Зеркало королевы Мирабель

То есть, перевел Фламэ мысленно, за самых простых путников, которых не сопровождает пара сумасшедших ведьм. Вернее, пара «колдунов».

— Я обознался, господин. Ваш костюм, и цвет волос, и серьга в ухе. Я подумал, что вы, может быть, имеете какое-то отношение к черным засланцам королевы.

Фламэ хмыкнул. Что ж, именно такое впечатление они хотели произвести на случайных путников. Произвели, чего уж там. Жалко, что не продумали заранее все возможные последствия.

— Меня не волнуют ваши извинения, — сказал он холодно. — Где наши спутницы?

— Повторяю, господин, мы не видели их, — смиренно ответил атаман.

Бенжамин, потерявший терпение, рванул вперед, и Фламэ едва успел перехватить его.

— Тихо, юноша. Скорее всего, они врут, но не лезьте на рожон! Их значительно больше нас. Хотите расстаться со своей буйной головой? Я — нет. Нам нужно попасть в их лагерь и все осмотреть. Поэтому действуем максимально нагло. Вы же лорд, вы должны это уметь!

Фламэ спешился, поправил на плече ремень гитары и приблизился к атаману. Разбойники попятились. Со стороны это выглядело довольно забавно: не менее полудюжины высоких, хорошо вооруженных людей шарахнулись от худощавого мужчины, выглядевшего на их фоне хрупким и почти беспомощным. Музыкант криво усмехнулся.

— Может, ты и правду говоришь, человек. Как считаете, мастер Ноэль, он не врет?

Фламэ обернулся за помощью к имперцу и направил на того умоляющий взгляд. Но ГэльСиньяк и без напоминаний включился в игру. Он подъехал ближе, надменно и холодно глядя на разбойников, приподнял темные брови, повел носом, после чего пожал плечами:

— Похоже, не врут, мой добрый друг. Но у замка глубокие подвалы, и дам могут прятать там.

Атаман уставился на имперца в суеверном ужасе, словно подвалы Иммари были невесть какой тайной. ГэльСиньяк спешился, небрежно смахнул с рукава снег и обвел столпившихся у ворот разбойников грозным взглядом.

— Лучше убедиться.

— Конечно, можете убедиться! — главарь попятился и жестом велел своим подручным разойтись. — Больше дров в костры! Готовить жаркое!

— Наглость, второе счастье, воистину, — проговорил вполголоса Фламэ, оставил свою лошадь на попечение молоденького разбойника и прошел в ворота.

От Иммари мало что осталось, разве что стены, ставшие ниже вдвое, а то и втрое, да нижний этаж донжона. Нижние ярусы были самыми старыми и добротными частями замка, они способны были пережить еще не одно столетие. Во дворе жглись костры, между палаток сновали люди в самой разнообразной одежде, среди которых было около десятка женщин. Увы, ни светлые, цвета имбирного корня, волосы Джинджер, ни черная грива Фриды среди них не мелькали. Разбойники почтительно уступали колдунам и их молодым спутникам дорогу и отворачивались — смотреть ведьме или колдуну в глаза считалось делом опасным — так что разглядеть кого-либо было невозможно.

Главарь обитал в нижней зале донжона, где сохранился очаг, утративший, конечно, все резные украшения, а также длинный дубовый стол. Вместо лавок были расставлены пеньки и колченогие стулья. В дальнем углу залы, где прежде начиналась лестница на второй этаж, был устроен альков с поистине королевской кроватью. Атаман жил на широкую ногу. Фламэ огляделся, потом аккуратно положил гитару на стол и бесцеремонно подошел к огню. Языки пламени плясали по истекающим смолой поленьям, складываясь в причудливые фигуры. Что они предвещали — одна Джинджер могла сказать. Тряхнув головой, так что серьга больно ударила по шее, музыкант развернулся, а потом самым наглым образом уселся в застеленное шкурами кресло атамана.

— Как тебя зовут, разбойник?

— Генрих, мастер, — главарь слегка поклонился. — Генрих Ластер.

Фламэ нервно облизал губы. Бывший бургомистр Пьенро. Человек, по вине некоего Адмара-Палача потерявший и свой город, и свою семью. Взятые в заложники, жена, сестра и дети Ластера были брошены в Каэлэде в тюрьму, где и погибли особенно холодной зимой. В минуты малодушия Фламэ повторял себе, что к последнему не был причастен, не убивал их. Не убивал, соглашался он сам с собой. Да, не убивал их собственными руками, однако послужил причиной гибели. Это одно и то же.

— А, — сказал он небрежно, что стоило ему немало усилий, — поэтому ты на меня набросился.

— Из-за вашего костюма и серьги, господин, — кивнул Генрих. — Подумал, пусть вы не проклятый Палач, гори он в Аду, так по крайней мере один из прихвостней королевы.

Фламэ потеребил серьгу.

— Увы, но меня зовут Лэнэ Ягаре, — имя он произнес четко и погромче, чтобы услышали спутники. — Я с Гор. Что касается серьги…

Он посмотрел на Бенжамина, застывшего у стола. Юному лорду хватило ума промолчать, хотя глаза и метали молнии. Потерпите, юноша. Стерпите ради своей драгоценной сестры и больший ужас.

— Расстрою вас, господин Ластер, я встречался с этим Палачом. Он тогда был жалким оборванцем, и просил подаяние чуть ли не на гноище. Я оборвал его земные страдания и забрал серьгу в качестве сувенира.

— Печальное было зрелище, — неожиданно подал голос ГэльСиньяк. Подойдя, он сжал спинку кресла. От этой странной, совсем нежданной поддержки Фламэ полегчало. — Я помолился за упокой его души, хоть он и был дрянной человек.

Генрих Ластер на секунду изменился в лице. Невозможно было понять, ярость это, или радость, потом он захохотал и захлопал в ладоши.

— Эй, бездельники! — зычный голос эхом разнесся под сводами зала. — Несите вино и мясо, у нас праздник! Благородный господин отправил величайшего из мерзавцев к праотцам! Устроим же пышные поминки!

— Спляшем на костях, — едва слышно ухмыльнулся Фламэ. — На моей уважаемой родине это — давняя традиция. По крайней мере, ей следует весь Серый род.

— Я участвую в этой недостойной дворянина лжи только ради сестры, — процедил Бенжамин, склонившись к Фламэ.

— Увы, но мы действительно родом из Льдинных гор, — с притворным сожалением покачал головой Фламэ. — Да и был у нас в роду Лэнэ Ягаре. Кроме того, я считаю поминки великолепной идеей. Сядьте, молодой человек. Прежде, чем расспрашивать их, подождем, пока не опустеет пара бочонков с брагой.

Бенжамин развернулся, прошел через комнату и присоединился к своему понуренному секретарю.

— Не думаю, что женщины здесь, — мрачно заметил ГэльСиньяк, проводив его взглядом.

Фламэ вопросительно поднял брови.

— А вы пытались когда-нибудь удержать взаперти пару ведьм? Нет, тут слишком мало шума и разрушений. Боюсь, госпожа моя, госпожа Элиза и бедная леди Беатрис где-то еще.

* * *

Очень болели руки, неестественно вывернутые и чем-то связанные между собой. Особенно резало левое запястье и левое же плечо. Джинджер разлепила тяжелые веки и попыталась пошевелиться. И то и другое далось с трудом. В тусклом сером свете молодая ведьма смогла разглядеть стену — на расстоянии полудюжины шагов — и черную фигуру имперки, скрючившуюся напротив. Руки ее были заведены наверх, скованы черными, покрытыми ржавчиной кандалами и зацеплены за ввинченный между камнями крюк. Подняв голову, Джинджер обнаружила, что и сама прикована к точно такому же крюку.

— О, — пробормотала она. — И давно я так сижу?

— Примерно час, — хрипло ответила травница.

— Тогда понятно, почему так руки болят…

Джинджер безуспешно попыталась принять чуть более удобную позу. Фрида негромко фыркнула.

— Бесполезно, сестра.

Джинджер из чистого упрямства подергала цепи, но вынуждена была и сама признать, что это совершенно бесполезно. Металл, хоть и ржавый, был удивительно прочным, а все попытки освободиться приводили к тому, что браслеты еще сильнее впивались в запястья.