Застава на Аргуни

— Так точно!

— Странно… — удивился лейтенант. — Что ж, мешать не буду. Приступайте.

— Мне нужно побеседовать с бойцами, — сухо сказал Чумаков.

— Куда прикажете направлять? — равнодушно спросил Торопов.

— Если не возражаете, можно сюда, в ваш кабинет. Дело особых секретов не содержит, — подчеркнул капитан благосклонно.

…В канцелярию один за другим входили пограничники, называли свои фамилии и, повинуясь приглашению капитана, садились к столу. Чумаков, подкупающе улыбаясь, расспрашивал их о житье-бытье, затем исподволь подводил к разговору об Абдурахманове. Делал он это настолько незаметно и тонко, что Торопов подумал: «А он, пожалуй, не так уж глуп. Видно, поднаторел. Язык ловко подвешен».

По характеру беседы, по тому, как Чумаков настойчиво старался подвести бойцов к одним и тем же деталям, касавшимся Абдурахманова, нетрудно было сообразить, что действует он по заранее продуманной схеме. Предубежденность, с какой Чумаков докапывался до сути дела, настораживала не только начальника, но и бойцов. Пока капитан расспрашивал о жизни заставы, пограничники держались свободно. Стоило же ему спросить что-нибудь о пострадавшем товарище, как ответы их становились вялыми, односложными. Уже по поведению Михеева, пришедшего на беседу первым, Торопов догадался, что пограничники готовились к этой встрече. Да и то, что на беседу пришел первым повар, тоже было не случайно. На заставе Михеева знали, как человека сообразительного, острого на язык. «Решили прощупать обстановку. Хитрецы!» — подумал лейтенант.

Пока разговор шел обо всем понемногу, Михеев был словоохотлив, весел и, пожалуй, даже простоват. Но когда Чумаков спросил о настроении Абдурахманова перед ранением, Михеев стал неузнаваем. Он прищурил вопросительно глаз, посмотрел на Торопова, потом на минуту задумался, спросил:

— А что вы имеете в виду?

— Ну, не было ли чего-нибудь такого, что удручало человека? Может, письма какие получал? Может, дома неприятности какие случились!

— Нет, не слышал. Парень он общительный. Если бы что-нибудь было, думаю, что сказал бы товарищам. Спросите у рядового Слезкина. Они земляки. Но, по-моему, и Слезкину он ничего такого не говорил.

— А на трудности пограничной службы не жаловался?

— Не жаловался. Трудолюбивый был человек. Вот и товарищ лейтенант вам подтвердит, — Михеев кивнул в сторону начальника.

Торопов промолчал.

— Вы считаете, что причин, которые бы привели к несчастному случаю, у Абдурахманова не было?

— Нет, я так не считаю.

— А как вы считаете? — торопливо спросил Чумаков, скользнув взглядом по лицу начальника заставы.

— Считаю, что причины есть, — не спеша отвечал повар. — На все есть свои причины. Без причин ничего не бывает.

— Какие?

— Неосторожно человек с оружием поступил. Вот и результат.

Ничего не добившись, капитан отпустил повара.

В канцелярию вошел Морковкин. Он отвечал не торопясь и почему-то все время улыбался.

— Вы спрашиваете: не говорил ли он чего? Как же. Говорил. Он был у нас разговорчивым парнем. Любил пошутить. Я уж и не помню, что говорил. Знаете, по вечерам соберемся, делать нечего, мало ли о чем приходится толковать… Письма он получал часто, — продолжал Морковкин. — Но что в них было — не знаю. Не читал… На службу не роптал. Трудолюбивый был…

— Что вы все: «был» да «был»? — перебил Морковкина начальник заставы. — Говорите, как о покойнике!

— Так ведь в прошедшем времени идет разговор, товарищ лейтенант. А так, конечно, как-то неудобно получается, — поправится боец.

Вслед за Морковкиным на беседе побывали Дудкин, Павличенко, Кукушкин. Пограничники повторяли одно и то же.

В канцелярию пришел сержант Карпов. Когда Чумаков повторил какой-то вопрос из тех, что уже задавал другим, сержант осмелился высказать свое суждение.

— Зря вы, товарищ капитан, стараетесь подвести нас к мысли, что Абдурахманов сделал это умышленно. Я убежден, что все это простая случайность.

— О своих убеждениях вы скажете, товарищ сержант, когда вас спросят.

Карпов пожал плечами.

Не добившись ничего, Чумаков попросил:

— Принесите, пожалуйста, бумаги, какие есть в тумбочке Абдурахманова. Вы, кажется, командир его отделения? Быть может, письма что-нибудь раскроют…

Карпов недоуменно посмотрел на начальника, вяло козырнул и вышел. Через несколько минут он вернулся, робко протянул капитану пачку писем и остался стоять у порога, переминаясь с ноги на ногу.

Торопов вспыхнул.

— Дайте сюда, — протянул он руку к Чумакову. — Какое вы имеете право заниматься таким делом?

— То есть? — удивился капитан, в нерешительности перебирая конверты.

— Дайте, дайте! — потребовал Торопов, все более и более распаляясь. — Вам что, по службе так положено? Вы что — цензура? Советую действовать законными методами!

Чумаков положил бумаги на край стола. Торопов начал перебирать конверты. Прочитав адреса, он сказал:

— Вот, видите, девушка пишет, а вы…

Чумаков посмотрел на Карпова. Лейтенант, перехватив его взгляд, распорядился:

— Сержант Карпов, вы можете идти.

Сержант ушел. Торопов закурил и, сделав крепкую затяжку, горячо продолжал:

— Не к чему вести дело таким образом. Вы ничего не добьетесь. Да и вообще тут нечего добиваться. Я с уверенностью скажу, что простая случайность это. И не потому, что боюсь ответственности при худшем повороте дела. Да, да. Не улыбайтесь. Ответственности я не боюсь. Бойцы вам правду говорят. Это — не круговая порука. Вы же не мальчик. Неужели не чувствуете, как они за него стоят? Поймите же: речь идет о честном парне, хорошем человеке! Не мог он сделать этого умышленно.

— Почему не мог? А кто такая Марюда?

— Марюда — любимая девушка его. Разве захочет предстать он перед ней дезертиром? — Лейтенант понимал, что в его доводах не слишком много логики. Больше чувства, интуиции. И все же он страстно убеждал Чумакова. — В конце концов, за Абдурахманова мы все поручимся. Чего вы боитесь?

— Я не боюсь. Но потакать преступнику — значит самому совершать преступление. Вы думаете, это хорошо скажется на коллективе?

Капитан начал пространно повествовать о фактах, которые имели место в других частях и подразделениях.

— Тут ведь может быть много кажущегося, — назидательно произнес он. — Сразу и не разберешься.

Торопов согласился с этим выводом, но тут же заметил:

— Если мы даже и ошибемся, никогда не поздно будет поправить дело.

Чумаков не сдавался. Он начал витиевато говорить о трудностях военного времени, о присяге и законах, карающих за измену воинскому долгу.

Торопов возмутился:

— Ох, капитан, до чего же вы нудный человек! Ну зачем вы мне доказываете прописные истины? Я знаю и без вас, что такое советский патриотизм. А если чего недопойму, свой замполит есть. Разъяснит.