Застава на Аргуни

Костя с азартом смотрел на стойки паркура, быстро соображал: «В конце концов, можно не каждую лозу рубить. Срубил — прицелился, срубил — прицелился. И так пойдет. Три-четыре срубишь и хорошо. Все лучше, чем махать впустую».

Он вздрогнул, когда скомандовали ему. В самый последний момент мелькнула мысль: «Зачем давать коню большой разгон? Лучше на тихом галопе…»

Слезкин пришпорил Жемчужину. Лениво вильнув хвостом, рыжая кобыла мелкой рысцой затрусила между стойками. Так под оглушительный смех он и проехал, свалив лишь пару лозинок.

— Костя, ты лучше запряги Жемчужину! С телеги сподручнее рубить! Аллюр все равно тот же будет! — смеялись бойцы.

Самолюбивый Слезкин чертыхался.

— Повторите заход! — приказал Торопов, пряча улыбку.

Слезкин, нахлестывая кобылу поводьями, хотел исправить ошибку. Но Жемчужина, словно на потеху насмешникам, идти галопом не пожелала. Второй заход она прошла той же неторопливой походкой.

— Еще раз! — скомандовал начальник.

На этот раз Костя так огрел Жемчужину, что она рванулась с места в карьер. Промахнувшись на первой лозе, Слезкин чуть не скрипнул зубами и прицелился на следующую. «Я вам сейчас докажу, мазилы!» — сверкнула мысль. Замахнувшись, он сгоряча дернул за повод. Кобыла повернула морду. Клинок пришелся ей прямо на переносицу.

— Растяпа! — закричал Торопов в ярости. Жемчужина вынеслась из паркура и заходила по кругу, разбрасывая хлопья слюны и брызги крови.

Слезкин спрыгнул на землю. Бледный и растерявшийся, он бессмысленно глядел на притихшую лошадь и топтался на месте. Жемчужина моргала ресницами, часто вздрагивала. С ее переносицы тонкой струйкой стекала кровь. Опомнился Слезкин лишь тогда, когда Айбек, перемахнув на полном скаку через забор, привез аптечку и начал смазывать рану.

Никого и ничего не видя, Костя увел Жемчужину в конюшню и чуть не заплакал, увидев огромные, тоскливо-испуганные глаза лошади. Он стыдился выйти к товарищам. На душе было муторно.

Во время разбора занятий начальник отругал его за небрежность. Костя попытался что-то сказать в свое оправдание, но Торопов оборвал его:

— Слишком вы самолюбивы и самоуверенны, Слезкин! Перед другими все хотите выставиться! Не переоценивайте себя, а лучше терпеливо учитесь!

Слезкин стоял, точно оплеванный, готовый провалиться сквозь землю.

После ужина Костя выпросил у Михеева ломоть хлеба, взял из тумбочки несколько кусочков сахару и пошел в конюшню. Дневальный куда-то вышел, и он, насыпав Жемчужине две пайки овса, сел на цимбалину. Лошадь, не притрагиваясь к корму, жалась к станку, боязливо косилась на хозяина.

— Ну, не сердись, дурашка, не сердись. Я больше не буду, — шептал Костя, гладя лошадь по шее. — На вот тебе, полакомься. — Он поднес на ладони пару кусочков сахара, но Жемчужина замотала головой и уткнулась в кормушку. — Меня, может, полоснули сегодня побольнее, чем тебя!

Подошел дневальный, спросил:

— С кем это ты?

— Обиделась моя старушка, даже сахар не берет.

— Посиди немножко. Возьмет.

Слезкин сел опять на цимбалину. Жежчужина неторопливо хрустела овсом, изредка оглядывалась, отрывая морду от кормушки.

«Видно, правду сказал начальник, — хмуро думал Слезкин. — Тяжело правду-то слышать. Будто клинком в сердце ткнул. — Почувствовав, что начальник стал ему неприятен, он вдруг со злостью обрушился на себя: — А что? Не прав он? Сто раз прав! Все лучше других хочешь быть! Не научившись — хочешь хвастануть! Не-ет, в первый ряд выходят после большого труда. Если б Зойка услыхала сегодня Торопова, она бы и смотреть-то на тебя не стала».

Он вздохнул, протянул руку к кобыле.

— Хоть ты-то уж не косись на меня. — Жемчужина несмело взяла сахар, теряя слюну, захрумкала зубами. Съев сахар, она потянулась за хлебом. — Ну вот, спасибо тебе, коняга ты милая. Все мы немножко лошади, — прошептал Костя и прислонился щекой к лошадиной морде, стал расчесывать гриву, челку. Забыв обиду, Жемчужина доверчиво жалась к человеку.

Торопов без устали занимался с бойцами: тренировал их в стрельбе и джигитовке, учил сложному искусству следопытства. Ночами он, отправляя наряды, придирчиво проверял, как бойцы выполняли то, чему обучил их днем. Нагрузка, которую лейтенант взял на себя, решив в короткий срок сделать из молодых солдат закаленных и опытных воинов границы, очень скоро утомила его. Панькин, заметив перемену в начальнике, однажды сказал:

— Эдак тебя, Игорь, хватит не надолго! Ты очень похудел. Давай-ка эту неделю я возьму дела на себя, а ты немножко отдохни…

Торопов послушался.

В тот же день он взял ружьишко и отправился на ближайшие болота поохотиться. Побродив часа два-три по камышам, лейтенант решил возвращаться. Прогулка не принесла облегчения. Торопов еще острее почувствовал себя очень одиноким в этом затерявшемся на краю земли уголке.

Войдя в березовый лесок, который должен был вывести его к околице Кирпичного, Торопов устало сел на пенек и, закурив, проговорил:

— И думал ли я когда-нибудь, что так повернется жизнь…

Он смотрел на усыпанную цветами полянку, на темные пятна — следы своих ног, оставленные на зеленом травяном ковре, слушал шепот молоденьких березок, и на душе его делалось еще холоднее, тоскливее.

Сверху донеслось протяжное цоканье. Торопов поднял голову и улыбнулся. На дереве сидел маленький, с желтоватой шейкой и длинным хвостом зверек. Крутнув головой, зверек сел на задние лапки, потом, мелькнув полосатой спинкой, прыгнул на ветку повыше и уставился черными глазками на человека. Через секунду опять послышалось его недовольное и тревожное цоканье. Зверек спрыгнул пониже и угрожающе фыркнул.

— Ну-ну, не ругайся, — сказал ласково Торопов. — Я же ничего плохого тебе не сделал! Посижу немножко и уйду…

За спиной хрустнула ветка. Торопов оглянулся и растерялся: из кустов вышла Нина Сергеевна.

Нина поздоровалась, опустила на землю охапку березовых веников, спросила:

— С кем это вы, Игорь Степанович, тут объясняетесь?

Торопов вспыхнул.

— Да вот, с бурундучком, — кивнул он на дерево. — Прогоняет меня со своей полянки.

Нина глянула на макушку дерева и, засмеявшись, погрозила зверьку.

Она села на веники, поправила на коленях платье, потом, увидев неподалеку ландыш, потянулась к нему. Торопов молча наблюдал за каждым ее движением. Ему приятно было видеть ее спадавшие на плечи волосы, оцарапанные ветками руки, тоненькую складку меж нахмуренных бровей.

Сорвав цветок, Нина пристально посмотрела Торопову в глаза.

— Что с вами? Скажите, если не секрет!

Он помолчал немного, потом вяло ответил:

— Устал я, Нина Сергеевна.

— Нет, Игорь Степанович! — Она покачала головой. — Одиноки вы. Женитесь! Сколько можно ходить бобылем?