Затмение: Корона

— Да. Это ты сделала?

— Нет. Но он умер в это мгновение. Он слетел с моего плеча и упал на колени. Я даже особо и не заметила, я же была в чиповом единении, сам понимаешь, но потом я расплакалась, когда нашла его. Но часть моего сознания всё время замечает, что вокруг меня творится. Он умер именно в этот момент. Когда мы отправили сообщение.

— Ох-хох. Вот чёрт.

— Дядя Джек?

— Да?

— Мистер Кесслер говорит, что твоя энтелехия — чухня на постном масле. Он говорит, что она не работает. А ты как думаешь, она сработала? Похоже, что так. Все же видели, что произошло, и потом они стали действовать.

— А может, это просто мы со СМИ подгадали нужный момент. Не знаю, сработала ли она. С такими вещами всегда трудно сказать, реальны они или нет. И если они реальны — значит, тот, кто их создал, тот, кто устроил этот мир, пожелал, чтобы так случилось. В смысле, они сами должны этого хотеть, так что мы не можем быть уверены, реальны они или нет. То, что люди относят к спиритической сфере...

— А можно мороженого?

— Ты слишком растолстела для мороженого.

Она совсем не растолстела, но притворилась, что разгневана замечанием.

— Неправда! Скорость моего метаболизма требует мороженого!

— Скорость твоего метаболизма. Ох-хо. Ладно, в таком случае пускай. Да. Можно мороженого.

— А можно другую птицу?

— Другого ворона?

— Нет. Какаду. Жёлтого какаду. Я знаю тут человека, который такого продаёт.

— Да. Мороженого и жёлтого какаду. Почему бы и нет? Взявшись за руки, они пошли обратно в отель.

ПерСт, Космическая Колония.

Четыре месяца спустя

Клэр подрезала розы.

Она работала со шпалерой красных роз для нового проекта по благоустройству Техсекции. Так она убивала время. Несмотря на фильтры, солнце жарило как следует, в воздухе стоял густой сладкий запах роз, и ей было приятно, что мышцы ноют от усталости. Наверное, потом надо сходить поплавать.

— Могу я помочь?

Она подняла глаза на незнакомца и вежливо улыбнулась ему. Азиат. Возможно, японец. Но для японца высоковат. Наверное, полукровка: наполовину американец, наполовину японец, судя по его росту и акценту. Кажется усталым и тощим. Смутно знакомым. Она его, наверное, где-то в Колонии раньше видела.

— Если хотите, можете помочь, — сказала она. — У меня, правда, больше нет кусачек. Вы разбираетесь в садоводстве?

— Не-а.

Его голос...

Он улыбнулся. Улыбка была ей знакома. Она обнаружила, что смотрит на его ухо. Уши несколько различались по оттенку кожи. У основания одного из них виднелся шрам.

— Моя сестра, — говорил человек, — обычно просила меня помочь у мамы в саду, когда мы были детьми. А я ей говорил: Китти, я займусь садом, когда мне больше нечего будет делать. Это, скорее всего, значит — никогда. — Он пожал плечами. — Теперь это никогда — настало.

— Вашу сестру зовут Китти?

— Да.

— Дэнни?

— Да.

— Дэнни?

— Ох-хо. Я...

Он не успел закончить. Она так кинулась ему в объятия, что едва с ног не сбила.

— Дэнни...

Спустя какое-то время, возможно, час, а может, и три — они не могли бы сказать, сколько времени проговорили, — они шли через невысокую рощицу рядом со старым памятником техникам, погибшим на строительстве Колонии. Клэр посмотрела на монумент, и в глазах её проступила неподдельная боль.

— Дэн... пока я была... пока мы были разлучены, у меня случилась связь.

— Правда? У меня тоже. — Он потрогал новое ухо.

— Но он погиб. В космосе.

— Твой экс погиб? И моя тоже.

Они помолчали немного, гуляя в искусственных сумерках, потом Торренс сказал:

— Слушай, я не один прилетел. Тут со мной друг, человек по фамилии Роузлэнд. Эйб Роузлэнд. Он... немного суицидален. Он один из лучших бойцов НС. Когда всё закончилось, он собирался было завербоваться в израильскую армию — у Израиля высокие шансы ввязаться в войну с этими новыми ливийскими чурбанами-фундаменталистами, если Бадуа не разберётся. Эйб ищет смерти, вот и всё. Он похож на Стейнфельда, только его гложет иная вина. А может, не такая уж иная. Я его чуть не силком сюда затащил. Ему нужно... убежище. Место, где можно начать всё с чистого листа. И мне тоже. Впрочем, Эйб пока не выходит из своей каюты. Я тут думал, может, ты ему работу в СБ предложишь, и...

— Считай, что замётано. Я пошлю нашу новую шефиню с ним поговорить. Она его возьмёт на работу. По тому, что ты рассказываешь, похоже, что они найдут общий язык. А может, она его не только на работу возьмёт.

— Кто она?

— Её имя Марион. Слушай, а ты от ран оправился?

— По большей части. Я над этим работаю. Мне нужно выполнять упражнения по аэробике, чтобы разрабатывать лёгкие.

— О, тогда я знаю, как тебе помочь. Ты бывал в невесомости?

— В невесомости? В свободном падении? — Он скорчил рожу. — На корабле по пути сюда, недолго. Меня затошнило.

— Потому что у тебя не было возможности адаптироваться. Ладно, пойдём кровь тебе разгоним. Посмотришь.

Он взглянул на неё. В её глазах играла хитринка...

— Да?

— Да. В Колонии есть места, где гравитация такая низкая, что почти невесомость. Там очень приятные комнатки есть. Частные. — Она остановилась и посмотрела ему в глаза.

Он остался Остроглазом. Дэниелом Торренсом под маской азиата. Её возлюбленный всё ещё здесь.

— Ладно, — сказал он. — И где тут комната невесомости?

Она взяла его за руку.

— Пойдём, — сказала она. — Я тебе покажу.

Выдержки из интервью Джона Ширли сайту Michael Moorcock’s New Worlds

Выдержки из интервью Джона Ширли сайту Michael Moorcock's New Worlds от 29 марта 2013 года по случаю выхода обновлённого омнибус-издания трилогии Песнь под названием Юность. Вопросы задавал Келли Бёрнетт.

Уже в начале Песни под названием Юность Джон Ширли, переосмысливая темы йейтсовского шедевра Второе пришествие, через посредство механической птицы, шпионского беспилотника на батарейках, посылает читателю сигнал: эта книга — об энтропии. Не слишком приятно, только-только вынырнув из самого жестокого века в человеческой истории, обнаружить впереди те же исхоженные тропы. Но ещё большие трудности в двадцать первом веке для человечества будет представлять необходимость каким-то образом навести порядок с побочными эффектами вездесущей технологии, а наша прискорбная медлительность в отклике на созданные нами же самими проблемы, даже угрожающие самому нашему существованию, делает эту перспективу ещё мрачней.

Какова судьба индивида в мире, где экономическая система тесно зажата в клещи правительства и корпораций? Как должен действовать человек, оказавшись уловлен в нисходящую спираль мира, где единственно действенна парадигма насилия? Должны ли люди организовываться вокруг принципов человечности, чтобы обуздать бесчеловечность? Каковы смыслы нашей идентичности в топком болоте посланий нового века?

Враги наши как никогда страшны. В такой обстановке чаще, чем где-либо ещё, развивается действие работ Ширли...