Застава на Аргуни

— Как это понимать? — испытующе глядя на нее, спросил лейтенант.

— Это долго рассказывать. — Женщина тяжело вздохнула. — Позвольте мне закурить.

Торопов протянул ей пачку папирос. Женщина взяла со стола спички, прикурила.

— Если вас это интересует, могу рассказать. Только, повторяю, это очень длинная история, — проговорила она устало. На ее щеках прорезались скорбные морщинки, глаза стали печальными.

— Два года я сотрудничала с майором Накамурой — заместителем начальника японской миссии. Выполняла его задания по работе среди русской эмиграции. Иногда получала поручения, связанные с разведкой на вашей стороне.

Она подробно рассказала о поручениях Накамуры, о своем отношении к разведывательной работе. Офицеры слушали ее, не перебивая. Многое из того, что она говорила, им было известно. Она говорила правду. Когда Ланина закончила рассказ, Торопов спросил:

— А зачем вы перешли к нам сегодня?

Женщина стряхнула пепел с папиросы, рука еле приметно вздрагивала.

— Вы, очевидно, знаете Накамуру? — Она внимательно посмотрела сперва на одного офицера, потом на другого.

Торопов не ответил. Расценив это молчание по-своему, Ланина продолжала:

— Он сейчас находится в Уда-хэ. Вызвал сюда и меня. Приехал в Уда-хэ и Новиков. Вы его, наверное, тоже знаете. Мне, кажется, что Накамура затевает что-то серьезное. Иначе, зачем бы ему вызывать этого бандита? На Кулунтая он опереться не может. После ранения на вашей стороне старик чувствует себя неважно.

Женщина, не скрывая волнения, закурила вторично.

— Вчера вечером Накамура пригласил меня к себе на конспиративную квартиру. Угостил хорошим вином, потом стал склонять к сожительству. Такие попытки бывали и раньше, но мне удавалось их отводить. Вчера же он был так настойчив, что я не выдержала и ударила его. Он выхватил пистолет, хотел пристрелить меня. Но потом, успокоившись, сказал, что отправит меня под «красный фонарик», на потеху нижним чинам… — Глаза ее сверкнули гордо и гневно, ноздри раздулись. — Скажите, что мне было после этого делать?

Не получив ответа, она взволнованно продолжала:

— Я решила порвать с ними. Уйти к вам. Принять заслуженное наказание. Будь что будет, а сотрудничать с ними я больше не могу. Мне надоело каждый раз чувствовать себя на грани жизни и смерти. Вы понимаете, как это тяжело? Каждый день оскорбления. Грязные унижения! Кто вынесет это?! Я устала. Ведь я женщина!

Торопов открыл стол, вынул карточку. С фотографии на лейтенанта смотрела приятная девушка. В ее больших темных глазах, в двух маленьких ямочках на щеках, было столько обаяния, неосознанной женственности. Это была Елена Ланина, та Ланина, которая сейчас сидела перед ним и с горечью, с возмущением рассказывала о своей печальной судьбе. Тогда ей было восемнадцать. Сейчас — двадцать два. Но как изменила ее жизнь, какая скорбь легла на это красивое лицо! Те же темные глаза под стрелками нахмуренных бровей, те же пухлые губы. Нет только ямочек на щеках. Щеки стали впалыми.

— Да! — Торопов вздохнул и, подавая карточку женщине, заметил: — Вы очень изменились…

Женщина взглянула на фотографию, грустно покачала головой.

— Это я снималась в эмигрантской гимназии, — сказала она, с надеждой подняв глаза на офицера. Уловив во взгляде пограничника сочувствие, Ланина кротко заключила: — Да, господин лейтенант, жизнь не щадит…

— Жаль, когда женщина становится на такую скользкую, далеко не женскую дорогу… — Торопов развел руками. — Вы нам так и не досказали, зачем перешли границу?

— Так вот… — заговорила она опять, словно спохватившись. — Я женщина. Мне не хватает уже сил к сопротивлению… Я измучилась. Мне нужна семья… В Маньчжурии мне ее не создать. Со мною все равно расправятся. Не японцы, так молодчики Родзаевского. Какой выбор? Выбора, как видите, у меня не было. Я твердо решила порвать со старым…

Все время молчавший Панькин вдруг спросил:

— Откуда у вас в сумке столько золотых вещей?

Ланина повернулась к нему и, чуть прищурившись, ответила:

— Я рассчитывала, что мне придется устраивать жизнь по-новому. В России, мне рассказывали, нелегко сейчас обеспечить себя. Война ведь! Поэтому я и взяла их с собой.

— Я спросил: откуда у вас столько ценных вещей? — уточнил Панькин.

— Это все мои личные вещи. Кольца, медальон, брошки, часы — подарки папы. Он был подполковником царской армии, заслуженным, состоятельным человеком. В разное время эти вещи он подарил мне. Мама умерла, когда мне было семь лет. Папа любил меня. Серьги, колье и зеркало купила сама. В деньгах я не нуждалась. Японцы платили хорошо.

— Отправляясь на задания, вы всегда берете с собой такие украшения? — допытывался замполит, искоса поглядывая на начальника.

Женщина, пряча снисходительную улыбку, ответила:

— Нет, я не брала их… Когда майор Накамура вызвал меня в Уда-хэ, я гостила у знакомых отца. Получив телеграмму, я проехала прямо сюда. Вот почему все эти побрякушки оказались со мной…

Панькин записал ответ Ланиной в протокол.

— С Маньчжурией меня ничто не связывает. Папа мой погиб во время событий в Наманхане^[3]. Никого у меня не осталось. Несколько подруг детства — не такая уж крепкая нить, — задумчиво говорила Ланина. — В России же есть родственники. Хоть и дальние, но все же родственники… Может, судьба когда-нибудь и сведет…

— Может, и сведет, если все то, что вы здесь говорили, не легенда, — сказал Торопов.

— Вы вправе подозревать меня, — сухо заметила женщина.

Задав Ланиной еще несколько вопросов, Торопов закончил:

— Сейчас принесут ужин. Отдыхайте. Завтра придется ехать.

— Благодарю. Ваша любезность дает мне надежду.

Офицеры вышли.

— Тертая баба, — сказал Панькин. — Говорит все, будто искренне, а сердце не лежит к ней.

Они пришли в канцелярию.

— Ты мне скажи, веришь ей или нет? — допытывался Панькин.

— Мне ничего еще не ясно.

— А что ты думаешь об избиении китайцев на лесоразработках.

— По-моему, оно не имеет отношения к переходу границы. Простое совпадение. Не так Накамура глуп, чтобы рассчитывать на такой легкомысленный трюк.

Торопов подошел к окну.

— Давай рассуждать так… Могла Ланина «съездить» Накамуре по морде?

— Маловероятно, — ответил Панькин.

— Вот и я так думаю. «Съездить» она не могла. Они уже давно состоят в интимных отношениях. Значит, тут что-то другое.

Торопов рассеянно посмотрел на Панькина.

— Предположим, что они затеяли какую-то серьезную операцию. Но тогда я не могу представить себе, чтобы этот матерый волк отказался по доброй воле от такой шикарной любовницы.

— А почему по доброй воле?.. Гадюка она! Ужалит! — сказал уверенно Панькин.

— Да, надо ждать какой-то каверзы…

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Капитан Ван Мин-до потерял покой. Почти две недели он не получал никаких вестей от резидента Хорькова, одного из самых надежных своих агентов, работавших на советской стороне. По нескольку раз в день радиостанция кордона давала ему позывные, но все безрезультатно.