Завещание с простыми условиями
Шрифт:
Я бросилась за ним.
— Кладбище, — прозвучал в спину ответ.
— А-а…
Я подняла баул, отряхнула от грязи…
— Что?!
Осознав сказанное, я в ужасе бросилась было обратно…
Но двери уже закрылись, и трамвай с легким звоном умчался прочь.
Руки мои совсем опустились.
Я всмотрелась вперед и в полутьме различила стоящие прямо напротив меня высокие кресты.
Передо мной лежало кладбище неупокоенных.
А за мной был заброшенный пустырь. И тихо было, как в заповедном краю, забытом людьми и Богом.
Дождь прошел,
Как зачарованная, смотрела я на эту жуткую и прекрасную картину.
Впервые здесь, на проспекте Касаткина, я, наконец, увидела солнце.
Душа моя ушла в пятки. Даже не ушла, а упала, и тихая боль медленно прошлась от живота к коленям, и, скользнув по икрам, мягко осела в стопах.
Из огня да в полымя…
Мерный стук трамвая, удаляясь, вскоре затих, и я осталась одна среди могил в сумеречном свете и звенящем кладбищенском безмолвии. Вдалеке, за кладбищем, чернел лес. А вокруг меня было голое пространство, такое огромное, что не окинуть взглядом. Конца-краю не было видно унылому лугу с поникшей сырой травой. И все это было покрыто мягким, рассеянным медно-золотым светом.
Я была напугана, расстроена и растеряна одновременно.
Когда не знаешь, что предпринять, первым делом следует покурить.
В пачке осталось две сигареты. Я вытащила одну из них и бережно, чтобы не смять вторую, засунула пачку обратно в карман.
И с наслаждением втянула в легкие горький, терпкий дым. Легкая дрожь начала сотрясать тело. Я покосилась на могилы, пытаясь скрыть от себя самой панический ужас. Где-то вдалеке ухнула сова. Я вздрогнула, обернулась, но птицы не увидела.
Наверно, крик донесся из леса.
Самая ближняя могила лежала прямо передо мной. Над ней возвышался высокий, статный крест, правда, какой-то необычной формы — он был как будто перевернут вверх ногами. В бликах уходящего солнца крест слепил глаза, и можно было подумать, что он из чистого золота. И странное фото умершей приковало мой взгляд. На снимке была запечатлена в полный рост хрупкая девушка в легком бальном платье. Она застыла в движении, казалось, еще мгновение — и она взлетит в красивом пируэте…
Я невольно отвела глаза.
Потом отошла на дорогу и со щемящим чувством пронаблюдала, как клонится к закату красное, как огненный шар, солнце.
На кладбище царили тишь да гладь.
Внезапно я впала в какой-то дурман. Медный свет ласково касался глаз, и умиротворение без стука вошло в душу и согрело ее давно забытым теплом…
Бояться надо не мертвых, бояться надо живых…
Если вспомнить свой путь на такси, кажется, тут где-то рядом этот мост… Тот самый мост, где проходит граница между миром мертвых
и неважно, где они — на кладбище, в портрете, в лимузине или шикарном модном салоне, все они мертвы, их глаза и голоса выцвели, как старое тряпье, вместо давно истлевших тел — пустая, вылущенная оболочка, а их души связал в неразрубимый узел их страшный хозяин
и миром живых.
И если я перейду
этот мост — я спасена.Какой-то звук, похожий на легкий шорох платья, раздался за спиной. Он отвлек меня от мнимого успокоения, и тревога вмиг шипом вонзилась в убаюканное тишиной сердце.
Эта девушка… на фотографии… она переменила позу. Несколько секунд назад она стояла в профиль, а теперь повернута ко мне лицом и… улыбается! Платье ее стало ярче, оно заиграло цветами, и волосы… слегка растрепались…
У меня начала кружиться голова. Небо качнулось и стало медленно припадать к земле…
…Что же ты медлишь?! Уходи от этого страшного места!
Скорее, скорее, скорее!!!
Я очнулась от засасывающего блаженного покоя и леденящих душу видений.
Кинула взгляд на дорогу — вот мой баул, он, свесив ручки, как собака уши, стоит и ждет… Я крепко взяла его в руку. Бросила под ноги окурок и затоптала носком ботинка.
Потом вгляделась в уходящую вдаль дорогу. Мост должен быть там.
И краем дороги пошла вперед, вслед за исчезающим на горизонте солнцем.
Со стороны кладбища в спину мне раздалась вдруг тихая песня. Мелодия была такая дивная, словно в ожившей волшебной сказке. Будто кто-то взял мою душу на руки и медленно, сладко качает ее в люльке, и все печали и боли ее уходят, растворяются без следа, и нет больше ни забот, ни горя…
Идя, я поневоле начала прислушиваться, но песня стала утихать, отдаляться, и чтобы расслышать ее, я стала мало-помалу замедлять шаг…
Нет ничего — ни скорби, ни страданий…
И жизни тоже нет… — щелкнул кто-то в лоб, как орехом.
Мозг очнулся, и ноги опять задвигались быстрее.
А ВОН, КАЖЕТСЯ, И МОСТ…
Изнемогая, я уже волокла баул по дороге.
Солнце тяжело погрузилось по пояс в вертикальную линию горизонта, и вечер стал заметно тускнеть.
Но уже различимы были вдали контуры фигурного моста. Его уходящие в небо высокие столбы и натянутые на них струны… — как они называются?..
Я почти бежала.
Скоро уже, скоро!..
Песня полилась с новой силой. Хрустальный, чистый голос пел горько и нежно, восходя к самым небесам.
Наверно, так сирены зачаровывали Одиссея…
Мост тем временем приближался. Уже были ясно видны его резные перила, я окинула взором его необъятную ширину…
А чудесное пение потоком лилось в уши; голос наполнился высокой, щемящей силой, он обнимал, ласкал и ранил…
До моста оставалось несколько метров, когда, заслушавшись, я споткнулась.
И в этот миг солнце упало за горизонт, и наступила темнота.
Голос продолжал петь, но в его небесную чистоту прокралась фальшивая, сумрачная, темная нотка, он стал тяжелеть, потом стонать, хрипеть, и вдруг завыл — низко, пронзительно и страшно.
В глубине кладбища побежали легкие белые тени.
Я тоже побежала — да так, что сразу закололо в боку.
Кресты вдруг слабо засияли и начали сближаться между собой; почудился глухой стук их друг о друга, и мне показалось, что они толпой надвигаются на меня…
А моста все не было и не было…