезкин после небольшого замешательства.

— Как же так? Женщина — и вдруг полковник?! Что у нее, мужиков не хватало?

В представлении Моисея царица-полковник выглядела не иначе как верхом на белом коне, с наганом на боку, с биноклем в руках. Примерно так же, как начальник отряда Туров. Не в силах был постичь он лишь одного: как обходилась Екатерина со своим длиннющим платьем, садясь на коня.

— А почему она не взяла чин покрупнее? Могла бы, поди, присвоить себе и маршала? Царица ведь как-никак — сама хозяйка!

— Не принято, видно, было.

— Дураки, они, эти цари! — заключил Моисей. — И властью-то не умели как следует распоряжаться…

Посидели, помолчали. Старик заговорил опять:

— А скажи, где теперь Буденный? Что-то не слышно об нем ничего?

— Воюет где-нибудь. А может, и в штабе сидит, планы разрабатывает, — высказал предположение Слезкин.

— Ну, нет! — горячо воскликнул Моисей. — Такого лихого командира в четырех стенах сидеть не заставишь. Нраву не такого!

— Это верно, — соглашался Слезкин, а сам беспокойно поглядывал на дверь, прислушивался к голосу Зойки. — Но теперь ведь с шашками против танков не попрешь.

Старик пригладил взъерошенные волосы и внушительно продолжал:

— Что ни говори, а боевой командир! Помню, как он принимал парад в Иркутске…

Моисей пустился в воспоминания. Слезкин догадался, что Буденный потребовался Моисею лишь для того, чтобы посвятить свежего человека в историю своих подвигов.

— Выстроили, значит, нас на плацу. В конном строю, стало быть, — повествовал старик. — Стоим, ждем. Кони уросят. И вдруг на белом скакуне появляется сам Буденный. Усища — во-о! — Моисей размахнул руки, показывая чуть не метровые усы. — Конь пляшет, стрижет ушами, хвост распускает. Проехал, значит, Буденный перед строем, остановился посреди плаца да как гаркнет: «Здорово, орлы-конники!»

В дверях показалась Зойка. Слезкин, сам не зная почему, вскочил. Зойка услышала возглас старика и, покачав головой, подозвала Костю.

— Сходите в ерник, наломайте веник, а то нечем полы шоркать, — распорядилась она, показывая на пригорок.

Слезкину радостно стало от того, что она им командует, и приятно было выполнить ее поручение. Он побежал.

— Вернись! — остановил его Моисей. — Бессовестные, не успел гость приехать, сразу в работу норовите его пустить. Самим делать нечего…

— Пусть своим себя считает, — улыбнулась девушка Слезкину.

— Конечно! — обрадовался Костя. — Что это за работа? Одно удовольствие! — Он горячо посмотрел Зойке в глаза. Та улыбнулась ему загадочно, но тут же нахмурилась.

Старик молча ждал, когда внучка уйдет. Но она оперлась плечом о косяк и не уходила.

Моисей любил прихвастнуть и приврать. Так он вдруг стал участником парада в Иркутске, хотя на сто верст кругом всем было известно, что прожил он всю жизнь в Дальджикане и никуда не выезжал. Должно быть, кто-то другой поведал старику подробности кавалерийского церемониала, а он украсил чужой рассказ собственной персоной.

Продолжение рассказа Слезкин не услышал. Зойка не любила, чтобы кто-то подсмеивался над дедом, слушая его фантастические выдумки, и поэтому не уходила.

— Ну, чего вызвездилась? — проворчал с досадой Моисей.

— А может, мне тоже интересно послушать? — прищурив лукаво глаза, проворковала внучка. — Вы, мужчины, всегда такие загадочные истории рассказываете, что можно заслушаться!

— И в кого только уродилась такая упрямая? — буркнул Моисей.

— Вся в вас, дедушка! В кого же, как не в вас! — засмеялась Зойка и заговорщицки подмигнула Косте. От этого Слезкин почувствовал себя просто и хорошо.

Едва солнышко, обласкав макушки сопок, заглянуло в Дальджиканскую падь, Моисей и Костя были уже на ногах. Наскоро перекусив, они принялись собираться в путь. Старик укладывал в заплечный мешок еду: каравай черного хлеба, огромный, чуть не с голову величиной кусок козьего мяса, пару бутылок молока. Слезкин, усевшись на порог, натягивал на ноги сапоги, еще с вечера предусмотрительно смазанные жиром.

— Ты, паря, оставь-ка в покое свои обутки, — посоветовал Моисей. — Не гожи они для тайги. Возьми лучше Степкины. — Он нагнулся, вытащил из-под кровати ичиги, бросил Слезкину.

Выслушав на дорогу напутствие Степана: «Ни пуха, ни пера», Моисей и Слезкин вышли из дому. К ним вихрем подлетел огромный темно-рыжий волкодав. Кубарь — краса и гордость таежной заимки.

— Хорошая собака? — спросил Слезкин.

— Этой зимой трех волков загрыз намертво, — ответил Моисей.

У родника повстречались с Зойкой. Она сидела на корточках, чистила песком посуду. Откинув красной от холода рукой сбившуюся на лоб прядку волос, девушка проворчала:

— Сони! Дрыхните чуть не до обеда. Какая уж теперь охота?

— На нас хватит, — буркнул дед. — Скажи лучше, что тебе принести из лесу: зайца или кабана?

— Слона! — засмеялась Зойка. — Оставьте мне Кубарика. Приберу по дому, подамся за вами. Скажите только, где искать.

— Где-нибудь за хребтом, на Комариных болотах Кубарь найдет.

Прикрикнув на увязавшегося за ними пса, Моисей резво зашагал по тропинке, круто поднимавшейся на увал. Достигнув вершины, Слезкин оглянулся. Девушка по-прежнему сидела у ручья. Собака, вытянув лапы, лежала рядом. У печурки, сложенной во дворе, возилась Фекла. Над заимкой лениво поднималась струйка дыма.

Бесшумно ступая мягкими поршнями-галошами, изготовленными из просоленного лосевого камаса, Моисей, казалось, не шагал, а скользил по траве на лыжах, разбрасывая по сторонам каскады серебристых росяных брызг.

Спустившись до половины увала, старик остановился, задрал высоко голову и кому-то погрозил кулаком. На сосне сидела рыжеголовая сойка и во все горло кричала, предупреждая лесных обитателей о вторжении в их царство непрошеных гостей.

— Вот окаянная! Всполошит сейчас всю живность — не подступишься… — Моисей схватил с земли камень и запустил в птицу. Сойка перелетела на соседнее дерево и загорланила еще заливистее. Охотник махнул рукой и двинулся дальше.

Слезкин опять задержался.

Внизу, под ногами, безбрежным зеленым морем раскинулись приаргунские лесные дали. Кругом, куда ни кинешь взгляд, сплошные цепи горных отрогов. На западе, под лучами восходящего солнца, отроги кажутся светло-сиреневыми, а там, где склоны поросли густыми зарослями багульника, — розовыми. С востока, под тенью, отбрасываемой вершинами, отроги темно-синие, с едва заметной, лиловатой каемкой. На дне котловины, в которую спускались охотники, медленно кочевали сгустки утреннего тумана. Вдали виднелся бугристый намыв наледи, длинной змейкой сползавший между деревьями. От наледи тянуло холодом.