Застава на Аргуни

Моисей насторожился, заморгал белесыми ресницами.

— Ходят слухи…

— Это какие еще слухи?

— Рассказывают, будто в молодости вы на ноги были прытким.

— В молодости все прыткие!

— Я не к тому, — продолжал Павличенко, делая вид, что не замечает раздражения старика. — Сказывал один человек, будто в этом распадке вместе с товарищем на медведя вы напоролись и дали стрекача. Правда, потом опомнились, вернулись, спасли приятеля. Но медведь успел уже разукрасить его по всем правилам.

Моисей, сопя, поднялся, выдохнул:

— Ты что? По столбам захотел прошуметь?

— Так я же, Моисей Васильевич, не говорю, что так оно и было, — спохватился Павличенко.

— Слушаешь всякие бредни! — клокотал старик.

Выручил Балагуров.

— Ну что вы, Моисей Васильевич? Кто поверит? Лично я готов плюнуть в глаза любому, кто скажет о вас такое!

— Да я и не поверил. Откуда вы взяли, товарищ Балагуров? — начал отступление Павличенко. — Убей меня бог!

— Все это — чепуха. Не стоит говорить. Есть дела поважнее, — продолжал Балагуров, стараясь замять неприятный разговор. — Скажите лучше, дорогой наш, уважаемый Моисей Васильевич, почему вы налоги не платите?

Этот вопрос оказался и совсем не ко времени.

— Не платил и не буду платить! — взревел Моисей.

— Это почему же?

— С военных налогов не берут!

— А вы что, военный?

— Я — пограничник! Сам начальник отряда — полковник Туров сказал, что я охраняю границу, стою на важном направлении. Никаких налогов!

Балагуров, пряча хитрые глаза, тяжело вздохнул и серьезно сообщил:

— Нельзя так, Моисей Васильевич! Звонил Михаил Иванович. Поезжайте, говорит, к Моисею и скажите: «Война, время трудное, фронту надо помогать!»

Моисей пристально и тревожно посмотрел на агента.

— Какой Михаил Иванович?

— Ну, известно какой, Калинин!

— Так и сказал?

— Так и сказал.

Старик еще раз вонзил свой взгляд в лицо Балагурова, потом крякнул и скомандовал:

— Фекла! Неси деньги! Слышала, что человек сказал?

Фекла, подставив табуретку, потянулась за божницу.

— Сколько с меня? — спросил Моисей, развязывая зубами узелок с деньгами. Балагуров назвал сумму. — Что-то многовато!

— По закону. Время трудное.

Пограничники заулыбались. Балагуров грозно повел на них глазами. Моисей, расплатившись, полез водворить деньги на прежнее место; агент шепнул:

— Молчите, ради бога… Испортите всю обедню…

…Когда уходили, Зойка задержала Слезкина в сенях, шепнула:

— Будь осторожен… Кабаны свирепы…

— Я все время скучал по тебе, Зоя! — признался Костя и сжал ее руку.

К месту засады охотники пришли, когда уже совсем стемнело. Для сидки Карпов выбрал небольшую прогалину, одним краем упиравшуюся в пологий увал, другим — в густую, непролазную чащу. Посыпанная снежком полянка была испещрена черными пятнами — следами.

Карпов подошел к одной из рытвин, наклонился, стал разглядывать.

— Целым табуном приходят вон оттуда, — Карпов показал на чащу. — Под охраной крупного самца разгуливают.

Напомнив каждому его обязанности, Карпов еще раз осмотрелся вокруг и, позвав Слезкина, стал подниматься на увал.

— Сиди здесь, — сказал он, показывая на трухлявую валежину. — Стреляй наверняка, не торопись. Старайся в первую очередь свалить секача. Свинки никуда не денутся.

Карпов вернулся к Павличенко.

— Я останусь здесь. Ты спустись метров на тридцать левее…

Вскоре из-за сопок выглянула луна. В лесу посветлело. По искрящейся серебром снежной поляне потянулись длинные, свинцовые тени. Слезкин смотрел на кусты, и ему чудилась там затаившаяся Зойка. Он встряхивал головой, Зойка исчезала, появлялась стройная елочка. Слезкин задумывался, и опять на месте елочки возникала Зойка. И Слезкин больше не встряхивал головой, чтобы елочка не подменила Зойку…

Ветерок принес из чащи какие-то далекие, неясные звуки. Они нарастали, сначала походили на глухой шорох, потом на треск раздираемого полотна. Треск то стихал, то вновь возникал.

Слезкин озирался. Вдруг он вздрогнул от визга и хруста сучьев: на поляну выскочил огромный, чуть не метрового роста кабанище. Пролетев стрелой пустырь, он круто развернулся и, подняв над собой тучу перемешанного с землей снега, остановился, как вкопанный. Вздернутое рыло зверя повернулось туда, откуда он только что примчался.

Не успели охотники опомниться, как из чащи выскочил еще один, такой же матерый кабан. Вспахав мордой землю, он проехал несколько шагов на подвернувшихся передних ногах и замер, приготовившись к смертельному поединку. Несколько мгновений оба секача, словно испытывая друг друга, стояли недвижно. Но вот преследователь, кипя отвагой, лязгнул клыками и, разбрасывая по сторонам клочья пены, рванулся вперед. Звери столкнулись. Злобный рев, топот, треск сучьев смешались в единый клубок звуков.

Оставив друг другу по нескольку кровавых ран, секачи разбежались в разные стороны и опять заняли исходные позиции.

Теперь уже первым сорвался в атаку не преследователь, а его соперник. Бросок кабана был так пружинист, так силен, что, казалось, спастись от этого сокрушительного наскока невозможно. Длинные острые клыки ножами врезались в плечо врага. Раненый зверь неистово взвыл и, оставляя на снегу пятна крови, помчался на увал. Победитель, торжествуя, стоял на месте и глядел вслед убегавшему врагу.

Однако радость его оказалась недолгой. Раненый секач, отбежав, развернулся и стремглав бросился на беспечного соперника. И вот, волоча по земле вывалившиеся из вспоротого брюха кишки, зверь сделал несколько вялых прыжков и, обливаясь кровью, затих. Одержавший победу секач, обессиленный, но гордый, стоял, тяжело дыша, над трупом своего врага.

Слезкин затаив дыхание смотрел на эту невиданную схватку.

Но вот секач тряхнул головой, жадно потянул воздух, вздыбил на загривке щетину. Зверь почуял новую опасность.

Карпов, — он находился ближе всех к кабану, — тоже увлекся картиной жестокой битвы; он даже забыл дослать патрон в ствол карабина.

Человек и зверь настороженно смотрели друг на друга. Но вот кабан рявкнул и бешено помчался вперед. Оплошай Карпов на какую-то долю секунды — и конец охоты оказался бы трагическим. При такой скорости одного взмаха клыками было бы вполне достаточно, чтобы погубить зазевавшегося охотника. В самый последний миг, когда кабан готов был поддеть его на клыки, Карпов отскочил в сторону. Секач промчался мимо. Пока он разворачивался, сержант зарядил карабин. Два выстрела — Карпова и Слезкина — прогремели враз. Косматый хозяин Медвежьего распадка рухнул в снег.