Земля Тре

– Сто шагов?

– Да.

– А как у вас стреляют лучшие?

– Два раза по столько.

– С двухсот шагов попадают в белку?

Пяйвий кивнул, стал смущенно теребить пальцами тетиву, ожидая дальнейших расспросов. Но Глеб думал уже о другом. Он поднял два обломка - все, что осталось от самого надежного в мире лука, - и пробормотал:

– Как же так?

Разлом показался ему странным - слишком ровные края. Так не бывает, когда деревяшка ломается сама по себе. Но если ее подпилить - хотя бы чуть-чуть, - то...

Когда они вернулись к реке, все были уже в сборе. Коста потрошил глухаря.

– Ну как?

Глеб в ответ махнул рукой - словно загонял гвоздь в дубовую доску. Коста окинул его цепким взглядом - сверху вниз.

– А где твой лук?

– В лесу...

Глеб рассказал о встрече с волками, о меткости Пяйвия, отдельно - о сломанном луке.

– Ты уверен?
– спросил Коста, не дав ему договорить.

– Нет, не уверен. Но этот лук был со мной на Дунае, на Каме, на Волге, я ходил с ним на хазар и на печенегов, и он никогда...

– У всякой вещи свой срок.

– Это верно. Но все-таки...
– Глеб хотел выговориться, нехорошее предчувствие сдавило грудь, но слов, чтобы высказать его, не находилось.
– Пора плыть, время не ждет.

Коста аккуратно уложил ощипанного глухаря на плоский камень, вытер руки о траву.

– Приготовим обед и отчалим. Дело недолгое.

– Здесь дурное место. Пахнет смертью... Коста сдвинул брови на переносице, но ничего не сказал. От ушкуйников, расположившихся поодаль тесной кучкой, отделился Илья. Спросил, подойдя:

– Что дальше?

– Сгоняйте за дровами, костер надо развести, - сказал Коста.
– Только быстро! Глебу не сиделось:

– Я с вами.

За хворостом пошли все, кроме Косты. Затрещал сухостой. Этот треск показался Глебу чересчур громким - не услышала бы чудь... Сам он выбирал ветки потоньше: взмах ножа - одна, еще взмах - другая. Рядом, с топором в руке, пыхтел Шестопал. Остальных не было видно за деревьями.

Работая, Глеб пытался совладать с мыслями, но они упорно возвращались к одному и тому же: ему так хотелось верить, что таинственный враг - кто бы он ни был - погиб на Кенозерском волоке, но тревога, колотившаяся вместе с сердцем, настойчиво твердила: "Здесь-здесь..."

– Послушай, - донесся вдруг негромкий голос Шестопала.
– Не знаю, говорить ли...

Глеб повернул голову, увидел глаза-щелочки, источавшие напряженный взгляд. Понял, что услышит что-то важное.

– Говори.

– Может, оно и пустяк...
– Шестопал перешел на шепот: - Помнишь ночь, когда ушкуй сгорел?

– Еще бы...

– Я ведь тогда не сразу заснул. Лег дальше всех от костра - холодно, из земли сыростью тянет. Кабы не зелье, может, и до утра бы проворочался.

– И ты видел?..

– Погоди.
– Шестопал почесал макушку.
– Я сперва думал, показалось. Мало ли... А теперь вот думаю...

Где-то недалеко щелкнула ветка. Шестопал умолк и принялся деловито стучать топором по березе. Глеб обеими руками сгреб нарезанный хворост.

– Я сейчас!

Оставив Шестопала в лесу, он почти бегом направился к реке - туда, откуда уже поднимался синеватый дымок. Коста, стоя на коленях, изо всех сил раздувал пламя. Глеб бросил принесенную охапку возле костра и поспешил назад. Второпях налетел на торчавший сук, разорвал и без того дырявый рукав, выругался, досадуя... А когда вышел на поляну, где они с Шестопалом рубили ветки, первое, что бросилось в глаза, - неподвижное тело, привалившееся к березе.

– Шестопал!

Подбежал и сразу понял, что кричать бесполезно. Шестопал был мертв под левой лопаткой торчала рукоятка ножа. Глеб, холодея, взялся за нее, дернул - по нестираной, пожелтевшей от пота рубахе поползли, извиваясь, алые змейки. Из цепенеющих рук Шестопала вывалился топор, ударился о жесткий, прошитый корнями дерн.

Нож был длинный и острый как бритва. Глеб поднес его к глазам и разобрал вырезанное на костяной рукоятке слово: "Ростовец". Опять щелкнула ветка. Он машинально спрятал нож за спину и увидел вышедшего из-за деревьев Илью.

– Вот незадача...
– Илья шарил глазами по земле.
– Куда он мог запропаститься?

Глеб вспомнил, что однажды он уже появлялся вот так - неожиданно, из глухой чащи - и было это совсем недавно, на берегу Свири, когда погибли Трофим с Игнатием...

– Что ищешь?

– Нож. Вроде только что при мне был, а теперь нет. Словно леший стянул...

– Вот он.
– Глеб протянул ему нож и шагнул в сторону, чтобы не загораживать труп.

– Где ты его...
– Илья поднял глаза, протянул руку, и она застыла в воздухе.
– Шестопал... Что с ним?

– Убит.

Глеб вложил в протянутую руку нож, и Илья понял все.

– Я не убивал! Неужели ты думаешь...

– Он хотел что-то сказать. Что-то очень важное... Не успел.

– Я не убивал, - повторил Илья.
– Ты мне веришь?

– Я теперь никому не верю.

– Он был моим другом. Разве я мог...

– Он хотел что-то сказать!
– Глеб взялся пальцами за отставший край березовой коры и с силой рванул вниз, отдирая длинную полосу.
– А тот, кто убил, подслушал наш разговор, и пока я... как последний дурак... Глеб не стал договаривать - все было ясно и так.

Больше всего он злился на самого себя.

– Кто был на берегу?
– спросил Илья.

– Коста.

– Один?

– Один.

– Значит, кто-то из пятерых...

– Из шестерых, - поправил Глеб.
– Я ведь тоже мог его зарезать.

– А тебе не кажется, что, кроме нас, тут есть кто-то еще?

– Не кажется. Смерть мы возим с собой, и рано или поздно она приберет всех нас.

– Глупости!
– Илья вогнал нож в корявый ствол.
– Еще поглядим, кто кого.

– Голова...
– Глеб опустился на траву.

– Что?

– Голова болит. Тяжко...

Онега несла обильные воды на север, и по ним, по взъерошенным ветрами волнам, плыл к Студеному морю одинокий корабль. С каждым днем все острее ощущалось приближение зимы - она дышала в затылок стоявшему на палубе Глебу, обжигала ледяными брызгами лица ушкуйников.

От Емецкого волока, сопровождаемые попутным ветром, пронеслись единым духом почти до устья. Привалов не делали, довольствуясь в пути сухарями и скудным уловом. Но когда до Онежской губы оставалось всего ничего, ветер неожиданно стих. Пришлось положиться на течение и идти, время от времени подгребая тяжелыми веслами. За день до того как, по расчетам Ильи, должно было показаться море, Коста вновь заговорил об остановке. Глеб и сам понимал, что без нее не обойтись - кто знает, сколько времени предстоит болтаться в безбрежном пространстве. Надо было запастись не только едой, но и пресной водой - море есть море. Выбрав удобное место и стараясь перетерпеть неотвязную, как зубная боль, тревогу, он объявил о новой высадке.