Застава на Аргуни

Ее упрек тупой болью отозвался в сердце.

— Невеста еще не подросла. Видно, теща в девках замешкалась, — отшутился он.

— А Зоя — чем не невеста? И умна, и пригожа, и трудолюбива. С такой у пустого корыта сидеть не будешь… — Нина не глядела ему в глаза. — Не пойму, куда вы, мужчины, только смотрите? Все служба да служба. Так, ненароком, и молодость пролетит. Хватитесь, да будет поздно…

Торопов, нахмурившись, думал: «Неужели не понимает?..»

— Нет, правда, Игорь, чем же не дивчина? Я бы такую красавицу на руках носила, — невесело хвалила Нина внучку Моисея.

А Торопову в это время хотелось встать, взять Нину за плечи, посмотреть в глубину ее глаз и во всем признаться. Он шумно вздохнул. В этом вздохе прозвучала тоска.

— Ну, так чем же она вам не пара? — допытывалась Нина.

— Соперников много. Всей заставе головы вскружила.

— Ну и что же? А разве вы не можете быть счастливцем? Парень вы видный! Хотите, буду свахой?

Торопов мрачно отвернулся. Нина тоже нахмурилась.

— Я люблю… другую… — наконец сказал он.

Нина не спросила, кого.

— Я люблю жену друга!.. И пусть меня все презирают, пусть назовут подлецом, негодяем, кем угодно, но я люблю ее… — говорил он с каким-то нервным ожесточением.

— И давно вы ее любите? — спросила Нина Сергеевна.

— С того дня, как впервые увидел.

— А она?

— И она тоже. Только скрывает от себя, боится…

Нина встала, отряхнула платье и, слабо улыбнувшись, сказала:

— Это вам, наверное, кажется…

На небе зажглись первые звезды. В лесу повеяло свежестью. Нина зябко поежилась. Торопов спросил:

— Что мне делать, Нина Сергеевна? Скажите!

Она ничего не ответила.

Они шли по влажной тропинке и обоим было грустно.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Солнце, отдохнув за ночь, сверкнуло из-за горы. На широкую Аргунь легли тени. Таял туман, прикорнувший в прохладных низинах. Безмолвный лес встрепенулся, ожил. Заворковал голубь-дикарь, нескончаемой песней полились пересвисты коноплянок, забарабанил по стволу проголодавшийся красногрудый дятел. Из кустов ерника выскочил и, трусливо оглядываясь, стреканул в ложбину заяц.

В сиянии погожего ясного дня, гордясь буйной силой, клокотала на перекатах красавица Аргунь.

Слезкин лежал в траве и вдыхал сладкий запах цветов. Песни лесных птиц рассказывали ему о Зойке, о днях, прожитых рядом с ней, о радости и грусти любви, которые он увез с собой. Вскочить бы сейчас на коня и помчаться к заветной заимке. Только бы взглянуть в бедовые, черные глаза и снова умчаться. Большего ему и не нужно.

Он посмотрел на лежавшего рядом Митьку и воскликнул:

— Эх, Морковкин ты Морковкин! Утро-то какое! Черт с ним, со сном! Можно и ночь не спать, лишь бы утро такое увидеть!

Морковкин искоса глянул на товарища и промолчал.

— Что ты, как пень! Глянь, цветов-то сколько! Аргунь какая!

Морковкин равнодушно сплюнул:

— Утро как утро… Лучше бы всхрапнуть сейчас этак минут двести.

Слезкин махнул рукой.

— А-а!.. — сладко зевнул и потянулся Морковкин. — Как ты думаешь, долго нам сидеть здесь?

— Часа два, пожалуй, еще посидим.

Митька сорвал травинку, стал лениво кусать ее.

— Скучно. Соври что-нибудь повеселее, — попросил он Слезкина.

— А ты лучше смотри вон, как китайцы работают, — Костя показал на чужой берег. — Представь себя на их месте — сон как рукой снимет…

Напротив Кривуна, где лежали пограничники, работала бригада лесозаготовителей. Вчера, после того как узнали, что поручик Такедзири дважды появлялся у китайцев, Торопов приказал наблюдать за лесосекой. Дозоры, отправлявшиеся на фланг, должны были делать на Кривуне остановку и некоторое время вести осмотр прибрежной полосы.

Эту обязанность и выполняли сейчас Слезкин и Морковкин, возвращаясь с левого фланга.

Костя поднес к глазам бинокль, начал считать лесозаготовителей.

— Десять! — проговорил он. — Все на месте.

Китайцы разбились на две группы. Четверо из них, по пояс голые, ошкуривали бревна. Остальные, впрягшись в веревочные лямки, волоком таскали очищенные лесины к берегу.

Слезкин повел биноклем вдоль берега — в одну, в другую сторону — и, не отметив ничего подозрительного, вытащил коробку с махоркой.

— Покурим, что ли?

— Смотри, смотри! — зашептал Морковкин, показывая на маньчжурскую сторону.

Из лесу выехали два всадника и поскакали галопом к месту заготовок.

Костя прилип к окулярам бинокля, шепнул:

— Японцы!

Всадники, подъехав к рабочим, остановились. Один из них что-то крикнул и взмахнул рукой. Китайцы бросили работу и, кланяясь, обступили японцев. Всадник, стоявший ближе к китайцам, несколько раз привставал в стременах и показывал куда-то плеткой. Видимо, ничего не добившись, он вздыбил коня и послал его прямо на людей. От неожиданного удара один из рабочих упал, обхватив руками голову. Японец, спрыгнув с коня, принялся нещадно избивать его.

— Сволочи! — выругался Костя. — Издеваются, как хотят.

— Пальнуть бы сейчас по нему! — вскипел и Морковкин.

Оставив избитого на земле, японец начал стегать плетью по голой спине другого китайца. Потом он вскочил на коня и помчался к берегу. Спутник последовал за ним. Выехав из распадка, японцы задержались немного у стоявшего в устье плота, свернули на тропинку и поскакали по направлению к Стрелке.

Слезкин посмотрел вопросительно на Морковкина.

— Любопытно!

— Ты посмотри влево! — воскликнул Морковкин, показывая на прибрежные кусты.

Слезкин притих. По берегу, раздвигая ветки ивняка, пробиралась женщина. Она часто оглядывалась, вытягивая шею. В руках ее была не то сумка, не то мешочек.

— Тут что-то неспроста! — Слезкин прижал к глазам бинокль. На том месте, где они видели женщину, только качались кусты. Женщина исчезла. Но вот она появилась около плотика. Еще раз оглянулась, схватила палку, оттолкнула плот и прыгнула на него. Плотик накренился. Чтобы не упасть, женщина присела на корточки, начала усиленно грести палкой.