Застава на Аргуни

Убедившись окончательно, что найти общий язык не удастся, Торопов с досадой сказал:

— Трусите вы, капитан. Поручили вам, вот вы и стараетесь, а ответственности на себя не хотите взять даже вот на столько! — Лейтенант показал на кончик мизинца.

Чумаков вскипел:

— Я доложу о вашем поведении в отряд, товарищ Торопов!

— Ну и докладывайте! Кому угодно докладывайте, а я вам допрашивать бойцов больше не позволю. Это комедия какая-то, а не расследование.

— А не много ли вы берете на себя, лейтенант? Ведь это самоуправство может плохо кончиться.

— Вы меня не пугайте, товарищ капитан.

Капитан пожалел, что начал допрос в присутствии начальника заставы. Однако изменить что-либо было уже поздно. Торопов не сдавался.

Так ничего и не добившись, Чумаков вынужден был покинуть заставу…

Торопов зашел в казарму, разыскал старшину.

— Ты в комендатуру не собираешься?

— Не собирался.

— Тогда пошли кого-нибудь. Скажи Михееву, пусть испечет что-нибудь. Собери посылку. Сахару, варенья, грибков положи. Надо поддержать парня.

Начальника и старшину обступили пограничники.

— Товарищ лейтенант, — обратился сержант Пушин, — давайте поручимся за Абдурахманова всей заставой. Не может быть, чтобы сделал он это умышленно.

— Так можно ни за что ни про что и к стенке угодить! — взволнованно поддержал сержанта Морковкин.

Торопов устало кивнул головой…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Со времени последнего появления Князя в Уда-хэ прошел почти год. Имя матерого шпиона перестало упоминаться даже в разведывательных сводках. Офицеры Стрелки успокоились, начали подумывать, что японцы перебросили его на другой участок. И вот он объявился снова.

— Надо готовиться. Не зря пожаловал этот тип, — высказал предположение Торопов. — Непонятно только, почему он так открыто слоняется пьяным по Уда-хэ.

Торопов вынул из сейфа телеграмму, полученную из отряда. В телеграмме сообщалось, что японцы усилили внимание к Н-скому району, находящемуся в глубоком тылу Стрелки. Задержанные там вражеские агенты подтвердили, что японской разведке известно кое-что о строительстве новых объектов. Сообщалось также, что указанные агенты переброшены в наш тыл на участке соседнего отряда.

— Вероятно, здесь прошли, — сказал Торопов, ткнув пальцем в большую настенную карту. — Идти «через нас» им труднее. Путь хотя и более короткий, но рискованный. Не задумали ли попробовать?

— Может, с Селинцевым посоветоваться? — подсказал Панькин.

Заместитель коменданта капитан Селинцев оказался в своем кабинете.

— Я звоню насчет нашего старого «приятеля», — сказал Торопов. — Хотел посоветоваться с вами, как лучше поступить.

— Знаю, знаю, — ответил Селинцев, кашлянув в трубку. — Через полчаса получите указания. «Пятый» уже выехал к вам. Ждите.

Торопов хотел еще кое о чем спросить капитана, но раздумал. По сдержанному тону Селинцева он понял, что тот больше ничего не скажет. Японцы иногда перебрасывали через границу «шлейфы» для подслушивания телефонных разговоров…

Через полчаса позвонил дежурный по комендатуре, передал телефонограмму. Расшифровав ее, Торопов понял, зачем выехал к нему комендант Хоменко.

Торопов хотел было отложить разработку плана, но Панькин посоветовал:

— Давай все-таки набросаем свои соображения. А то будет потом говорить, что на дядю надеемся.

— Все равно поломает. Не знаешь его, что ли?

— Пусть ломает.

— Теперь, кажется, выспимся, — ухмыльнулся Торопов, беря в руки карандаш.

— Привыкать, что ли? Князю тоже не спать!

— Так-то оно так, но все же. Ему какую-то одну ночку не поспать, а нам каково?

…Под кличкой Князь в органах японской разведки был зашифрован махровый белобандит и террорист, бывший семеновский есаул Новиков. Удирая из Забайкалья, он прихватил с собой солидный запас награбленного золота и несколько лет был завсегдатаем харбинских ресторанов. Эмигранты, наверное, до сих пор помнят его пьяные оргии в «Эмпайре», «Эдеме», «Американском баре». Пока были деньги, Новиков довольно успешно выдавал себя за отпрыска княжеской фамилии, находил немало собутыльников, готовых во все горло кричать о родовитости своего приятеля. Эмигрантские газеты, сообщая о ночных похождениях есаула, именовали его не иначе, как «известным князем». Харбинцы читали и диву давались: они никак не могли припомнить ни одной княжеской семьи, к которой можно было причислить хотя бы отдаленно этого развратника и бандита.

Шло время, таяли деньги. Настал день, когда они и вовсе кончились. Новикова перестали величать князем даже бывшие приятели. При упоминании его имени люди откровенно посмеивались.

Надо было как-то существовать. И Новиков подался на заработки. Сперва он устроился шофером в Модягоуское реальное училище, но, убедившись, что должность шофера не обеспечивает его, бросил эту работу. Потом он поступил приказчиком в торговый дом «Мацуура». Не привыкший жить по карману, Новиков накануне Татьянина дня убил сторожа и ограбил кассу. Боясь, как бы не угодить на скамью подсудимых, он улизнул в Шанхай, поступил на службу в русский полицейский полк.

Влюбившись безнадежно в шанхайскую танцовщицу Глорию Сейтер, Новиков вытащил на свет божий вырезки из харбинских газет — единственные печатные документы, свидетельствовавшие о его «родовитости». Втершись в почитатели азиатской карменситы, он стал вхож в ее салон, раза два был зван на ужин, а однажды, набравшись смелости, даже признался ей в чувствах. Глория раскусила, кто добивается ее руки, и отказалась от чести быть «русской княгиней». Подобная перспектива в то время никого уже не прельщала. Такие князья, как Новиков, имели спрос, пожалуй, лишь у девиц из притонов Яшки Моргалова да Женьки Геккеля. Глория согласилась быть «похищенной» банкиром Рубинштейном.

Подавленный до отчаяния, готовый уже покончить с собой, Князь обратил на себя внимание японцев. Кишевший шпионами всех разведок мира, Шанхай в таких людях нуждался. Новиков стал агентом.

Испробовав белогвардейца на нескольких заданиях в Китае, японцы пришли к выводу, что место ему не в Шанхае. Бесшабашная удаль, кровожадность и алчность бывшего есаула привели их к мысли: «Новиков — законченный бандит, какого надо еще искать да искать. Лучшей фигуры для террористической работы и не подберешь».

Года через полтора-два после бегства из Харбина Князь снова очутился в Маньчжурии. Обосновавшись в Трехречье, он стал периодически выезжать на границу для выполнения заданий.

Новиков несколько раз выходил на русскую сторону, совершил три террористических акта против советских активистов, переправил тысячи антисоветских листовок, в составе бандитских шаек нападал на местное население, устраивал засады на пограничников.

Японцы хорошо платили. Новиков старался. Сходит разок-другой, сделает свое черное дело, получит пачку денег — и айда на месяц-два кутить с гейшами в Дайрен. Он рисковал. Иногда здорово рисковал. Но что значил риск для головореза, отпетого еще двадцать лет назад? Глядя на него, можно было подумать, что задание, кончавшееся перестрелкой с пограничниками, — не смертельно опасная вылазка, а всего-навсего обыкновенная прогулка, забава, возбуждающая аппетит.