Заводные апельсины

Позже я снова проснулся, и кто бы вы думали стоял теперь возле моей кровати? Да все та же троица, те, из чьей квартиры я выпрыгнул, - Д. Б. Да-Сильва, Не-разберипоймешь Рубинштейн и 3. Долин.

– Друг, - обратился ко мне один из них (я не заметил и не расслышал толком, кто именно), - Друг, юный друг наш, ты зажег в народе огонь возмущения. Лишил этих ужасных злодеев последнего шанса на переизбрание. С ними покончено раз и навсегда. Ты сослужил хорошую службу Свободе.

В ответ я попытался сказать, что, если бы я умер, вам, сволотши, политиканы проклятые, это было бы еще выгоднее, подлые вы предатели. Но получалось у меня только пык да мык. Затем один из этой троицы вытащил пачку газетных вырезок, и я увидел себя окровавленного на носилках и даже вроде как вспомнил вспышки света, когда фотографы это снимали. Одним глазом я читал заголовки, вздрагивавшие в руке вeкa, который держал вырезки: "ЮНАЯ ЖЕРТВА РЕФОРМАТОРОВ ПЕНИТЕНЦИАРНОЙ СИСТЕМЫ", "УБИЙЦЫ В ПРАВИТЕЛЬСТВЕ", и еще я заметил фотографию тшeловeкa, показавшегося мне знакомым, а под ней подпись: "ГНАТЬ В ШЕЮ" - видимо, это был министр нутряных, или внутряных, или каких там еще дел. Но тут медсестричка сказала: - Его нельзя волновать. Вам нельзя делать ничего такого, что могло бы его расстроить. Пойдемте, я вас выведу.

– В шею, в шею, в шею, - попытался я крикнуть им вслед, но получилось опять только пык да мык. Тем не менее троица политиков удалилась. И я удалился тоже, только не туда, куда они, а во тьму, освещаемую лишь обрывочными видениями, которые непонятно даже, можно ли называть снами, бллин. Типа, например, такого, в котором из моего тела вроде как выливают нечто наподобие грязной воды и заливают туда снова чистую. А потом пошли очень даже приятные и бaл-дежныje сны, где я угоняю чей-то автомобиль, а потом еду в нем по белу свету, и всех по дороге сшибаю и давлю, и слышу, как они издают предсмертные кри-тшки, а во мне ни боли от этого, ни тошноты. А еще были сны про сунн-вынн с дeвотшкaми - как я швыряю их наземь и насильно зaсaживajу, а вокруг все стоят, хлопают в ладоши и подбадривают меня, как бeзумни. А потом я снова проснулся, и как раз па и ма пришли навестить их больного сына, причем ма прямо ревет белугой. Говорить я к этому времени стал уже лучше, так что смог сказать им:

– Ну-ну-ну-ну, что за дела? Вы почему решили, что я хочу вас видeтт?

А папа и говорит, этак пристыженно: - Мы про тебя в газетах прочли, сын. Там сказано, что с тобой обошлись очень несправедливо. Что правительство довело тебя до самоубийства. В этом ведь и наша вина есть - в какой-то мере. Я только хочу сказать, сын, что наш дом - это твой дом. Тем временем мама все выла и уу-хуу-хуухала, и вид у нее был прямо оторви да выбрось. Я и говорю:

– А как же насчет вашего нового сына Джо? Ведь он такой правильный, умненький-благоразумненький, небось жалко расставаться-то? А ма отвечает:

– Ой, Алекс, Алекс, ой-ей-ей-ей) - Так что папе пришлось пояснить:

– Такая, понимаешь ли, скверная с ним произошла штука. Он повздорил с полицейскими, и они его отделали.

– Да ну?
– отозвался я.
– Правда? Такой прямо добропорядочный тшeловeк, подумать только! Это вы меня будд здоров как озадачили.
– Да он стоял себе, никому зла не делал, - сказал папа.
– А полицейский велел ему проходить и не задерживаться. Он, понимаешь ли, на углу стоял, ждал свою девушку. Они его прогонять стали, а он сказал, что имеет право стоять, где хочет, и тогда они на него набросились и отделали его почем зря.

– Ужас, - сказал я.
– Просто ужас. И где же теперь этот бедняга?

– Ууу-хуу-хуу, - взвыла мать.
– Доо-моой-хуу-хуу-еехал.

– Да, - подтвердил отец.
– Он уехал в свой родной город выздоравливать. И работа его перешла кому-то другому.

– Стало быть, - уточнил я, - вы хотите, чтобы я снова поселился дома и чтобы все стало, как прежде?

– Да, сынок, - ответил мой папапа.
– Прошу тебя, пожалуйста.

– Я подумаю, - отозвался я.

– Я хорошенько об этом подумаю.

– Уу-хуу-хуу, -- не унималась мать.
– Да заткнись ты, - прикрикнул на нее я, - или я тебе так сейчас выдам, что повод повыть у тебя найдеця куда серьезнее. По зубам как врeжу!
– Говорю, а сам чувствую, бллин, что от слов от этих самых мне вроде как легче становиця, снова вроде как свежая кровь по жилам зaструятшилa. Я задумался. Получалось, что для того, чтобы мне становилось лучше, я, выходит, должен становиться хуже.

– Не надо так говорить с родной матерью, сын, - сказал мой папапа. Все же ты через нее в этот мир пришел.

– Да уж, - говорю, - тоже мне мир - гррaзныи и подтыр.
– После чего я плотно закрыл глаза, будто бы мне больно, и сказал: - Теперь уходите. Насчет возвращения я подумаю. Но теперь все должно быть совсем по-другому.

– Конечно, сын, - сказал отец.
– Все, как ты скажешь.

– И тогда уж сразу договоримся, кто в доме главный.

– Уу-хуу-хуу, - опять взвыла мать.
– хорошо, сын, - сказал папапа.
– Все будет так, как ты захочешь. Только выздоравливай.

Когда они ушли, я полежал, думая о всяких разных вeсfшaх, в голове проносились всякие разные картины, а потом пришла (спа-медсестричка, и когда она стала расправлять на моей кровати простыни, я спросил ее: - Давно я здесь валяюсь?
– Что-нибудь неделю или около, - отвечает.
– И что со мной делали?

– Ну, - говорит, - у вас все кости были переломаны, масса ушибов, тяжелое сотрясение мозга и большая потеря крови. Пришлось повозиться, чтобы все это привести в порядок, такое само не заживает, верно?

– А с головой, - говорю, - мне что-нибудь делали? То есть, в смысле, в мозгах у меня не копались?

– Если что с вами и делали, - отвечает, - так только то, что вам на пользу.

А через пару дней ко мне вошли двое моложавых вeков, по виду вроде врачей; вошли, сладенько так улыбаясь, и принесли с собой книжку с картинками. Один из них говорит:

– Нам надо, чтобы вы посмотрели эти картинки и сказали нам, что вы о них думаете, ладно?

– Что за дела, корeшa?
– отозвался я.
– Какие еще новые бeзумни идеи решили вы на мне отрабатывать?
– На это оба смущенно заусмехались, а потом сели по обеим сторонам кровати и раскрыли книжку. На первой странице была фотография птичьего гнезда с яйцами.

– Ну?
– проговорил один из докторов.
– Птичье гнездо, - сказал я.
– Полно яиц. Очень мило.

– И что бы вы хотели с ним сделать?
– спросил другой.

– Ну, - говорю, - расквасить, естественно. Взять его да и шваркнуть об стену или об камень, а потом поглядеть, как там все яйца в лепешку будут.

– Неплохо, неплохо, - закивали оба и перевернули страницу. Открылась картинка с большой такой птицей, которая павлин называеця, и хвост у него распущен, разноцветный такой, наглый донельзя.
– Ну?
– спрашивают.

– Я бы хотел, - говорю, - выдергать у него из хвоста все перья, чтобы он орал, как резаный. А то вон какой наглый, гад.

– Неплохо, - сказали они оба в один голос.
– Неплохо, неплохо.
– И давай листать страницы дальше. Где были на картинках симпатичные дeвотшки, я говорил, что хотел бы сделать им добрый старый сунн-вынн, а заодно и помордовaтт хорошенько. Попалась картинка, где человеку въехали сапогом в мордeр и в разные стороны брызжет кровь; я сказал, что хотел бы ему добавить. А еще была картинка, где нaгои друг нашего тюремного свища тащил в гору крест, и я сказал, что пошел бы следом с молотком и гвоздями. И снова: "Неплохо, неплохо". Я говорю; - К чему все это?