Зеленый берег

Гаухар ушла. Она не обернулась и не взглянула на Билала. Он стоял на перекрестке, смотрел ей вслед, пока она не скрылась за углом большого дома. Билал не мог ни закричать, ни рассердиться, ни оскорбить ее в гневе и отчаянии своем. Неведомая сила властвовала над ним, всецело подчинила его. У него не было волн противостоять этой силе. Более того — он не считал нужным сопротивляться, словно это было что-то сверхъестественное.

Гаухар скрылась из глаз, не вернется. Билал провел ладонью по лицу. Затем без всякой цели побрел по улице. Вот он совершенно отчетливо видит Гаухар. Они сидят на крутом берегу Камы и смотрят вдаль. Гаухар только что закончила этюд, Билал хвалят рисунок. Не льстит, нет, — хвалит от всего сердца! Глаза Гаухар зажигаются радостью… И почему Билал не сказал именно тогда о своей любви? Оба они были юными, свободными в чувствах. Правда, тогда Билал не мог ничего обещать Гаухар, кроме собственного горячего сердца. Он был всего лишь студент. И только в мечтах дарил Гаухар красивую жизнь. Эту мечту невозможно было осуществить, пока не окончена учеба. И Билал молчал. Он все ждал того дня, когда оба они окончат учебу. А за это время… Билал до сих пор не может поверить, что Гаухар в те дни навсегда связала свою жизнь с другим человеком. Она, конечно, ждала до поры до времени объяснения Билала. Но сколько может ждать девушка? А теперь Гаухар не хочет ломать налаженный семейный уклад. Хотя и не любит мужа, — Билал мог думать только так, — все же остается верной ему. Мало ли молодых женщин приносят себя в жертву долгу…

Темнеет, на улицах города зажигаются огни. Люди движутся непрерывно — куда-то спешат, кого-то встречают, провожают, одни смеются, другие грустят, Проезжают переполненные троллейбусы и автобусы, быстро катятся автомобили — легковые и грузовые. А Билал Шангараев, как заблудившийся человек, идет то в одну сторону, то в другую. Что же ему теперь делать?!

9

Когда Гаухар, кончив занятия, вошла в учительскую, солнце светило прямо в окно. У окна на диване сидели две женщины. Одна из них Фаягуль Идрисджанова, другую Гаухар не знает. Они, перебивая друг друга, оживленно разговаривали о чем-то. Увидев в дверях Гаухар, незнакомая женщина многозначительно подтолкнула локтем Фаягуль. Та подняла голову и, заметив Гаухар, так и вспыхнула. Обе они сразу замолчали.

Гаухар открыла шкаф, чтобы положить на место классный журнал. Она ничем не выдала себя, хотя сразу поняла, что собеседницы судачили о ней. И разговор, видать, шел недобрый. Но чем могла бы ответить Гаухар? Это было одно из тех нелепых положений, когда человеку и следовало бы заступиться за себя, но он ничем не может доказать, что сплетничали именно о нём. В подобных случаях самое благоразумное — промолчать, сделать вид, что тебя совершенно не интересует вздорная болтовня. Гаухар так и сделала. Она с достоинством покинула учительскую.

Еще задолго до этого случая Гаухар чувствовала, что Фаягуль за что-то невзлюбила ее. Допытываться, выспрашивать, за что именно, было не в характере Гаухар. Набиваться Идрисджановой в подружки не собиралась. На людях обе они не выказывали взаимной отчужденности. Оставаться же с глазу на глаз избегали. «Эта ненавистница не существует для меня», — еще раз сказала себе Гаухар. На том вроде бы и успокоилась.

Но вот ей стала известна вся история с получением квартиры родственниками Фаягуль Каримовыми. Фаягуль, как прежней их жиличке, досталась в этой квартире отдельная хорошая комната. И тут нельзя было забыть, что Джагфар, по просьбе Дидарова, хлопотал в райсовете за Каримовых. Следовательно, вольно или невольно хлопоты его распространялись и на Фаягуль. Как не связать все эти факты в один узел? А если Джагфар заведомо знал, что он должен облагодетельствовать и Фаягуль? Значит, можно предположить… Как только Гаухар начинала думать об этом, буря возмущения и прежней острой ревности поднималась в ее груди.

Ко всему прочему до Гаухар стали доходить слухи, что Фаягуль не первый день злоязычничает о ней. А за последнее время не стесняется болтать о том, будто между Гаухар и Билалом Шангараевым «что-то было, возможно, и сейчас кое-что есть». Сперва это взорвало Гаухар, она готова была при первой же встрече выговорить Фаягуль все, что накипело. Но тут она вспомнила, что еще в прежние времена говорила мужу о навязчивых признаниях Билала Шангараева. Джагфара эти признания жены ничуть не расстроили. Он шутливо заметил: «Наверно, парень ищет жен, которым успели примелькаться мужья. Надеюсь, я еще не зачислен в их разряд?» Этот ответ успокоил Гаухар. Помнится, она даже с гордостью подумала о Джагфаре «Вот ведь какой молодец муж у меня, настоящий мужчина, не обращает внимания на сплетни. Что там ни говори, а уважающий себя и жену мужчина — это незаурядный человек, возле него и жене дышится легче».

У нее и сейчас отлегло от сердца. Нечего надоедать Джагфару еще одним напоминанием о сплетнях Фаягуль. Да и есть ли у нее самой серьезный повод ревновать Джагфара? Ведь он так снисходительно и благородно отнесся к ее признаниям об ухаживании Билала.

Вероятно, другая женщина, менее ранимая и более сдержанная и скрытная, нежели Гаухар, на том и остановилась бы. Но характер Гаухар требовал прямых и последовательных решений. После зрелых размышлений она рассудила так: рано или поздно муж все равно узнает о ее непримиримой вражде с Фаягуль Идрисджановой — ведь вражду эту уже теперь кое-кто замечает. Почему же она должна так долго молчать? Надо все высказать Джагфару. Пусть это получится не совсем складно, зато правдиво. И он не будет потом упрекать ее в неискренности.

Не исключено, что она все же помедлила бы с этим разговором, последствия которого трудно было предвидеть. Но неожиданно она вспомнила об одном случае в их семейной жизни.

Однажды, на второй или третий год ее замужества, Гаухар сочла принципиально необходимым объясниться с мужем, на ее взгляд, по очень серьезному поводу. Слово за слово — она так разожгла себя, что потеряла контроль над собой и уже не щадила Джагфара.

— Подумай только, — запальчиво говорила она, — ты неправильно живешь! Ведь ты бывший комсомольский работник» И в институте, говоришь, четыре года был комсоргом. Так неужели за последние пять-шесть лет в тебе совершенно потух комсомольский огонек?! Ты ведь теперь почти никакого участия не принимаешь в общественной работе. Это очень плохо, Джагфар! Это значит морально зачахнуть!..

Он выслушал ее очень спокойно, потом рассудительно ответил:

— Вряд ли следует горячиться тебе, Гаухар. Для вашей малочисленной семьи вполне достаточно того, что ты общественно активна. Ведь я пишу кандидатскую, не забывай этого. Дело, сама знаешь, очень нелегкое. К тому же годы не останавливаются, жизнь тоже. А человек? Он ведь соответственно меняется. Вчерашние мерки для него сегодня уже не подходят. Что такое комсомольская активность в сравнении с движением науки! С ее все возрастающим влиянием на жизнь! Подожди, вот защищу кандидатскую…

Но Гаухар уже не могла остановиться; — Разве я против того, чтобы ты рос, совершенствовался в науке? Будем откровенны! Ты ведь только прячешься за науку, произносишь весомые, красивые слова; Да, да! Посмотри-ка на себя внимательней. Эго верно, знания у тебя прибавляются. Но — только формально! В быту, в привычках ты пятишься назад, готов скатиться в болото мещанства. И, что наиболее печально — сам не замечаешь этого!.. Погоди, не перебивай и не улыбайся так иронически. Тебя прельщает погоня за удобствами, за благополучием в жизни: «Вот защищу кандидатскую — меня повысят в должности, увеличат зарплату, заживем тогда на широкую ногу». Это уж и не знаю, что сказать… Это измена нашим комсомольским традициям! Бегство от самого себя, от современности!..

В пылу спора Гаухар не выбирала слов. Говорила искренне, она действительно хотела добра Джагфару и себе. Но по горячности своей и молодости не умела достаточно серьезно аргументировать эти мысли, впадала в противоречия, была наивна.

К чести Джагфара, он не обиделся на ее необдуманные выпады, не позволил ни грубостей, ни даже колкостей со своей стороны, только усмехнулся сдержано и ответил с достоинством:

— Надо поосторожней бросаться словами, Гаухар. Говорят, злоба вытесняет ум. Под горячую руку чего не наговоришь друг другу. Не правда ли?.. Подумай хорошенько — разве личное благополучие обязательно мешает человеку быть активным? И разве я, будущий научный работник, не принесу больше пользы, чем теперь? Главное — умей сочетать личное с интересами коллектива.

Говоря все это, Джагфар с некоторой тревогой, даже испугом ловил себя на мысли: ведь он обманывает сейчас и себя и Гаухар, будущее свое он теперь представляет как, прежде всего, удачную карьеру, выгодное продвижение по службе. Прежняя комсомольская увлеченность высокими идеями уже не волновала его черствеющую душу, в этом Гаухар права. И надо ему почаще оглядываться на себя, следить за своим поведением, за высказываниями на людях, чтобы не подвести самого себя.

Гаухар не заметила этого внутреннего испуга мужа, а его возражения приняла за чистую правду. Она позавидовала, с каким обезоруживающим спокойствием и достоинством держался Джагфар. И ей стало стыдно за свои не совсем обоснованные нападки на него. Надо признать, она допускала в своих обличениях и крайности, и даже грубость. А через минуту-другую Гаухар принялась извиняться перед мужем. Говоря попросту, она ведь только одного хочет — чтобы Джагфар не был в стороне от общественной жизни коллектива.