Застава на Аргуни

Карпов сел на пенек, стал крутить цигарку. Когда он чиркнул спичкой и поднес огонек к папиросе, рука его мелко вздрагивала.

Павличенко и Слезкин виновато переминались с ноги на ногу, не смея даже закурить. Они ждали, что сержант вот-вот начнет их укорять за то, что они не пришли ему вовремя на помощь. Но Карпов, видимо, и не помышлял об этом. Он протянул Косте кисет и глухо сказал:

— Молодец!.. Ты его свалил!

Выкурив папиросу, Карпов сказал:

— Давайте-ка, ребята, кто-нибудь к Моисею за лошадью.

Слезкин, торопливо закинув за плечо винтовку, подался на выселок. Карпов и Павличенко принялись разделывать туши.

Когда Слезкин появился на заимке, Зойка бросилась к нему.

— Все хорошо?! — воскликнула она. — Я так беспокоилась. Кабаны же, с ними не шутят!

Счастливый Слезкин, не понимая, как это случилось, вдруг почувствовал, что прижимает к себе Зойку, целует ее и шепчет:

— Все хорошо, Зоя! Хорошо!

А Зойка, охватив его шею, доверчиво подставляла ему свое обветренное, горящее лицо…

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Прошла зима. Она уже не показалась бойцам такой бесконечной, как первая. Стрелкинцы закалились и возмужали. В осанке молодых пограничников, еще недавно таких угловатых, появилась уверенность и даже, пожалуй, небрежность, этакое ухарство бывалых воинов.

Прошедшая зима была почти спокойной. Несколько маньчжурских аборигенов, переброшенных на советскую сторону с довольно-таки распространенной легендой о «поисках лучших условий жизни» — вот все, чем рискнули пожертвовать Накамура и Ван Мин-до после недавней потери своих кадровых агентов.

Несмотря на то, что деятели общества «Кокусаку Кенкьюкай» все еще лелеяли мечту о войне против СССР, разрабатывали инструкции о посылке японских колонистов в оккупированные районы Дальнего Востока, вопрос о выступлении Квантунской армии на север, видимо, с повестки дня был уже снят.

Германия трещала по всем швам. Япония, завязнув безнадежно в Азии, тоже зашаталась. Символ самурайского фанатизма — императорская хризантема все больше и больше свертывала свои поблекшие лепестки.

Канули в прошлое времена, когда пограничникам приходилось неделями отсиживаться в огневых точках, со дня на день ожидая вооруженных столкновений, которые в любое время могли быть использованы как повод для объявления войны Советскому Союзу.

Бойцы воспрянули духом. Возвращаясь из нарядов, они с удовольствием потирали руки: красные флажки на карте выстроились плотной цепочкой близко от западной границы Родины. Советские армии неумолимо приближались к Германии.

Поднялось настроение и у жителей пограничной полосы, долгие годы находившихся под угрозой нападения коварного врага.

…В мае отмечали юбилей отряда. Со всех застав в пограничный поселок съехались офицеры, сержанты, рядовые, чтобы помериться ловкостью, мастерством, удалью.

Давно уже не видел поселок такого скопления людей, лошадей, такого небывалого оживления и торжественной приподнятости. Всюду слышались разговоры о предстоящих состязаниях, назывались возможные победители, заключались пари.

Часов в десять утра под звуки духового оркестра из ворот показался строй конников. Ровными рядами, на рослых, игравших от нетерпения конях выехали участники соревнований. Впереди, разметав над головой кумачовое полотнище, ехал знаменосец с ассистентами. За ними — полковник Туров. Изрядно располневший, он уже менее всего походил на лихого конника, но по старой традиции обязан был находиться в голове этого отборного эскадрона. Вороной, в белых чулках дончак, словно чувствуя на себе высокую персону начальника, важничал: беспрестанно крутил могучей шеей, вытанцовывал, грациозно вскидывая передние ноги, разбрасывал на пыльную дорогу хлопья пены. Туров, пытаясь сохранять былую осанку, с трудом сдерживал коня, часто оглядывался на музыкантов и что-то недовольно бурчал.

Жители поселка, давно уже не видевшие таких торжественных выездов, высыпали на главную улицу. Грустно смотрели на всадников старики, вспоминая молодость. Весело махали руками говорливые девушки. Пыля босыми ногами, обгоняла колонну гурьба мальчишек.

Торопов почувствовал, как вскипела его кровь, как откликнулась на эти торжественные и красивые минуты армейского парада его солдатская душа.

Когда оркестр закончил строевой марш, Туров поднял руку в белой перчатке и, не оглядываясь, зычным, не по годам молодым голосом скомандовал:

— Запевай!

В первых рядах зазвенел бодрый голос:

Шли по степи полки со славой громкой,

И день и ночь со склона и на склон…

Ударившись о сопки, прикатилось обратно разноголосым эхом:

Ковыльная, родимая сторонка,

Прими от красных конников поклон…

Не успела затихнуть песня, как над поселком пронеслась звонкая трель трубы:

«Та-та-та-а-а, та-т-а-а-а!.. Всад-ни-ки, рысью, ве-се-ло, дружно, дружно! Сме-ло, впе-ред, не от-ста-вай!..»

Эскадрон пошел рысью на кавалерийский городок.

Через несколько минут всадники остановились. Туров скомандовал: «Смирна-а!» и подскакал к генералу, начальнику войск пограничного округа, гарцевавшему на чистокровном скакуне. Приняв рапорт, генерал поздравил пограничников и жителей села с праздником, разрешил начать соревнования.

Опять прокатился сигнал: «Эй, скорей, прочь с коней!» Бойцы спешились. Главный судья вызвал к флагштоку победителей прошлых соревнований. Напомнив участникам правила, судья поскакал в манеж.

Торопов нервно курил, кусал мундштук. Первые же заезды его встревожили: соперников, блестяще подготовленных, оказалось больше, чем он думал. Уже несколько всадников уверенно прошли все препятствия. Торопов ревниво сравнивал их со своими стрелкинцами и волновался все сильней и сильней. Еще утром он был уверен в победе своей заставы, а сейчас вдруг охватила тревога. «Неужели прошляпим призы? Неужели нам утрут нос?» — думал он, не находя себе места.

День выдался солнечный, знойный. В воздухе летала паутина. Офицеры расстегнули воротники кителей, то и дело вытирали платками лоб, шею. Свободные от заездов бойцы толпились у бочки с водой.

Одна за другой раздавались команды судьи, всадники метеорами срывались с места и устремлялись на препятствия.

Великолепно прошел всю систему препятствий молодой пограничник на рыжей кобылице с белой звездочкой на лбу.

— Молодец! — услыхал Торопов голос генерала. — Чей такой?

— С Ключевской, — ответил Туров.

Птицами летели через препятствия пограничники Таловки, Лебединого Луга, Кутикана, Серебристой. И вдруг боец с Таежной тяжело ухнул в яму с водой. В эту же яму грохнулся боец с Лиственничной.